Руны судьбы (Осенний Лис - 5) - Дмитрий Скирюк

- Даром? - Ялка недоверчиво наклонила голову, но похоже было, что Жуга не врал. - Но как...

- А, - тот уклончиво мотнул косматой гривой, - старые долги. Не ворчи, обувайся. Всё равно ведь придётся надеть: свои башмаки я тебе не отдам, хватит с тебя безрукавки. Надевай, хочу посмотреть, подойдут или нет.

Ялка не решилась дальше спорить, молча высвободилась из-под одеяла и влезла ногами в обнову. Нагнулась, затянула ремешки, немного покуражилась с застёжками, потом встала и прошлась по дому, с непривычки очень громко стуча каблучками. Башмаки скрипели, что твоя телега. Ялка выгнулась, покосилась на ноги через одно плечо, через другое. В груди защекотало детской радостью, губы против воли расползлись в улыбке. Ой, хороши... Ногам внутри было тепло и мягко, как дотоле не было никогда, а уж зимой - и подавно. Со всем Лис подгадал - с размером, с шириной, и даже оставалось ещё место, чтоб одеть чулки потолще. Интересно знать, подумала она, на глаз определил, или успел, пока она в жару валялась, мерку снять?

Она почему-то покраснела и потупилась.

- Ну? По ноге? - спросил тем временем Жуга, критически наклонив голову.

"А зачем он тебе, девка, а, идёшь ты пляшешь?"

- Ага, - сказала она.

- Не сутулься.

- Это от вязания, я всегда чуть-чуть горбатая, - смущённо ответила та, и невпопад добавила: - А в дверь стучали сегодня.

- Стучали? В дверь? - деловито осведомился травник, выкладывая из котомки снедь, бутылки и какие-то тугие свертки серой мешковины. - Когда? Днём или ночью?

- Ночью. Тихо-тихо так. Тебя не было, а я побоялась открывать. Потом ушли.

- А, тогда не обращай внимания, - отмахнулся тот. - Это Том-стукач. Он тебя не обидит.

- Том-стукач? - переспросила Ялка. - А кто это?

- Не знаю, я никогда его не видел. - Травник покопался в глубине мешка и вынул оттуда стеклянную баночку, наполненную чем-то чёрным. Протянул девчонке. - На, держи. Это для башмаков.

- Дёготь? - догадалась Ялка.

- Угу - кивнул тот. - Он с воском. Смажешь перед тем, как выходить. Щётка там.

Он указал.

Говорящие крысы, банник, Том-стукач... Кто следующий? Куда она попала?

Ялка сглотнула пересохшим горлом, повертела баночку в руках, с опаской покосилась на дверь. Но всё было тихо. Никакого стука. Вообще ничего.

Тишина.

Только сосны скрипят на ветру.

- Спасибо, - поблагодарила она и сняла башмаки. Обтёрла их рукой, поставила на лавку. - Я никогда не видела таких замечательных башмаков. Ни на одной ярмарке.

Травник поскрёб в бороде, покивал своим каким-то мыслям и пытливо посмотрел на девушку.

- А ни на одной людской ярмарке ты и не смогла бы их увидеть, медленно проговорил он, особо выделив при этом словечко "людской". - Людям до этих башмаков ещё сто лет расти, а может, и все двести.

Ялка, как ни была ошарашена, всё-таки нашла в себе способность пошутить:

- Что ж они, выходит, сами выросли? На дереве, как пироги в стране Кокань? [Название мифической страны всеобщего изобилия, любимой грёзы всех и каждого в голодные века средневековья (если не считать, разумеется, рая Небесного).]

- Нет, не сами, - голос травника внезапно отвердел: ещё не лёд, но вязкая смола. - Не на дереве. Просто их тачал лепрекон.

Что-то ухнуло в груди.

- Ле... лепрекон? - переспросила она и посмотрела на башмаки, как смотрят на лягушку. - Это что же... это... вроде бы как гном такой, что ли?

-Да.

Ялку передёрнуло.

- И мерку тоже он снимал?

Вопрос остался без ответа.

Травник встал, прошёлся до стола и замер у камина, облокотившись там на полку. Что-то взял с неё и повертел в руках. Положил на место: Ялка едва успела углядеть проблеск чего-то железного. Несколько секунд он задумчиво смотрел в огонь. Потом обернулся.

- Слушай меня, Кукушка, - сказал он, глядя ей в глаза, - слушай и запоминай. Мне нужно будет уехать...

- Надолго?

Слово вырвалось само, непроизвольно и так быстро, что Ялка даже слегка устыдилась. Лис, однако, не обратил на это никакого внимания.

- Нет. Дня за два обернусь. Но речь не об этом. Тебе ещё ко многому придётся привыкнуть, если хочешь остаться у меня. Поэтому постарайся не пугаться. Просто помни, что пока ты здесь, тебя никто не обидит. Знаешь, Кукушка.....

Раздражение вдруг выплеснулось.

- Я не Кукушка! - выкрикнула она и топнула ногой. - Меня зовут Ялка, слышишь? Ялка, Ялка, и никак иначе!

Ялка говорила зло и слишком быстро, она как будто бы пыталась уцепиться за своё старое имя. Внезапно ей показалось, что из её жизни уходит что-то важное, без чего она не сможет больше быть собою прежней и не сможет больше жить. Она сама себя не узнавала. Ей хотелось сделать ему больно и хоть отчасти возместить ту боль, которая вернулась к ней с другими чувствами.

Спокойствие травника и его молчание лишь усиливали эту жажду. Она почти ненавидела его за то, что он вырвал её из той апатии, из того замкнутого мирка, в котором она пребывала после смерти матери. Пушистый серый кокон, который она сплела вокруг себя, Лис порвал одним своим существованием. Зачем? Ей было холодно и больно, как бабочке, которая по ошибке вылупилась зимой. И обидно. До слез.

Ради чего она всё это претерпела, эти странствия, холод, и даже (о, Боже!) насилие? Ради вот этого утра? Ради пары ботинок в подарок от гномов? Ради пустых отговорок и этих его многозначительных усмешек? "Я же хотела ему сказать... - каруселью вертелось в её голове. - Я хотела сказать... Я хотела сказать..."

Она забыла, что она хотела сказать. В запале Ялка даже не вспомнила, что сама пустилась в странствия - это теперь казалось ей неважным, отошло на задний план. Она была сейчас такой, как тогда в лесу, при первой их встрече.

Уверенность, с которой Лис с ней разговаривал, не допускала возражений, словно травник всё уже решил заранее и за себя, и за неё.

Раздражение росло и ширилось, девушка всё говорила и говорила, а когда умолкла, почувствовала не понятное облегчение и опустошённость. Остатки кокона порвались. Ялке вдруг пришла в голову странная мысль, что если из кокона обычно выходит бабочка, то кем она была до этого?

Кем?

Ей вдруг стало нехорошо; она опустилась на кровать и спрятала лицо в ладонях.

Всё это время травник терпеливо ждал, когда она закончит, без тени усмешки смотрел ей в глаза, а когда она выговорилась, ещё минуту-другую сидел в тишине.

- Хорошо, - наконец сказал он. Хлопнул себя по коленкам, как будто принял какое-то решение, кивнул и встал. - Если ты хочешь, я буду звать тебя так. Хотя не вижу смысла: имя - это совсем не то, что ты о нём думаешь.

- Почему ты думаешь, что я останусь здесь?

- Я не думаю, - мягко, и с оттенком горечи сказал Лис, - я знаю. Тебе придётся остаться.

Она подняла к нему лицо. По щекам её катились слезы.