Радость жизни - Эмиль Золя

Лазара ожидало новое горе: его старый Матье заболел. У бедного пса, которому в марте исполнилось четырнадцать лет, постепенно отнимались задние лапы. Когда начинался приступ болезни, он почти не мог ходить и лежал на дворе, растянувшись на солнце, следя за проходящими грустным взором. Лазара особенно трогали глаза старой собаки: мутные, подернутые голубоватой пленкой, они смотрели в пространство, словно глаза слепого. Все же Матье кое-как еще видел; с трудом дотащившись до Лазара, он клал ему на колени свою большую голову и смотрел на него пристальным, печальным, все понимающим взглядом. Теперь уж он не был красавцем: белая волнистая шерсть пожелтела, нос, прежде черный и блестящий, потускнел; нечистоплотность и какая-то робость довершали этот жалкий облик, — Матье был так стар, что его не решались мыть. Все его игры прекратились: он уже не катался на спине, не кружился, стараясь поймать собственный хвост, и даже не проявлял былой нежности к котятам Минуш, которых Вероника носила топить в море. Теперь он целыми днями дремал, как старик; ему было так трудно вставать на ноги, его ослабевшие лапы так разъезжались, что часто кто-нибудь из домашних, сжалившись над ним, помогал ему подняться и поддерживал его, пока он делал первые шаги.

К этому прибавились изнурительные потери крови, от которых он слабел с каждым днем. Позвали ветеринара, но тот только засмеялся, увидев Матье. Как, его беспокоят из-за такого пса? Самое лучшее — прикончить его. Когда стараются продлить жизнь человека — это понятно; но к чему давать мучиться обреченному животному? Ветеринара выставили за дверь, заплатив ему шесть франков за совет.

Как-то раз, в субботу, у Матье началось такое кровотечение, что его пришлось запереть в сарай. Он оставлял позади себя широкий кровавый след. Доктор Казэнов в тот день приехал рано и предложил Лазару осмотреть собаку, которую считали как бы членом семьи. Матье лежал, высоко подняв голову; он был очень слаб, но в глазах его светилась жизнь. Доктор долго осматривал собаку с тем же задумчивым видом, с каким сидел у постели больного. Наконец он сказал:

— Такие обильные потери крови происходят, вероятно, от ракового перерождения почек… Собака погибла, но может протянуть еще несколько дней, если внезапно не начнется сильное кровотечение.

Безнадежное положение Матье опечалило всю семью. За обедом вспоминали, как его любила г-жа Шанто, сколько он загрыз собак, все его проделки, когда он был молод: как он воровал котлеты прямо с плиты и глотал горячие яйца. Но когда за десертом аббат Ортер достал свою трубку, все оживились, слушая его рассказы о грушах, — в этом году он ожидал превосходного урожая. Шанто, несмотря на глухое покалывание во всем теле, предвещавшее приступ, спел игривую песенку, которую певал в дни юности. Вечер прошел чудесно. Даже Лазар развеселился.

Но вдруг часов около девяти, когда подали чай, Полина воскликнула:

— Да вот он, бедный Матье!

Действительно, в столовую с трудом тащился Матье, окровавленный и похудевший, еле переступая ослабевшими лапами. Вслед за ним бежала Вероника с тряпкой. Она вошла в столовую и сказала:

— Мне понадобилось войти в сарай, вот он и удрал. Он до конца своих дней хочет быть там же, где вы: шагу нельзя ступить, чтобы он не путался под ногами… Идем, идем, нечего тебе тут делать.

Собака кротко и покорно опустила дряхлую, трясущуюся голову.

— Оставь его! — взмолилась Полина.

Но Вероника огрызнулась:

— Ну уж нет, как хотите… Хватит с меня, я только и делаю, что подтираю за ним кровь. Вот уж два дня, как вся кухня в крови… Просто тошно смотреть. Хороша будет квартира, если он повсюду станет таскаться… Ну, ну, пошел! Поворачивайся!

— Оставь его, — повторил Лазар. — Уходи.

Вероника в ярости хлопнула дверью, а Матье, словно понял весь разговор, подошел и положил голову на колени хозяину. Все старались обласкать старого пса, накололи сахару, чтобы его оживить. В былое время с ним каждый вечер затевали одну и ту же игру: на дальнем конце стола клали маленький кусочек сахару; Матье быстро обегал вокруг, но тем временем сахар перекладывали на противоположный конец; так он носился вокруг стола, нетерпеливый, взволнованный, и наконец, совсем сбитый с толку, начинал яростно лаять. Лазар попробовал начать игру в надежде развлечь жалкого, обреченного пса. Матье с минуту повилял хвостом, сделал один круг и ударился о стул Полины. Он не видел сахара; его исхудавшее тело шаталось, кровь капала и оставляла вокруг стола красные следы. Шанто больше не напевал. У всех сжималось сердце при виде бедного, умирающего Матье, который беспомощно тыкался в стол, тщетно пытаясь стать прежним проказливым псом.

— Не утомляйте его… — тихо сказал доктор Казэнов. — Вы его убиваете.

Священник, молча куривший трубку, заметил про себя, видимо, желая объяснить свое волнение:

— Эти большие собаки — все равно, что люди.

В десять часов священник и доктор, по обыкновению, удалились, а Лазар, прежде чем отправиться к себе, пошел сам запереть Матье в сарай. Он уложил его на свежую солому, посмотрел, есть ли вода в плошке, поцеловал и хотел идти. Но пес поднялся со страшным усилием и последовал за ним. Три раза Лазар укладывал Матье на место. Наконец пес покорился; он поднял голову и глядел вслед удаляющемуся хозяину такими грустными глазами, что Лазар вернулся и с болью в сердце поцеловал его еще раз.

У себя Лазар пытался читать до двенадцати часов. Наконец он лег. Но спать не мог: мысль о Матье не давала ему покоя. Он все видел его на соломе с помутившимся взором, устремленным на дверь. Завтра его собака умрет… Невольно он каждую минуту приподнимался и прислушивался: ему вое чудилось, что он слышит лай Матье во дворе. До его напряженного слуха долетали всевозможные воображаемые звуки. Около двух часов ему послышались стоны, и он спрыгнул с кровати. Кто это плачет? Он вышел на площадку; в доме было тихо и темно. Из комнаты Полины не слышалось даже дыхания. Лазар больше не мог противиться желанию спуститься вниз. Надежда еще застать собаку в живых подгоняла его. Он наскоро натянул брюки, взял свечу и торопливо сошел с лестницы.

Войдя в сарай, Лазар увидел, что Матье уже нет на соломе, — он отполз в сторону и лежал на голой земле. Он посмотрел на хозяина, но уже не смог поднять головы. Лазар поставил свечу на старые доски и присел, с удивлением глядя на потемневшую вокруг землю. Вдруг сердце у него болезненно сжалось: он понял, что собака лежит в луже крови, и упал возле нее на колени. Жизнь покидала Матье, он слабо вильнул хвостом, а в его глубоких глазах мелькнул какой-то отблеск.

— Бедный мой старый пес… — шептал Лазар. — Бедный мой пес.

Он заговорил с ним.

— Погоди, я перенесу тебя на другое место… Не хочешь, тебе больно?.. Но ведь ты весь мокрый, а у меня нет даже губки!.. Хочешь пить?

Матье пристально смотрел на Лазара. Он начал задыхаться и хрипеть. Лужа крови бесшумно растекалась, словно в нее струился незримый источник. Лестница и рассохшиеся бочки отбрасывали длинные тени, свеча слабо озаряла помещение. Вдруг солома зашелестела: то была кошка Минуш, расположившаяся на подстилке Матье, но вспугнутая внезапным светом.

— Хочешь пить, мой бедный старый пес? — снова спросил Лазар.

Он нашел тряпку, окунул ее в плошку с водой и приложил к морде умирающего животного. Это, видимо, облегчило Матье; его потрескавшийся от жара нос немного охладился. Прошло полчаса. Лазар все время прикладывал свежую тряпку к носу собаки и не мог отвести от нее глаз; сердце у него сжималось от безмерной печали. Порой, словно у постели больного, у него мелькала безумная надежда: а вдруг эта простая примочка вернет Матье к жизни?

— Ну что, ну что? — сказал он вдруг. — Ты хочешь встать?

Дрожа от озноба, Матье пытался приподняться. Он напрягал лапы; икота сотрясала его тело и вздувала шею. Это был конец. Матье упал на колени хозяина, не сводя с него глаз. Он все старался видеть Лазара, хотя у него уже тяжелели веки. Потрясенный сознательным выражением глаз умирающего пса, Лазар держал его на коленях; и это большое тело, длинное и тяжелое, словно тело человека, билось в агонии у него на руках. Так продолжалось несколько минут. И Лазар увидел, как настоящие слезы, крупные слезы покатились из помутневших глаз, а из судорожно сжатой пасти высунулся язык, чтобы в последний раз лизнуть ему руку.

— Бедный мой старый песик! — воскликнул Лазар и разрыдался.

Матье кончился. Кровавая пена медленно стекала по каплям из пасти. Лазар положил его на землю; казалось, будто пес спит.

И тут Лазар еще раз почувствовал, что в жизни все кончается. Теперь умерла его собака, и, хотя это была только собака, Лазаром овладела страшная скорбь, отчаяние, в котором померкла вся его жизнь. Эта смерть напомнила ему другую кончину, и он страдал сейчас не меньше, чем когда шел по двору за гробом матери. В Матье еще оставалось что-то от матери, — теперь Лазар потерял ее совсем. Воскресли затихшие было муки, бредовые ночи, прогулки на сельское кладбище и ужас перед вечностью небытия.