Радость жизни - Эмиль Золя

— Почему ты убегаешь, как только я вхожу с ней?.. Это меня огорчает. Не для того она приехала к нам, чтобы мы ходили с кислым видом.

Лазар, уклоняясь от ответа, неопределенно развел руками. Тогда Полина в первый и последний раз позволила себе намекнуть:

— Я привезла ее сюда для того, чтобы ты понял, что я давно простила вас. Мне хотелось забыть этот дурной сон, — пусть он развеется без следа… Ты видишь, я больше не боюсь и вполне доверяю вам.

Лазар схватил ее в объятия и крепко прижал к груди. Затем он обещал ей быть любезнее с Луизой.

С этой минуты между всеми установилась тесная дружба, и снова начались прекрасные дни. Лазар, видимо, уже не скучал. Теперь он не уходил, как раньше, наверх, не сидел отшельником в своей келье и не тосковал в одиночестве, а придумывал разные развлечения, затевал прогулки, с которых все возвращались опьяненные свежим воздухом. И незаметно для него Луиза вновь овладела всем его существом. Лазар постепенно освоился, он уже не боялся брать ее под руку, он снова вдыхал опьяняющий аромат, которым была пропитана каждая складка ее платья. Сперва он боролся с собой, старался избегать общества Луизы, как только почувствовал, что оно его волнует. Но Полина издали кричала ему, чтобы он помог Луизе перебраться через ручей во время прогулки на взморье под скалами. Сама Полина прыгала ловко, как мальчишка, Луиза же, слабо вскрикивая, как подстреленный жаворонок, падала на руки молодого человека. Возвращаясь с прогулки, он ее поддерживал; снова начались перешептывание и приглушенный смех. Но Полину это еще не беспокоило; она по-прежнему бодро шагала вперед и не понимала, что, никогда не уставая и не прося о помощи, она ставит на карту свое счастье. От нее веяло свежестью здорового, крепкого тела, и это никого не волновало. С какой-то безумной отвагой, весело улыбаясь, она позволяла Лазару и Луизе идти впереди рука об руку. Полина как будто хотела показать, что она им вполне доверяет.

Впрочем, ни тот, ни другая не стали бы ее теперь обманывать. Если Лазар и поддавался чарам Луизы, то все же постоянно боролся с собой и усилием воли заставлял себя быть особенно внимательным к Полине. Порою он уступал сладостному влечению плоти, но давал себе клятву, что на сей раз игра не выйдет за пределы дозволенных забав. Зачем отказывать себе в этой радости, раз он твердо решил остаться верным долгу честного человека? А Луиза была еще осторожнее его. Не то чтобы она обвиняла себя в кокетстве, — она была кокетлива от природы и, сама того не сознавая, стремилась пленять каждым движением, каждым вздохом, — но она старалась не делать ни шага, не говорить ни слова, которые, по ее мнению, могли бы быть неприятны подруге. Прощение Полины трогало ее до слез, она хотела доказать ей, что достойна такого доверия. Теперь Луиза преувеличенно, чисто по-женски обожала Полину и изливала свои чувства в клятвах, поцелуях, всевозможных страстных ласках. Она постоянно следила за подругой и чуть только замечала на ее лице легкое облачко, тотчас бежала к ней. Иногда она внезапно бросала руку Лазара и, словно негодуя на себя за то, что на миг забыла о Полине, подходила к ней, брала ее под руку, старалась ее развлечь и даже делала вид, будто сердится на молодого человека. Никогда Луиза не была так прелестна, как в эти дни, когда ее не покидало волнение; то отдаваясь желанию нравиться, то приходя от него в отчаяние, она наполняла дом шуршанием своих юбок и вела себя, как томная, ласковая кошечка.

Мало-помалу для Полины начались прежние терзания. Воскресшая надежда и недолгое торжество только усиливали ее муки. То не были взрывы горя и приступы ревности, которые раньше сводили ее с ума. Теперь началась медленная пытка: словно какая-то тяжесть навалилась на нее и с каждой минутой давила все сильнее и сильнее. Нечего больше ждать ни отсрочки, ни спасения: несчастье стоит у порога. Правда, она ни в чем не могла их упрекнуть, оба были крайне предупредительны с нею и боролись с чувством, толкавшим их друг к другу. Но Полина страдала именно от этой предупредительности, она ясно видела, что Луиза и Лазар, словно сговорившись, щадят ее, скрывая от нее свою любовь. Жалость влюбленных была для нее невыносима. Этот торопливый шепот, когда они остаются наедине, внезапное молчание, когда она появляется, страстные поцелуи Луизы, нежная покорность Лазара — все это было равносильно признанию. Полина предпочла бы, чтобы они были виноваты перед нею, чтобы они изменяли ей в потайных уголках. А между тем эта заботливость, эта принужденная ласковость Лазара, открывая ей всю истину, обезоруживали ее; у нее уже не было ни воли, ни энергии отвоевывать свое счастье. В тот день, когда Полина снова привезла свою соперницу в Бонвиль, она готова была бороться с нею, если понадобится. Но что делать с этими детьми, когда они сами так мучаются от своей любви? Впрочем, она одна виновата во всем: надо было женить на себе Лазара, не раздумывая, совершает ли она какое-то насилие над его волей. Но даже теперь, несмотря на свои муки, Полина возмущалась при одной этой мысли: неужели принуждать его, требовать, чтобы он исполнил обещание, о котором, наверно, жалеет? Нет! Она скорее умрет, чем заставит Лазара жениться на себе, когда он любит другую.

Но все же Полина по-прежнему оставалась матерью для своей маленькой семьи: она ухаживала за стариком, которому становилось все хуже, часто заменяла Веронику, далеко не такую аккуратную, как прежде, а с Лазаром и Луизой нарочно обращалась, как с шаловливыми, несносными детьми, чтобы можно было потешаться над их проделками. И вскоре она стала хохотать еще громче их. В ее чистом, бодром смехе, звеневшем, словно призыв рожка, звучало само здоровье, сама сила жизни. Весь дом повеселел. Полина с утра до вечера развивала бурную деятельность, отправляя детей гулять одних под предлогом грандиозной уборки, стирки или заготовки припасов. Лучше всех чувствовал себя Лазар; он насвистывал, поднимаясь по лестнице, громко хлопал дверьми и находил, что дни слишком коротки и проходят слишком тихо. Он ровно ничего не делал; однако новая страсть так поглощала его, что ему, казалось, не хватает ни времени, ни сил. Он опять задумал покорить мир и каждый день за обедом строил какие-нибудь новые необычайные планы. Литература уже успела ему надоесть. Он признался, что бросил мысль о подготовке к экзамену на звание преподавателя, который собирался было держать. Сколько раз запирался он наверху в своей комнате, чтобы засесть за занятия, но приходил в такое уныние, что не мог заставить себя раскрыть книгу! А теперь он смеялся над собственной глупостью: ведь это идиотство — закабалиться навек, чтобы писать потом какие-то романы или драмы! Нет, он займется политикой, это решено; он немного знаком с канским депутатом и поедет с ним в Париж в качестве секретаря, а там за несколько месяцев сумеет пробить себе дорогу. Империя сейчас особенно нуждается в людях с головой. Когда Полина, встревоженная такой бурной сменой планов, старалась охладить пылкую фантазию Лазара и советовала ему лучше заняться небольшим, но верным делом, он потешался над ее благоразумием и называл ее старой бабушкой. Снова поднималась возня, в доме царило неестественно шумное веселье, за которым скрывалось тайное горе.

Как-то утром, когда Лазар с Луизой отправились вдвоем в Вершмон, Полине понадобился рецепт для чистки бархата. Она вошла в комнату Лазара и стала рыться в шкафу, ей помнилось, что рецепт был заложен в какую-то книжку. И тут, среди брошюр, ей вдруг попалась старая перчатка подруги, та самая забытая перчатка, которой так часто упивался Лазар, доходя порой до чувственных галлюцинаций. Полину озарила внезапная догадка: так вот что он прятал в таком замешательстве в тот вечер, когда она внезапно вошла и позвала его обедать! Она упала на стул, убитая своим открытием. Боже! Значит, он страстно желал эту девушку еще до того, как она вернулась! Он мысленно жил с Луизой, он грезил о ее поцелуях, прижимаясь губами к этой тряпке, потому что она сохранила ее запах. Рыдания сотрясали все тело Полины, а полные слез глаза были прикованы к перчатке, которую она все еще держала в дрожащих руках.

— Ну что, барышня, отыскали рецепт? — раздался на лестнице зычный голос Вероники, — Говорю вам, лучше всего почистить куском сала.

Она вошла в комнату. Увидев, что Полина заливается слезами, судорожно сжимая в руках какую-то старую перчатку, Вероника сперва не поняла, в чем дело. Но потом она почувствовала легкий запах духов и догадалась, в чем причина такого отчаяния.

— Что вы хотите! Этого и надо было ожидать! — грубо заговорила она; с каждым днем она становилась все более резкой. — Я вас предупреждала. Вы их свели, вот они и тешатся… А может статься, хозяйка была права — эта кошечка нравится ему больше, чем вы.

Она покачала головой и прибавила мрачным тоном, будто разговаривая сама с собой:

— Да, хозяйка все видела, несмотря на свои недостатки… Я до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что она умерла.