Банда - 2 - Виктор Пронин

- И "семерка" есть? - спросил Дубовик.

- Бери "девятку"! У "семерки" кресла высокие, девочку не положишь... Девочке неудобно будет лежать.

- Какая девочка, - покраснел Дубовик - не часто ему, видимо, приходилось говорить на подобные темы.

А Пафнутьев понял другое - "семерки" почти не выпускались, и найти машину с пробегом в пять-девять тысяч километров было трудно. А "девятку" проще, они шли с конвейера потоком.

- Но тогда полная "девятка", - выдвинул Пафнутьев новое условие. Девяносто девятая.

- Могу, - кивнул Амон. Он не сказал, что у него есть такая машина, не сказал, что знает человека, у которого есть такая машина, он сказал "могу". Это были слова не хозяина, это были слова угонщика.

- И мне "девятку", - напомнил о себе Дубовик. - Тоже полную.

- Будет, - кивнул Амон, не сознавая, что цена заломлена слишком высока. Тем самым он подтвердил, что деньги для него значат не слишком много, что он вел счет не на рубли, а на машины.

- Не обманешь? - спросил Пафнутьев, чтобы не допускать перерыва, не дать Амону возможности спохватиться.

- Нет, начальник. Не обману.

- Как докажешь?

- Не знаю... Если обману, всегда можешь взять меня снова, верно?

- А если уедешь к себе, в свои горы, степи и долины?

- Не уеду. Мне здесь нравится.

- Машина с документами? - вставил вопрос Дубовик, подхватывая затею Пафнутьева - не давать передышки.

- Ты что же, документы не можешь себе сделать? - усмехнулся Амон. И это был вопрос угонщика. Он подтвердил, что его машины будут без документов, то есть, ворованные.

- А ты можешь?

- Могу.

- Ну и сделай! - уже с вызовом сказал Дубовик, понимая, что допрос идет хорошо, что доказательства, пусть косвенные, получены, что причастность Амона к машинным делам установлена.

- И сделаю! - завелся Амон.

- Фальшивые?

- Зачем, начальник! - Амон уже не мог остановиться. - Зачем фальшивые? Настоящие. Только фотографию дай, остальное - мои проблемы.

Ответить Пафнутьев не успел - зазвонил телефон.

Трубку поднял Дубовик. Послушал, склонив голову к плечу, выразительно посмотрел на Пафнутьева.

- Тебя. Он, - Дубовик показал пальцем в потолок.

- Слушаю, - настораживаясь, сказал Пафнутьев. Знал - не будет Анцыферов звонить по пустякам во время допроса, а о задержании Амона уже знала вся прокуратура.

- Зайди ко мне, - сказал Анцыферов холодновато и повесил трубку.

Пафнутьев повертел трубку перед глазами, бросил взгляд на Амона - тот улыбался. Анцыферов нервничает, - подумал Пафнутьев, - Амон улыбается, что-то затевается. Дубовик тоже почувствовал неладное, заерзал на стуле.

- Вы тут поторгуйтесь без меня, - сказал Пафнутьев, - а я скоро приду. Свидетели, наверно, подошли, - повернулся он к Дубовику. - Начинай опознание. И не тяни. Чем быстрее, тем лучше.

- А может, обойдемся без этих процедур, а, начальник? - приподнялся со стула Амон.

- Должны же мы подстраховаться, - усмехнулся Пафнутьев. - Не бойся, это не больно.

- Я боли не боюсь, - мрачно ответил Амон.

- А чего боишься?

- Ничего.

- Я тоже, - ответил Пафнутьев.

***

Анцыферов нервно ходил из угла в угол, изредка бросая придирчивые взгляды на самого себя в стеклах шкафов. Был он тщательно причесан, с четким пробором, из чего Пафнутьев заключил, что совсем недавно здесь была девочка из парикмахерской. Золотисто-вишневые томики Ленина из прокурорских шкафов были с позором изгнаны, снесены в сырые подвалы, а за стеклянными дверцами горками выросла брошюровочная шелуха нынешних вождей - как они шли по жизни, как презирали власть, которая поднимала их все выше и выше, как они тяготились ею, как стремились из роскошных поликлиник в районные медицинские забегаловки, описывали, насколько приятнее им было добираться на службу в потном месиве трамваев и троллейбусов, нежели в этих отвратительных правительственных "Чайках" с кондиционерами, барами, телевизорами и опять же ласковыми девочками на задних сидениях...

И надо же, находились люди, которые верили! Истеричные дамочки, потрясенные сексуальными прелестями новых вождей, готовы были бросаться на каждого, кто позволял себе усомниться, усмехнуться, вскинуть в недоумении бровь. И бросались. И царапались. И визжали, выплескивая на случайных, ни в чем невиновных попутчиков остатки нерастраченных в молодости чувств, неудовлетворенных срамных желаний и вожделений. Кстати, страсть к вождю это и есть вожделение.

- Леонард! - простовато произнес Пафнутьев, едва возникнув на пороге. - У тебя потрясающая способность появляться в самый интимный момент. Мы все готовы были уже кончить, а тут твой звонок. Что происходит?

- Происходит, - кивнул Анцыферов, услышав лишь последние слова Пафнутьева. - Кто там у Дубовика?

- Задержали одну гниду поганую... Некий Амон.

Думаю, что это тот самый...

- Это хорошо, - перебил его Анцыферов. - Это хорошо, Паша, что ты думаешь. Будем думать вместе.

- Тогда начинай думать ты, - Пафнутьев без приглашения сел, но не к приставному столику, нет, он позволил себе опуститься в кресло у книжного шкафа, сразу давая понять, что готов к разговору свободному, без жестких служебных ограничений. Пафнутьев сел в кресло в распахнутом пиджаке, верхняя пуговица рубашки у него всегда была расстегнута, а галстук всегда немного приспущен. Все это создавало впечатление легкости, непосредственности, а кроме того, Пафнутьев держался за такой вот стиль зная, что это очень не нравится Анцыферову, у которого узел галстука неизменно подпирал острый кадык.

- Паша, - Анцыферов подошел и сел в соседнее кресло. - Паша, скажи, мы с тобой соратники?

- Да! - твердо ответил Пафнутьев. - Соратники по совместной борьбе с организованной преступностью.

- Я не о том, - поморщился Анцыферов с досадой. - Я хотел спросить о другом... Мы с тобой единомышленники?

- По гроб жизни! - заверил Пафнутьев и кажется, даже выпучил от усердия глаза.

- Паша, - укоризненно протянул Анцыферов. - Остановись, прошу себя. Все серьезнее, чем ты думаешь.

- Этого не может быть!

- Почему?

- Потому что я обо всем думаю чрезвычайно серьезно, - ответил Пафнутьев. И сколько Анцыферов не всматривался в его глаза, он не заметил и тени улыбки.

- Ну хорошо... - прокурор встал, прошелся по кабинету, зачем-то выглянул в окно, снова подсел к Пафнутьеву. - Этого... Как его... Амона... Паша, его надо выпустить.

- Не понял? - Пафнутьев откинулся на спинку кресла.

- Да, Паша, да.

- Почему?

- Потому, - ответил Анцыферов.

- Звучит убедительно... Он? - Пафнутьев указал пальцем в потолок.

- Да.

- И тверд в своем скромном пожелании?

- Как никогда.

- Дал сроки?

- Никаких сроков.

- Немедленно?

- Чем скорее, тем лучше.

- Для кого?

- Для всех нас. В конце концов, что за ним? Драка в ресторане? Штрафани его, как следует, на полную катушку и пусть катится ко всем чертям! Из, города можно выпихнуть, карточку завести...

- Как на дворового хулигана?

- Вот именно. Как на невинного шалунишку.

- У этого шалунишки руки по локоть в крови.

- Есть доказательства?

- Будут, - слукавил Пафнутьев, не решившись, сказать об отпечатках пальцев на куртке убитого, в отделении у Шаланды, и подумал - из сейфа документы надо срочно убрать, не то пропадут. - Будут, - повторил Пафнутьев.

- Вот когда будут, тогда и бери его, касатика. Тогда и сажай его в камеру смертников. А сейчас.., Оформляй драку в ресторане и отпускай. Это важно для тебя ничуть не меньше, чем для меня. Грядут перемены, Паша.

- Как?! Опять?!

- Я же попросил тебя - кончай хохмить. Я говорю о переменах в нашей с тобой жизни. Как тебе этот кабинет? Нравится?

- Ничего помещение, - Пафнутьев окинул взглядом прокурорские апартаменты. - Зеркал маловато.

- Когда вселишься - добавишь.

- Неужели такое может быть? - захлебнулся Пафнутьев от счастья.

- К тому идет, Паша. И вот что я тебе еще скажу... Такие шансы в жизни случаются не слишком часто, можно сказать, что с каждым отдельным человеком они случаются только раз. Или сейчас, или никогда. Взгляни наверх... Там сидят люди, которые в нужную минуту сделали правильный выбор, поставили на ту лошадь, на которую нужно было ставить. Других достоинств у них нет, на этот счет никто не заблуждается. Кто-то назовет их выбор преступным и будет прав. Я даже готов согласиться - некоторые совершили криминальный выбор. И лошадь, на которую они поставили...

- На жеребца они поставили. На сивого мерина.

- Пусть так, Паша, пусть так. Но он почему-то выигрывает, этот сивый мерин. А умные, тонкие, справедливые, законопослушные граждане, озабоченные судьбой России, почему-то ничего не могут с ним поделать. Ты не знаешь почему?

- Знаю. Потому что он наш клиент.

- Может быть. Но пока - мы его клиенты. И он нас дрючит, как хочет. И оставим это. Мы договорились?

- Да, - как-то слишком уж легко ответил Пафнутьев. И этим заронил в душе прокурора новые сомнения.