Метро 2033: Под-Московье (сборник) - Анна Калинкина

Нюта очень заинтересовалась. Уходя, сектанты заверили ее, что, как только книга будет готова, они непременно дадут ей почитать.

Последняя группа посетительниц и вовсе ошеломила победительницу Зверя. Это были четыре девушки от пятнадцати до двадцати двух лет, которые объявили себя поклонницами Нюты. Все они обрились наголо по примеру Нюты, а многие специально нарисовали себе шрамы. Кроме того девушки принципиально носили исключительно мужскую одежду, по возможности военную, при встрече обменивались какими-то странными рублеными жестами и называли себя спасательницами. Проблема была в том, что все они были разного роста и комплекции, поэтому выглядели вместе несколько комично. Впрочем, одна, высокая блондинка по имени Дина, была очень похожа на Нюту. По всей станции спасательницы развесили листовки собственного изготовления, на которых не слишком умело была изображена суровая, большеглазая, наголо обритая девица с указующим пальцем. «А ты готова защитить свою станцию?» – вопрошала подпись под рисунком. Выглядело это все немного по-детски, но Зотов инициативу молодежи почему-то одобрил и велел одному из немногих оставшихся сталкеров провести с девушкам несколько занятий по обучению приемам рукопашного боя и стрельбе.

От всей этой суеты Нюта чувствовала себя безумно усталой. Единственное, что ее на самом деле интересовало, – разговоры с Алеком. Оказывается, парень знал ее мать и еще нескольких людей, которых она помнила с детства, и она не уставала его расспрашивать:

– А ребенок, который должен был родиться у мамы? Кто у меня появился? Братик или сестренка?

Алек сокрушенно вздыхал.

– Это был мальчик. Но он прожил совсем недолго, бедняжка. Доктор сказал, что он появился на свет со врожденным пороком сердца. Несколько месяцев помучался, плакал все время.

– Бедная мама, – вздыхала Нюта. – А сильно она изменилась?

Алек пожимал плечами:

– Я даже не знаю. Ты, наверное, решишь, что сильно, а вот мне кажется, что нет, я ведь ее каждый день видел.

– А обо мне она вспоминает?

– Конечно, каждый день. Говорит: «Где-то теперь моя девочка? Жива ли она?»

– Может быть, ты сходишь на Беговую и сообщишь, что я жива и скоро приду? Или, еще лучше, приведешь сюда ее? – с надеждой предлагала девушка, но Алек не соглашался:

– Не стоит. Во-первых, я не хочу тебя оставлять одну, тем более пока тут Метросексуал крутится. Еще, чего доброго, опять доведет до приступа. Во-вторых, передать весть после долгой разлуки – куда хуже, чем привести живого человека, которого она уже и не надеется увидеть. А в-третьих, сама она сюда не дойдет. То есть, дойдет, конечно, но у нее в последнее время очень ноги болят. Врачи говорят – ревматизм. Зачем же ее понапрасну мучить? Лучше поправляйся скорее, и мы вернемся на Беговую вместе.

– Какой ты умный, как хорошо ты решил! Что бы я делала без тебя? – благодарно восклицала Нюта. И Алек довольно улыбался.

Разумеется, заходил Кирилл, болтал о каких-то незначительных пустяках. Но в глазах тушинца стоял упрек, и Нюте было тяжело с ним разговаривать. К тому же при виде Кирилла снова оживали сомнения. Почему все-таки Алек скрыл, что он с Беговой? Говорит, что не хотел ее волновать. Но ведь Нюта, наоборот, страшно обрадовалась, узнав, что мать жива. Что же у нее за судьба такая несчастная, что за странные люди ее окружают? Они все время врут ей, при этом делая вид, будто это из лучших побуждений. И как понять, кто из них на самом деле ей предан, а кто лишь притворяется? Может, оба они преследуют какие-то собственные цели или, наоборот, только и думают о том, чтобы ей было лучше? Нет, она не стоит ни Кирилла, ни Алека. Неужели они не видят, что победительница Зверя – всего лишь несчастная идиотка с расстроенными нервами и манией преследования?

Однажды Мура, заглянувшая к Нюте выпить перед сном чая, столкнулась на входе с как раз уходившим Алеком.

– Смотри-ка, сколько у тебя поклонников! – шутливо пихая девушку в бок, заявила она. – Двое лучше, чем ни одного, а?

– Даже если один – оборотень, а другой – вампир? – в тон ей спросила Нюта.

– Так это же еще интереснее! – засмеялась Мура. – Ты теперь с Корой дружишь, вот и попросила бы ее погадать, кто из двоих предназначен тебе судьбой, – вдруг на этот раз она правду скажет?

– А вам она гадала? – машинально спросила Нюта. Мура вдруг погрустнела.

– Да я уж не думаю о таких вещах, – сказала она. – У меня все в прошлом: любовь моя наверху осталась.

Нюта вопросительно посмотрела на нее, и Мура, поколебавшись, стала тихонько рассказывать:

– Незадолго до Катастрофы, когда было мне лет двадцать, я познакомилась в Интернете с одним мальчиком, Олегом. В чьем-то блоге, не помню уже. Это здесь мы часто не знаем, что на соседней станции творится, а наверху были такие средства связи, что можно было общаться с человеком, пусть он хоть бы за океаном был, на другом конце мира, фотографии свои посылать, даже разговаривать через специальные устройства, видя друг друга. И вот стали мы с ним переписываться. Какие же он мне письма писал! До сих пор помню. А я еще тогда удивлялась, что это он тут и там скобки ставит? Спросила у подруги, та говорит: «Дура! Скобка означает улыбку». И я тут же почту открыла и стала считать, сколько раз Олег мне улыбнулся! И вправду дура была. И вот мы с ним как раз договорились встретиться. Я жила на Смоленской, а он – на Планерной, хотя до метро еще на автобусе надо было добираться. Решили встречаться посередине – на Полежаевской. Так я и оказалась в тот день в метро. Уже почти доехала, и тут началось. Поезд остановился на Улице 1905 года, объявили, что дальше он не пойдет. Шум, крик, плач, толпы народу валят. Так мы и не встретились. Видно, Олег был среди тех, кто в тот день наверху погиб. Здесь я потом жила то с одним, то с другим, но все как-то не складывалось. До сих пор его вспоминаю и плачу.

Нюта наморщила лоб, соображая.

– Если вы договорились встретиться и вам уже оставалось до Полежаевской две остановки, значит, он в это время тоже был в метро, в пути. И вполне мог оказаться где-нибудь поблизости.

Мура вытаращила глаза.

– Господи, девочка! – пробормотала она. – Почему мне, взрослой тетке, это в голову не пришло, а ты видишь все так ясно, словно у тебя и вправду дар? Конечно, он наверняка в это время уже ждал на Полежаевской, я ведь чуть-чуть опаздывала. Неужели мы с ним были совсем рядом и ничего не знали друг о друге?

Тут в голову женщины пришла новая мысль.

– Но ведь не так давно на Полежаевской всех вырезали! – простонала она и разрыдалась.

Что Нюта могла сказать на это? Она чувствовала себя в каком-то эпицентре чужих страстей. Как будто, когда она спасла станцию, все уверовали в нее, как в высшее существо, и кинулись к ней со своими проблемами.

После того разговора Мура несколько дней ходила с покрасневшими глазами и даже сходила к Коре – погадать. Та ее не утешила: сказала, что не понимает, жив ли еще ее Олег или нет. Единственное, что она увидела, – будто бы он находится в том же месте, что и пропавшая дочь коменданта, а когда Мура спросила, надо ли это понимать так, что оба они мертвы, беспомощно пожала плечами.

– Наверное, ей и вправду лучше было бы сажать шампиньоны, – вздохнула Нюта, узнав об этом.

– Кора у нас как Кассандра, – заметил Вэл.

– Ты все путаешь, – сказала печально Мура, – Кассандра-то как раз все предсказывала правильно. Просто ей никто не верил – такое уж боги на нее наложили проклятие…

А вот комендант, в отличие от Муры, необычайно оживился. Он вдруг поверил, что Алину действительно можно найти, надо только поискать хорошенько. Илья Иванович то и дело забегал поделиться своими соображениями к Нюте, сталкиваясь там то с Вэлом, то с Мурой. Что девушку радовало – если раньше Зотов считал их высокомерными выскочками, то теперь стал относиться к обоим гораздо теплее. Да и они, в свою очередь, стали находить его более привлекательным, хотя раньше относились, как к тупому солдафону. Маша, помнится, рассказывала, что спасительница Улицы 1905 года словно вдохнула в станцию новую жизнь: муравьи и индиго, сперва сплотившиеся перед лицом неминуемой гибели, избавившись от нее, стали жить куда дружнее.

– А может, Алина ушла с кем-нибудь на Ганзу? – спрашивал комендант. – Если так, то плохо: там столько всякой швали толчется… Фашисты вот часто бывают.

– Да что вы все – фашисты, фашисты! – возмутился Вэл. – Они тоже разные. Я среди них друга детства, Егорку, встретил. Он с самого начала случайно на Чеховскую попал. Это уж потом фашисты там власть захватили, недовольных казнили, а кто-то успел сам уйти. А вот Егор не захотел уходить. Он вообще вне политики – механик, золотые руки. Чинит технику всякую – такие везде нужны.

– Чего ж ты там с другом не остался? – ехидно поинтересовался комендант.

– Не люблю бессмысленных обрядов и ритуалов, – высокомерно вскинул голову мужчина. – А еще больше – когда мне указывают, что я должен думать. Я – Вэл, единственный и неповторимый, и как-нибудь сам разберусь, к кому и как должен относиться. Вдобавок ненавижу агрессивную толпу и когда на меня вешают ярлыки. Я не коммунист, не нацист, не садист, не интернационалист. В крайнем случае можете считать, что я индивидуалист и пофигист.