Орден надежды - Алекс Хай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ронцов залпом осушил бокал и даже не поморщился. Казалось, он и вовсе не отличил спиртное от воды.
— Понимаю, — глухо отозвался он. — Пусть отец делает все, что посчитает нужным. Я приму любое его решение и готов помочь ему по мере возможностей.
— Вам представится такой шанс на каникулах. Насколько мне известно, его сиятельство проведет Рождество в Петрополе. Готовьтесь к тому, что из Аудиториума вас будут забирать его люди.
Серега кивнул.
— Да-да… Конечно…
Мне казалось, он до конца не понимал смысла происходящего. Даже странно — о сестре Елене он упоминал, но никогда не болтал много. Пытался уберечь ее от сплетен? Думал, она будет стыдиться, если остальные узнают об их общении? Черт его знает. Но сейчас, видя неприкрытое горе Ронцова, я почувствовал, насколько он дорожил этой дружбой.
Великая княгиня обернулась ко мне и кивнула на свободное кресло.
— Михаил Николаевич, прошу, присядьте. Мы подошли ко второй части, ради которой я отчасти сюда и прибыла.
Я опустился в кресло, чувствуя себя неуютно перед возвышавшимися над нами ректором и Романовой. Но высокие чины предпочти стоять, а я помалкивал и делал то, что они хотели.
— Итак, господа, я уже знаю, сколь великолепными и уникальными способностями вы наделены, — сдержанно улыбнулась Ксения Константиновна. — Это, несомненно, большая находка для Аудиториума, патронессой которого я являюсь. Но, как мне думается, вас ожидает куда более яркое будущее, чем одни лишь эксперименты с вашей силой в лабораториях.
Ронцов понемногу приходил в себя — видимо, порция крепенького все же немного его встряхнула. Я же внимательно глядел на Великую княгиню. Чего греха таить — смотреть на нее было приятно. Воплощенные элегантность и величие.
Ректор скромно помалкивал подле камина, предоставив гостье солировать.
— И поскольку я лично заинтересована в ваших успехах, хочу заверить вас, Сергей Андреевич, и вас, Михаил Николаевич, в своем расположении. Вы можете рассчитывать на мое покровительство за пределами Аудиториума, и я готова лично представить вас свету как моих протеже.
Я поперхнулся слюной. Это было неприлично, но слова Романовой и правда удивляли. Объявить во всеуслышание о том, что покровительствуешь бастарду и слабокровке, пусть и с родовой силой — это надо было иметь стальные яйца. Даже представительницу рода Романовых не минуют сплетни. Говорить будут очень тихо, но обязательно будут.
Ксения Константиновна наградила меня снисходительной улыбкой.
— Вас это удивляет, Михаил Николаевич?
— Именно так, милостивейшая государыня. Довольно… смелое заявление.
— Экстравагантные выходки больше присущи моему младшему брату Александру, однако и я всегда отличалась твердостью нрава и творческим подходом, — ответила Великая княгиня. — Впрочем, ваше удивление мне понятно. Вы — наследник рода с почти угасшей Благодатью. Вас не считают ровней даже те, кто узрел возможности вашей родовой силы. Увы, сознание многих аристократов слишком узко. Я же предлагаю вам свою помощь, ибо по-настоящему талантливые и уникальные личности не должны прятаться в тени.
Я кивнул.
— Ваша протекция дорогого стоит, милостивейшая государыня. Это привилегия, заслужить которую очень сложно. И я хотел бы понимать, почему вы готовы на это пойти. Ведь ничто не дается просто так. Тем более покровительство столь важной персоны.
Ксения Константиновна бросила взгляд на Долгорукова. Ректор пожал плечами с видом “а я же говорил”.
— Его высокопревосходительство предупреждал меня, что вы, Михаил Николаевич, довольно щепетильны во всем, что касается договоренностей. Не будь вы одарены силой, вам была бы прямая дорога в юристы. Там очень ценится внимание к деталям.
Я пропустил легкую колкость мимо ушей. Пусть развлекается за мой счет, мне не жалко. Лишь бы уже наконец выложила, какого рожна ей от нас с Серегой понадобилось.
— Хорошо, господа, — кивнула женщина. — Буду с вами предельно откровенной. Полагаю, вы были свидетелями того, что устроили революционеры из “Ордена Надежды” на Смотре? А семья Михаила Николаевича и вовсе пострадала от их действий на собственной земле.
Серега рассеянно кивнул и с сожалением взглянул на пустой бокал.
— Да, жуткие зверства, — ответил он.
— Но зверства, совершаемые под удобными лозунгами, — добавила Великая княгиня. — Весьма соблазнительными лозунгами. Ведь согласитесь, как заманчиво для простого человека звучит обещание одарить Благодатью всех способных и достойных простолюдинов. Сколь многие желают стереть границы между одаренной могуществом аристократией и простыми подданными…
— Должен сказать, не всегда они так уж и неправы, — вмешался я. — Увы, далеко не все представители нашего сословия ведут себя подобающе. Там, где должно показывать пример благочестия и милосердия, защищать и оберегать, некоторые аристократы идут вразнос. Плюют на законы и делают все, что захотят, будучи уверенными, что их статус позволит все спустить им с рук. При всем неприятии методов террора я не могу сказать, что конфликт назрел на пустом месте.
Великая княгиня удивленно приподняла бровь.
— Интересные речи вылетают из вашего рта, Михаил Николаевич.
— Я не сказал ничего противозаконного. Меня тоже заботит то, какими нас видят простолюдины. Я убежден, что в одаренных они должны видеть опору и защитников, а не угрозу. И до тех пор, пока они не начнут нам доверять, революционеры, террористы и прочие ордена никуда не денутся.
Ректор нахмурился.
— Опасно, Соколов.
— Почему же? — улыбнулась Романова. — Пусть юноша говорит. Я скорее предпочту услышать мнение такого человека, нежели прочитать очередной вылизанный отчет своей команды исследователей общественного мнения. В словах таких, как Соколов, гораздо больше смысла. Продолжайте, Михаил Николаевич.
— Да я, собственно, основную мысль и выразил, милостивейшая государыня. Считаю, что не кнутом их надо пороть и не гайки закручивать. А дать людям понять, в чем заключается наша ценность для них. И почему именно мы, а не сферический Вася Пупкин в вакууме должен обладать Благодатью. Как только они осознают эту ценность, поймут, почему в нас нуждаются — придет почет и уважение. Но это, конечно, самый сложный и долгий путь. Сажать революционеров в Шлиссельбург и делать из них героев народа, конечно, куда проще и дешевле.
Я и сам не заметил, как меня понесло. Видит бог, не собирался я оперировать такими формулировками, но язык молол быстрее, чем варила голова. Долгоруков спрятал лицо в фэйспалме, Серега окончательно очухался и глядел на меня с суеверным ужасом.
Лишь Ксения Константиновна внимала мне с неподдельным интересом. На ее лице не было ни возмущения, ни гнева, ни презрения. Либо она великолепно владела собой, либо и правда восприняла мою болтовню всерьез.
— Вы гораздо занимательнее, чем кажетесь на первый взгляд, Михаил Николаевич, — сказала она, когда я оборвал
