Банда - 2 - Виктор Пронин

- Как скажешь, Леонард.

- Ну, что ж... Если ты так решил... Отпускай. Я не возражаю. Поставь черточку у моей фамилии, знаешь, как делается, когда подписывается кто-то вместо начальника... И распишись.

- Хорошо, - Пафнутьев помолчал, все с тем же сонным выражением глядя в окно, потом взял листок с постановлением и вышел.

Вернувшись в кабинет Дубовика, он решил провести с Амоном еще одну маленькую провокацию. В целлофановый пакет, куда были сложены отобранные при задержании вещи Амона, он положил и фотографию Цыбизовой, тот самый снимок, который сохранился у Зомби. Что-то подсказало ему такую затею, что-то толкнуло под руку, когда он смотрел, как Худолей вертится вокруг Амона, пытаясь сфотографировать его во всех мыслимых и немыслимых поворотах. Амон пытался отворачиваться, опускал голову или наоборот поднимал ее к потолку, но это нисколько Худолея не останавливало, он продолжал щелкать, невзирая на свирепые гримасы, которыми Амон пытался отпугнуть эксперта.

И наконец не выдержал.

- Начальник! - закричал Амон. - Что происходит? Убери от меня этого человека! Сколько можно фотографировать?!

- В газетах напечатаем, по телевизору покажем, - усмехнулся Пафнутьев. - Пусть все знают, какой ты красивый, какой ты гордый, - последние слова Пафнутьев произнес с явным акцентом.

- Нехорошо шутишь, начальник.

- Как умею, - Пафнутьев сделал знак Худолею и, выйдя вслед за ним в коридор, вручил ему фотографию Цыбизовой. - Вложишь в блокнот Амону. Пакет с его вещами должен быть опечатан, понял? При Амоне вскроешь, чтобы было впечатление неприкосновенности его вещей, дескать, никто к ним даже не притрагивался.

- Ты что, отпустить его хочешь?

- Анцышка требует.

- Пошли его подальше.

- Послал. Не понимает.

- Что мне делать?

- Снимай. Побольше снимай. Кто бы ни появился в кабинете, по какому бы вопросу ни зашел, - снимай. И еще - отпечатки пальцев сними с него по полной программе! Понял? Отпечатки всех его двадцати пальцев должны быть в деле.

- Ну ты, Паша, даешь! Скажи еще, чтоб с двадцать первого пальца тоже отпечаток снять!

- Если сможешь - давай. Не возражаю. Амону это понравится.

- Ну ты даешь, - смешался Худолей и даже, кажется, покраснел, что бывало с ним чрезвычайно редко. Он вернулся в кабинет Дубовика минут через десять, торжественно неся на вытянутых руках тощеватый целлофановый пакет с вещами, отобранными у Амона при задержании в ресторане. Чувствуя на себе общее внимание, Худолей прошел к свободному столику, не торопясь уселся за него, водрузил в самый центр пакет. Амон наблюдал за ним внимательно и подозрительно. Взяв из стола ножницы, Худолей срезал верх пакета и все содержимое вытряхнул на стол.

- Пиши расписку, что все получил, - Дубовик положил перед Амоном чистый лист бумаги.

- А что писать, начальник? - Амон растерялся. Видно, не часто приходилось ему брать в руки нечто пишущее.

- Я, такой-то и такой-то, житель гор или долин, не знаю я какой и чей ты житель... Сегодня получил изъятые у меня вещи... Так, ставь двоеточие... Будем перечислять твои вещи, чтоб потом в суд на нас не подал из-за пачки сигарет.

" Обижаешь, начальник. - Амон укоризненно посмотрел на Дубовика. - Я тебе целый блок подарю, если хочешь.

- Здесь вы все щедрые, а стоит вам за порог выйти, все... Ищи-свищи!

Пафнутьев показывал полнейшее безразличие к происходящему. Он подсел к телефону, отвернулся к окну и затеял с кем-то долгий, вязкий разговор. Время от времени он только ронял какие-то пустоватые, глуповатые восклицания: "Не может быть!" "А ты?", "А он?" "Ну и что? А дальше...", "Ну ты даешь..." Амон вначале прислушивался, но потом бросил, потому что писать, слушать подсказки Дубовика и прислушиваться к телефонному разговору он попросту не поспевал.

- Пачка сигарет "Мальборо"... - диктовал Дубовик, вертя перед глазами ярким коробком. Початая... Пиши - початая. А то будешь потом говорить, что у тебя следователи пачку самовольно открыли, по сигаретке выкурили... Пиши-пиши. Идем дальше.. - Зажигалка... Одноразовая... Газовая..

Амон с усилием выводил на бумаге слово за словом, шевеля губами и морща лоб. В это время к нему опять подошел Худолей и принялся, не обращая внимания на Дубовика, мазать Амону пальцы, снимать отпечатки, у него что-то не получалось, он все повторял сначала.

- Продолжим, - сказал Дубовик, убедившись, что Худолей проделал все свои процедуры.

- Начальник, я уже не могу, - взмолился Амон. - Нету сил...

- Найдутся, - спокойно ответил Дубовик. - Пиши... Кошелек... Кожаный, на молнии... Деньги в сумме двадцать семь тысяч рублей... Все деньги?

- Все, начальник, все... Могли бы и себе забрать эту мелочь.

- Мелочь не берем, мелочь хозяевам возвращаем, - Дубовик не забывал время от времени слегка покусывать Амона, представляя как с каждым его Словом тот вскипает гневно и оскорбление. - Написал? Правильно, двадцать семь тысяч. Как раз на бутылку водки...

- Не пью, начальник!

- Это хорошо, - похвалил Дубовик. - Значит, долго жить будешь. Пока не помрешь.

Амон протяжным взглядом посмотрел на Дубовика, что-то решил про себя, вздрогнули его маленькие бугристые желваки и он снова склонился над бумагой.

- А я не собираюсь помирать, - проворчал он уже про себя.

- Правильно делаешь. Ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди. С тобой еще много чего случится.

- А чего со мной случится?

- Мало ли... Влюбишься, например, в красивую девушку, женишься, детей заведешь, потом внуки пойдут, правнуки... Пиши... Фотография девушки, Дубовик повертел перед глазами снимок. - Без подписи, - небрежно бросив снимок на стол, он взял блокнот, начал внимательно рассматривать его, заглядывать во все кармашки и отделения.

Пафнутьев замер над телефоном, искоса наблюдая за Амоном. А тот, бросив взгляд на фотографию, чуть задержался на ней, чуть сморщил лоб, недоуменно вскинул брови, но не возмутился, покорно записал о фотографии в расписку.

- Есть? - спросил Дубовик, вчитываясь в записи блокнота и уже этим заставляя Амона нервничать. - Блокнот, импортный. Обложка кожаная, черного цвета, с кармашками... С записями телефонов... Интересные тут у тебя телефоны, друзья у тебя интересные, - проговорил Дубовик, раздумчиво листая страницы и этим опять отвлек Амона от фотографии.

- Какие есть, - пробормотал Амон недовольно.

- Что ты там написал, ну-ка? Так, девушку упомянул, блокнот тоже есть... Молодец. Умница. Писателем будешь. Ставь дату, расписывайся... Не здесь, ниже, вот здесь, - Дубовик ткнул красноватым пальцем в нужное место на расписке.

Но тут опять внимание Амона привлек Худолей. Закончив свои хлопоты с отпечатками пальцев, он подошел к столу, на котором горкой лежали вещи Амона, и несколько раз сфотографировал их. Причем, снимал, наводя резкость по фотографии, чтобы портрет был легко узнаваем. Потом молча подтащил Амона к столу, усадил его и, пока тот соображал, что происходит, успел еще несколько раз щелкнуть аппаратом, стараясь, чтобы в кадре был и сам Амон, и его вещи, и женщина на снимке. Отщелкав, Худо-лей отошел в сторону, словно санитар, который сделал свою черную работу. А теперь, дескать, пусть хирурги возятся.

" Закончив, наконец, свой разговор, подошел к столу и Пафнутьев. Взял снимок, повертел перед глазами Амона.

- Жена?

- Любовница, - с вызовом ответил Амон.

- Красивая женщина.

- С другими не знаемся.

- Это хорошо, - кивнул Пафнутьев, отходя к окну. Поднявшись на цыпочки открыл форточку, свел руки за спиной. Надо было что-то предпринимать. У него на руках были доказательства причастности Амона к убийству при угоне машины, но было и жесткое указание Анцыферова отпустить его. Как понимать, Павел Николаевич? - спросил он себя. - Все повязаны? Но Сысцов... Ему-то зачем ввязываться в это мокрое дело? Как он оказался в этой компании? А может Анцыферов пудрит мозги? Нет, не похоже. Слишком он был напуган... Колова он так не испугается. Значит, все-таки Сысцов. Но Амон и Сысцов? Несопоставимо. Значит, Павел Николаевич, можешь сделать вывод... Кто-то еще есть между Сысцовым и Амоном. Кто-то есть... Темная фигура, темная лошадка, темная личность. И человек этот достаточно могущественный, если Сысцов не может отказать ему и звонит Анцыферову с требованием отпустить...

- Давно с Байрамовым знаком? - неожиданно спросил Пафнутьев у Амона, резко повернувшись к нему от окна.

- Встречались, - неопределенно протянул тот, но мелькнула, все-таки мелькнула в его глазах горделивая искорка - вот, мол, с какими людьми знаемся.

- За что он тебя любит? - продолжал Пафнутьев задавать вопросы, для которых у него не было никаких оснований, но которые ему просто хотелось задать. Он вдруг понял еще одно качество Амона - тот держался, когда вопросы выстраивались в какую-то понятную ему схему. А от вопросов неожиданных Амон терялся и он отвечал на них... Скажем так - неосторожно.

- За что можно любить хорошего человека, - улыбнулся Амон.