Новый Мир ( № 1 2000) - Новый Мир

Все контакты — с уполномоченными, горисполкомом, облисполкомом — шли через меня. Когда я с уполномоченным разговаривал, я отлично понимал, кто он такой. Но мне удалось освятить двенадцать престолов и построить четыре новые церкви. В то время, при Хрущеве, я, конечно, не мог бы это сделать, не контактируя с уполномоченным. И я не считаю, что я как-то этим запачкал свои ризы.

Один раз была попытка послать меня в Киев, а я сказал: «Я не поеду. У меня здесь строится церковь, и мое присутствие необходимо здесь». Честно говоря, я боялся — чтбо сейчас будет. Тем более, что один из наших парижских батюшек уже сидел, приговоренный к пожизненному заключению, а второй — тоже сидел в лагерях. Ничего… как Владыка Григорий сказал: «К Нему обращайся», так я к Нему и обращался… Слава Богу, Господь не выдал… «Бог не выдаст — свинья не съест!»

А в Ярославле я служил тридцать лет в кафедральном соборе, из них двадцать пять был настоятелем. Я, когда приехал, сразу сказал: «Только не делайте меня настоятелем». Как начальник, я должен был бы заниматься канцелярией, бумагами, писать рапорты, докладывать, принимать посетителей. А я хотел общаться с людьми, исповедовать, крестить, венчать, хоронить, утешать — помогать людям на их пути. И все-таки Владыка Сергий назначил меня председателем Епархиального совета.

Очень люблю стихотворение «Болотный попик» Блока:

«…Душа моя радаВсякому гадуИ всякому зверюИ о всякой вере».И тихонько молится,Приподняв свою шляпу,За стебель, что клонится,За больную звериную лапуИ за римского папу.Не бойся пучины тряской —Спасет тебя черная ряска.

Вся моя жизнь — сплошное Чудо. Казалось бы, я потерял все и остался у разбитого корыта, но получил там, где я меньше всего ожидал. И если бы мне сказали тогда, в Париже, что я буду священник, буду жить на родной земле и со мной будет рядышком друг всей моей жизни, с которым мы прожили шестьдесят три года без единой ссоры, я сказал бы: это Чудо. И то, что я в 1952 году приехал и ни руки, ни ноги, ни одного пальца не потерял, — Чудо. И то, что у меня семья, как «колхоз»: двадцать восемь душ — и все как-то живем, — сплошное Чудо!

…и размышляет

Надо как можно чаще быть в общении с Богом в молитве. И если присутствие Божие всегда ощущается, то Его Воля безусловно принимается как абсолют… Ошибки быть не может. А если человек пытается свою волю Богу навязать, вот это страшно. Даже в молитве Господней «Отче наш» — самой главной, самой первой молитве, которую человек узнает, — мы говорим: «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя яко же на Небеси и на Земли». Мы это проглатываем и дальше идем. А на самом деле мы говорим: «Да будет воля Твоя, но попробуй, чтобы она с моей не совпала бы!»

Духовная жизнь человека — это есть постоянное ощущение бытия Божия и близость Его к нам. Что Он не только где-то там, в небесных обителях, находится и нам Его не увидать, но что Он реально с нами.

Один святой отец изобразил весь мир как некий круг, в центре которого находится Бог. Чем ближе мы к Богу, тем ближе мы и друг к другу. И чем ближе человек старается быть к своим близким, тем сильнее он уменьшает этот круг и приближается к тому Богу, Который находится в центре всей вселенной.

Я по-братски отношусь и к католикам, и к протестантам. Общаясь с иноверцами, я нисколько не нарушаю своей ортодоксальности. Общаясь с ними, я сожалею, что они в чем-то заблуждаются, в чем-то не правы, и за них молюсь. Я был очень рад, когда Священный Синод разрешил нам причащать католиков в случае надобности. Правда, прихожане особо ортодоксальные шипели: «Надо теперь освящать церковь, они хуже собак». Я говорю: «За такие слова вас надо от Церкви отлучать — ведь это хула на Духа Святого». Они же крещены, и мы их крещение признаем. Мы взаимно признаем святость нашей хиротонии, и их Святые Тайны для меня такие же, как Святые Тайны наши. Я к ним с таким же пиететом отношусь. И то, что они приходят к нам, будучи католиками, и соглашаются причаститься у нас, а не чураются нас как еретиков, я это воспринимаю как положительный фактор.

Апостола Иоанна называют апостолом любви, и недаром нам, православным, его дали в патроны. Православие — это не религия разума, а религия любви, религия сердца. Православная вера — она «рада всякому гаду, всякому зверю и о всякой вере». Самое важное в христианстве — это любовь, потому что Христос есть любовь.

Бывали моменты, когда я чувствовал себя не «богооставленным», а «богооставляющим». В моменты глубокого раскаяния, готовясь к исповеди, я часто неожиданно вдруг вижу свою духовную наготу, и мне становится немножко страшно… Но все-таки если я страдаю от каждого чужого горя, то я твердо знаю, что Господь Бог все видит, все знает. Как говорит Иоанн Златоуст, «Господь и дела приемлет, и намерения видит». А намерения у меня самые хорошие, и потому Господь меня не оставит. Надо не только верить в Бога, но доверять ему.

Очень часто люди смешивают понятия духовная жизнь и душевная жизнь, принимают душевные порывы за дух. Влюбился — и думают, что это духовно… Это, знаете, надо опытно постигать, иметь постоянный контакт с очень опытным духовником. Вообще человеку, который намеревается жить духовной жизнью, нужно прежде всего найти духовника.

Пока мы жили при Владыке Евлогии, мы себя сиротами не ощущали, а когда Владыка умер, мы остались сиротами. Но довольно быстро нам Господь послал отца Софрония. С отцом Софронием у нас сразу же, у свежей могилы Владыки Евлогия, образовался контакт. А теперь мы себя чувствуем беспризорниками, потому что за сорок лет пребывания на родине я регулярно исповедуюсь, стараюсь выбирать батюшек наиболее авторитетных, но духовника так и не нашел.

К одному старцу пришел я в Печерский монастырь и говорю: «Батюшка, я „шпана, беспризорная шпана“, поэтому примите меня как такового. Не обращайте внимания на мои регалии, на то, что про меня говорят, что в кино снимают и прочее… Я — беспризорник, как у Макаренко Семен Карабанов был…» Жить духовной жизнью и не иметь духовного руководителя очень трудно. Потому что есть вопросы, которые сиюминутно рождаются, и если сразу не пойдешь и не поделишься ими с опытным человеком, то потом это забудется, останется переживание на душе, шрам останется, который ты, может быть, и не замечаешь, но он есть. Опытный духовник в духовной жизни — необходимое условие.

Очень часто человек не умеет видеть свои грехи. Люди считают, что стыдно покаяться в грехе прелюбодеяния, в плотских грехах, особенно в извращениях всяких… Вот они краснеют, бледнеют… Или — убить человека… А то, что ты можешь словом человека убить, это как-то в голову не приходит. Я всегда говорю: «Ты можешь быть не очень красивая, ты можешь быть не очень умная, не очень талантливая, но не можешь быть не очень честной». Или человек честный — или он нечестный.

Не имеет значения, за сколько ты продаешь Христа: за три миллиона, за тридцать сребреников или за тридцать копеек, не заплатив их в трамвае.

Люди, которые приходят, еще не имея духовного опыта, не столько свои грехи ощущают, сколько видят грехи своего брата. И даже если признают свой грех, то так: «Принужден иногда и чужое брать!..» Что значит принужден чужое брать? Кто меня может принудить брать чужое? Для меня чужую шишку украсть и отдать кому-то — такой же грех, как если бы я чужой кошелек взял бы… Люди не ощущают, что есть грех. Ко мне приходит в Посту человек восемьсот, я около часу с ними беседую, объясняю шаг за шагом каждую заповедь Господню, а после этого они уже подходят и индивидуально рассказывают, кто что у себя нашел. Но большинство не ощущают своей греховности, они не знают понятия «грех». И это — самое основное, с чем приходится считаться.

Александр Ельчанинов говорил, что случайных встреч не бывает. Если два человека встретились — или вы мне очень нужны, или я вам очень нужен, а чаще всего мы взаимно друг другу нужны.

«Страх Божий» — это не значит, что я боюсь кнута и палки. Я боюсь огорчить, обидеть Господа. Вот, помню, я присутствовал при одном браке, и один очень опытный духовник сказал: «Многих смущает фраза: „Жена да убоится мужа“. Это не значит, что муж на нее руку поднимет или ухватом череп проломит. А жена должна бояться огорчить своего мужа, потому что этим нарушишь то внутреннее единение, которое между супругами должно существовать». Так и здесь по отношению к Богу…

Наша молитва действительно бывает часто не вполне искренна, не вполне стопроцентно горяча, а потому вроде бы превращается в «попугайный крик». Повторяет человек как попугай: «Господи, помилуй, Господи, помилуй…», а что толку, когда он этого не думает?.. Один афонский монах рассказал на эту тему такую притчу.

У одного батюшки был попугай, которого он научил говорить. И попугай, не понимая смысла слов, повторял их. Он любил говорить то, что слышал от этого батюшки. Батюшка, когда находился во взволнованном состоянии, часто говорил своим ученикам: «Не дерзай!» Попугай тоже очень любил кричать: «Не дерзай! Не дерзай!» И вот один раз, когда в комнате было открыто окно, влетел ястреб, поймал этого бедного попугая и поволок. Попугай в ужасе кричит: «Не дерзай!» Ястреб, услыхав человеческий голос, испугался и отпустил его. Видите, птица, бессловесная тварь, не понимая, что значит слово, своим попугайным повторением отвела от себя такую опасность, спасла себе жизнь. А человек все же понимает, что значит «Господи, помилуй». Поэтому, даже если он повторят это без достаточного жара и его молитва камни не расплавляет, то все равно и такая молитва перед лицом Божиим своей стоимости не теряет.