Бедржих Сметана - Зоя Гулинская

Утренние лучи солнца прогоняли ночной мрак, а вместе с ним рассеивались и все эти радостные видения. На смену им приходили грустные мысли и заботы, осаждавшие больную голову.

После нескольких месяцев, в течение которых Сметана так и не получил от театра жалованья (ему выплатили лишь небольшие проценты за постановку «Поцелуя»), семье композитора стала угрожать нужда.

«Дорогой друг, — писал он Прохазке 26 сентября 1877 года, — поверьте мне, я сам удивляюсь, как выдерживаю все эти страшные удары, которые наносит мне злая судьба. Мало того, что я страдаю от своей болезни, но еще должен испытывать беспокойство о своем пропитании… если еще один месяц оставят меня без жалованья, я должен буду отсюда уехать, потому что не могу оставаться у зятя, который сам живет только на свое жалованье. До сих пор я добавлял на питание, теперь же, когда у меня ничего нет, мне нечего прибавить. Куда пойду — не знаю, разве что просить милостыню».

Сметана был вынужден обратиться за помощью к друзьям. «Я буду Вам очень благодарен, если Вы поможете мне каким-нибудь способом быстрее завершить мои дела, — писал он Прохазке через две недели. — Тем господам очень неприятно это дело, я для них большое бремя, и они были бы рады от меня избавиться, а я — поверьте — тоже был бы счастлив, если бы мог не просить там, где мне так дают чувствовать, что деньги, выплачиваемые мне, — милостыня».

Наконец в ноябре месяце больной Сметана сам приехал в Прагу. Йозеф Дашек, директор театра и руководитель Театрального общества, предложил Сметане возобновить ему выплату прежних 1 200 золотых в год, но… Вот в этом «но» и заключалась причина, почему композитору перестали посылать деньги. Общество и дирекция театра не хотели больше выплачивать Сметане те десять процентов от сбора с каждого спектакля «Поцелуя», которые следовали автору на основании первоначально заключенного договора. Они желали получить оперу бесплатно. А это, конечно, проще всего было сделать, доведя композитора до нищеты и отчаяния.

Дашек так и заявил Сметане, что театр будет продолжать ежемесячно выплачивать ему деньги, если он отдаст им безвозмездно оперу «Поцелуй». Что мог сделать композитор! Разве рассуждения о праве автора на свои творения были понятны тем хищникам, которые рассматривали искусство как источник обогащения? Разве какие-нибудь благородные чувства были знакомы тем, кто всю жизнь привык руководствоваться только «правом сильного»? Какое значение имело то, что композитор создавал такие гармонии, при звуках которых трепетали даже их жестокие сердца! Сметана был беден, и с ним можно было не считаться. Немало величайших мастеров мира испытало на себе эту философию эксплуататоров. У Сметаны не было выбора. Доведенный до крайней нужды, он согласился на условия неумолимого Дашка. За прошедшие месяцы ему, конечно, ничего не выплатили, но он был рад и тем ста золотым, которые получил за ноябрь.

Наступил новый, 1878, год. Однако и он сразу же принес Сметане огорчение: «Из Праги пришла печальная новость — Майер назначен директором театра! О эти подхалимы!»

Теперь Сметану особенно беспокоила участь его новой оперы «Тайна», над которой он работал уже несколько месяцев. Опасения его оказались не напрасными. Майер, зная, как легко его предшественник Дашек приобрел для театра оперу «Поцелуй», не хотел от него отставать. Без особого труда он убедил Общество в том, что за «Тайну» композитору достаточно дать один бенефис; затем опера должна перейти в полную собственность театра.

Чаша терпения Сметаны переполнилась.

На этот раз композитор решил отстаивать свои права. В письме к юристу и секретарю Общества Роберту Ниттингеру он писал: «В решении не давать мне ничего за мою оперу «Тайна», кроме одного бенефиса (какой щедрый дар!), я вижу умысел господина директора… Я Вам благодарен за то Ваше жалованье, поддерживающее мое существование, которое я всегда хотел рассматривать как национальное вознаграждение; но за это я безвозмездно отдал для исполнения пять своих опер, которые я также ценю высоко, и поэтому мы квиты. Тогда же, когда д-р Дашек наложил руку на «Поцелуй» и присоединил эту оперу к остальным неоплачиваемым, тогда меня лишили чувства благодарности за помощь в моей несчастной судьбе».

Опасаясь, что неблаговидным поступкам Майера и его компании будет дана огласка Нерудой или еще кем-нибудь из друзей Сметаны, члены Общества согласились дать композитору десять процентов авторских. Сметана принял это условие.

Ему больше всего хотелось поскорее увидеть на сцене театра свое новое детище, родившееся с большими мучениями. «… Я боюсь, что моя музыка недостаточно веселая! — писал он Элишке Красногорской. — И как она может быть веселой? Откуда взяться этой веселости, если внутри меня нет ничего, кроме боли и беспокойства». Однако он постоянно тормошил свою либреттистку и просил не задерживать присылку новых страниц текста. «Когда я погружаюсь в музыкальные грезы, то хоть на минутку забываю обо всем, что на старости лет так жестоко меня преследует», — писал он ей.

В тот период Красногорская трудилась над переводом на чешский язык «Пана Тадеуша» Мицкевича. Кстати сказать, этот перевод и до сих пор считается в Чехии непревзойденным — он максимально сохранил литературные достоинства подлинника. Но для Сметаны Элишка всегда находила время. Совместная работа над операми в последние годы особенно их сблизила. Красногорская была тонко чувствующей художественной натурой и чутким, отзывчивым человеком. Она понимала переживания больного мастера и старалась, как могла, помочь ему. В ее письмах Сметана находил и глубокие, интересные рассуждения о литературе и искусстве и теплые слова утешения и поддержки. Она подробно описывала новинки музыкального искусства, сообщала новости столичной культурной жизни, чтобы Сметана, оторванный от этой жизни, не чувствовал себя таким одиноким. Так, в начале 1878 года она очень подробно сообщала о новой опере Дворжака «Хитрый крестьянин», ставившейся в чешском театре. Сметана всегда радовался успехам молодого талантливого композитора и возлагал большие надежды на него. «В такой могучей голове должно что-то быть! — не раз говорил он друзьям, поглядывая на Дворжака. — Раз у меня есть такой знаменитый соперник, значит можно радоваться расцвету нашей музыки».

Чтобы сделать приятное композитору, Красногорская избрала местом действия «Тайны» город Бэздез; вблизи него были расположены Ябкеницы, где жил Сметана. Композитор не раз бывал там и хорошо знал жизнь этого небольшого городка.

Сюжет «Тайны» целиком был придуман самой Красногорской. Это вновь рассказ о верной любви.