Мэри Джейн - Джессика Аня Блау

Я услышала, как Джимми сказал:

– Детка, просто я так сильно тебя люблю.

В животе снова все всколыхнулось. Шеба только что призналась, что самыми чистыми моментами в ее жизни были те, когда она занималась любовью с Джимми. А всего несколько часов назад Джимми занимался этим с Мини Джонс.

Когда они, наконец, перестали шептаться, Шеба сказала:

– Я думаю, мне нужно поразмышлять над тем, как мне научиться чувствовать себя цельной личностью, не ища обратной связи от третьих лиц, включая Джимми. Типа, уединиться, выкинуть из головы все проблемы, и просто подумать: что значит быть мной, не слушая, что говорит мир, кем я для них являюсь, и кем не являюсь.

– Ты дала себе отличный совет, – похвалил доктор Коун. Мне понравилось, что он не стал перекрывать ее совет своим собственным. И тогда я задалась вопросом, не попробовать ли и мне так: побыть наедине с собой, не думать об обратной связи от третьих лиц, хотя обычно я и так чувствовала себя комфортно в своей незаметности для всех, кроме мамы, которая пичкала меня обратной связью за десятерых. Возможно, отчасти я так любила бывать у Коунов как раз потому, что там я не получала обратной связи от своей мамы. Я хотела еще поразмыслить об этом, но потом заговорил Джимми, а я не хотела пропустить ни слова из того, что он хотел сказать.

– Нет, подождите. Это же получается, что если Шеба не будет суперзвездой, приковывающей к себе всеобщие взгляды, тогда все обратят свое внимание на меня? – На последнем слове он постучал себя большим пальцем по груди.

– А ты предпочитаешь оставаться на втором плане? – спросил доктор Коун. Интересно, все ли психиатры были такими? Казалось, доктор Коун сам не предлагал почти ничего. Впрочем, возможно, его вопросы были заданы так, чтобы помочь людям самостоятельно найти все необходимые ответы.

– Да, черт возьми. Я никогда не стремился к славе. Все, о чем я мечтал, – это зарабатывать достаточно денег, чтобы хватало на еду и на новые струны. Я ненавижу славу. Если бы я мог заниматься тем, чем занимаюсь, анонимно, я бы, черт возьми, так и делал. Я просто хочу играть на гитаре и петь. Я не хочу, чтобы незнакомые люди со мной заговаривали, пытались прикоснуться ко мне или просто говорили, как сильно они любят мою музыку. И мне глубоко по барабану, что они думают о моей внешности. Я был бы только рад, если бы они вообще на меня не смотрели.

– И гипотетическое отсутствие славы у Шебы кажется тебе угрозой? – Доктор Коун сложил руки домиком и перебирал кончиками пальцев.

– Да, кажется. Док, ты как никто знаешь, что одна из причин, по которой мне так сложно отказаться от наркоты, заключается в том, что благодаря ей я перестаю чувствовать себя цирковой лошадкой. Я делаю это, чтобы сбежать от орущих толп и жадных продюсеров. Когда я в эйфории, славы не существует. Существую только я. Я и моя музыка, в полной отключке от всего мира с его запросами и ожиданиями. Когда я вмажусь, я могу слышать свои мысли. Чувствовать, как бьется мое сердце. Я спокоен, просто оставаясь наедине с собой. Нет никакого самосознания. Абсолютно! Я нахожу свою душу.

– Нет! – остановила его Шеба.

– Джимми, – сказал доктор Коун. – Твоя душа была в тебе раньше наркотиков. Твоя душа выглядывала из заточения с тех пор, как ты завязал, не так ли?

– Но наркота – это самый короткий путь к моей душе. – Джимми снова постучал большим пальцем по своему сердцу.

– Твою мать, Джимми, это не твоя душа! – Шеба села ровно. – Это фальшивая душа. Это опиумная душа. В этом души не больше, чем в дуэте «Капитана» и Теннилл[35] за чертовым синтезатором! Это иллюзия!

– Слава – вот что настоящая иллюзия, Шеба! Мы просто люди: мы рождаемся, мы жрем, срем, трахаемся, а потом умираем. То, что совершенные незнакомцы считают нас с тобой лучше их, – самая большая иллюзия из всех!

– Это неправда, – сказала Шеба. – Ты намного талантливее других. Ты лучше их.

– Лучше играю на гитаре, возможно, – сказал Джимми. – Но есть миллион вещей, в которых другие люди лучше меня. Мэри Джейн готовит лучше, чем все здесь присутствующие, и поет лучше, чем половина студийных звезд.

Моя кожа покрылась мурашками, как будто на меня только что накинули простыню. Неужели Джимми действительно считал, что я пою лучше некоторых профессиональных певцов?

Миссис Коун энергично закивала. А потом спросила:

– Если Шеба любит славу, а ты презираешь, разве это не помеха для отношений?

– Нет, – одновременно ответили Шеба и Джимми.

Шеба пояснила:

– Если бы мы оба жаждали славы, мы бы за нее соперничали.

– Повторюсь: она ограждает меня от этого. – Джимми наклонился к Шебе и погладил ее по ноге. – Как наркотик.

– Я бы хотела быть звездой, – протянула миссис Коун. – Это же все равно, что быть самой популярной девушкой в школе, только школа – это весь мир. – Миссис Коун снова икнула. – Если бы я была Шебой, я бы тоже снялась для «Плейбоя». Черт, я бы снялась для «Уи»[36].

Мы все с любопытством посмотрели на миссис Коун. Доктор Коун спросил:

– Ты чувствуешь потребность в таком виде внимания, Бонни?

Миссис Коун продолжала говорить, словно не слыша его вопроса.

– Ну кто бы не пристрастился к славе? Нет, ну серьезно. Будем честны.

– У каждого из нас есть свои страсти, – сказала Шеба. – Искусство жить отчасти в том и заключается, чтобы найти баланс между тем, чего ты хочешь, в чем нуждаешься и что имеешь, с тем, чего ты не хочешь, в чем не нуждаешься и чего не имеешь. Так что, Джимми, друг мой, ты вовсе не одинок. Вся эта семья, каждый из нас, мы все так или иначе страдаем от какой-то зависимости.

– Я стала марихуановой наркоманкой с тех пор, как вы к нам переехали, – пожаловалась миссис Коун.

– Ты не марихуановая наркоманка, – сказала Шеба не терпящим возражений тоном. – А я зависима от славы.

Я задумалась: если бы миссис Коун или Шеба страдали сексуальной зависимостью, как я, признались бы они в этом открыто? Впрочем, Шеба довольно откровенно говорила о сексе с Джимми, так что она бы, возможно, и призналась.

Джимми сказал:

– Ричард трудоголик и не может жить без своей работы. Черт возьми, Ричард, ты уже наговорил со мной больше часов, чем моя мать за всю мою жизнь.

– Да, я трудоголик. Но у тебя