Журбины - Всеволод Кочетов

После вступления в новую должность дед Матвей поневоле свыкался с мыслью о том, что рабочая жизнь его кончилась, что дел отныне у него никаких, что должность ему выдумана «для блезиру». Он принес в директорский кабинет подушку, одеяло, простыни, вытребовал у Ивана Степановича ключ от книжного шкафа. Придвинет после ухода директора настольную лампу к дивану — приделал к ней длинный шнур, — уляжется и читает. Больше всего по душе ему пришлась энциклопедия. Сначала он читал подряд — с буквы «а» и дальше страницу за страницей. Но от такого чтения ничего, кроме путаницы, в голове не оставалось. Тогда стал читать только медицинское. Бросил и медицину: спалось от нее плохо. Саркома да рак снятся, хвостатые какие-то, с рогами. Выдумал игру — читать, где раскроется. Вот тут-то и пошло самое интересное. Раскроет, например: «Тайвань». Слышал, конечно, сто раз — китайский остров, Чан Кай-ши на нем засел да его американские покровители, а что оно такое «Тайвань» наглядно — кто его знает. Оказывается, благодатный край, и рис там, и ананасы, и сладкая картошка — батат — растут, и климат что в раю — теплый, мягкий, и народ боевой на Тайване проживает. Или рядом: «Тамара». Подумать только, грузинская эта царица, про которую россказней сколько всяких рассказывается, была женой русского князя! Как он жил с ней, бедняга? Натерпелся, поди. «Тори» раскрылось. Английские аристократы. Уинстошка-то, Уинстошка, факельщик, — тоже их породы! Ну та́к он, дед Матвей, и знал: ясно, аристократ. Прощелыга.

Начитается, уснет; утром книги в шкаф под ключ — и пошел домой. Однажды в самый разгар интересного чтения позвонил телефон. Никогда еще не было, чтобы подняли деда Матвея с дивана среди ночи. Подошел к аппарату, взял трубку.

— Чего там? Кому не спится? — спросил ворчливо.

— Товарищ директор?

— Какой директор! До утра он тебе сидеть будет? Утром звони.

— Утром поздно, товарищ! Это десятник Черноклюев говорит, товарищ. Трубы лопнули, вода хлещет! Всюду названиваю, никто не отвечает.

— Какие трубы-то? — осведомился дед Матвей.

— На бетономешалках.

— А ты выключи воду. Возле механического ваши бетономешалки? Отсчитай, значит, от входа в цех пятнадцать шагов по метру… Ты часом не коротконогий? Ну вот отсчитай, — там тебе колодец будет… А водопроводчики у тебя есть? Они пусть и лезут. Вентиль перекрыть надо. Сообразил? Чего — спасибо! А потом пусть трубы меняют. Чего же ты не отеплил их? Войлочком, войлочком обернул бы. На складе войлок есть. Завтра чтобы обернул. Не лето.

Следующей ночью дед Матвей сам позвонил строителям:

— Черноклюева к телефону, десятника! Черноклюев? Журбин с тобой говорит, от директора. Как вода у тебя? Трубы-то отеплил? Гляди, брат, чтоб никаких аварий. Ты нам плановую задачу не срывай.

Еще раз позвонили: дежурный из транспортного отдела. Семь вагонов лесу пришло, железнодорожное начальство требует, чтобы немедленно разгружали, порожняк обратно нужен. Дежурный спрашивал, разгружать или ждать до утра.

— До утра — они нам простой запишут, — сказал дед Матвей. — Народные денежки. Разгружай, и никаких!

— А у меня людей сейчас нету столько — на семь вагонов.

— Нету? — Дед Матвей задумался. Трудное положение! Начальство будить? А чего будить, подумаешь — семь вагонов! Не пожар и не потоп. — Ты мне… как тебя зовут-то? Мартьянов? Ты мне, Мартьянов, позвони минуток через десять. Решение скажу.

Дед Матвей положил трубку, постоял возле аппаратов, сел в директорское кресло. Народу на заводе ночью мало. Дежурные монтеры да механики, кочегары, вахтеры. Их с места не сорвешь, они при своем деле. Строители? Вот, пожалуй, строители!

— Черноклюев? — гудел он в трубку через минуту. — Прораб твой где? Один помощник? Давай его сюда! Товарищ помощник, тебе лес нужен? До зарезу? Есть семь вагонов… Я и говорю: хорошо. Вот, значит, разгрузить надо быстренько. Кто, кто! Журбин звонит, Журбин. Мобилизуй подсобников. Часика через три справлюсь.

Когда позвонил Мартьянов, дед Матвей ему сказал:

— Нажми на строительного помощника. Крути по тридцать девятому номеру. Он подсобников даст. Я распорядился. И доложи-ка мне потом, как дело пойдет.

В эту ночь дед Матвей на диван не укладывался и книжный шкаф не отмыкал. Он звонил по телефонам, справлялся о ходе разгрузки, расхаживал по кабинету — руки за спину, бубнил про трубы-горны.

«А не простая штука заводом-то руководить! — рассуждал он сам с собой. — Кто не знает — тому она легкая. Со стороны все легко, а покрутись, пораспоряжайся — узнаешь!»

Утром дед ушел, оставив на столе Ивана Степановича записку с кратким описанием ночных событий, с докладом о своем решении и о том, что на заре завод вернул порожняк железной дороге; никакого простоя не получилось, денежки сохранены.

Вечером он подровнял бороду ножницами, поужинал, стал натягивать валенки.

Вошел шофер Митя.

— Каким ветром занесло? — спросил его Илья Матвеевич, отрываясь от газеты. — Или срочное что?

— За Матвеем Дорофеевичем, — сказал Митя.

— То есть как? — Илья Матвеевич удивился.

— Обыкновенно, на «ЗИСе». Директор велел.

Все переглянулись: не нагоняй ли деду ожидается? Не накуролесил ли? И самого деда Матвея взяло беспокойство, что, если он неправильно нараспоряжался? Не много ли принял на себя сторож директорского кабинета? Всю дорогу до завода он скреб за ухом; там почему-то чесалось, и коленка чесалась, и у ступни; только нос никакие силы не беспокоили — не в рюмку, знать, везут смотреть, нет, не в рюмку, — в глаза своей вине.

Но Иван Степанович встретил деда Матвея крепким рукопожатием и прочитал приказ: деду объявлялась благодарность за инициативные действия.

— Приказ приказом, — добавил Иван Степанович, — еще и от меня тебе, Матвей Дорофеевич, особое, личное спасибо.

— На одном деле стоим с тобой, Иван Степанович. Ты за него, и я за него.

С того дня и отдал Иван Степанович распоряжение — возить деда Матвея на завод и обратно в машине.

— Дедушка! — воскликнула тогда Тоня. — Да ты совсем как директор стал!

— А что, ребятки? — Дед Матвей усмехнулся. — Я их… как их… с лестниц-то в революцию кидал… которые… Ну и вот… Достигайте и вы. Кому что положено, то он и получает.

Теперь, уходя домой, Иван Степанович, случалось, поручал деду Матвею что-нибудь проверить ночью, о чем-нибудь напомнить строителям или механикам; давал эти задания он устно или письменно, дед выполнял их со стариковской придирчивой требовательностью.

Ночью на заводе был, конечно, диспетчер. Но диспетчер занимался вопросами, непосредственно связанными с производством, — координировал ночную работу цехов, именно цехов. А в связи с развернувшимся строительством возникали порой такие неожиданные вопросы, на которые никакой диспетчер не ответит. На помощь приходил дед Матвей. Он знал завод до самых глухих закоулков, знал его подземное хозяйство, без всяких планов и схем — по памяти — мог рассказать, где проходят электрические кабели, старые и новые линии труб от воздуходувки, где и каких сортов сложен строительный лес. Ему звонили, к нему обращались за справками и советами. Кто первый сказал это слово — неизвестно, но деда Матвея стали называть не иначе как «ночной директор».

Где уж теперь было спать! Едва приляжешь, едва раскроешь книжку — названивают: дед Матвей! Матвей Дорофеевич! Так, мол, и так. В отличие от дневного директора ночной директор отзывался на каждый звонок. Секретарши у него не было, никакие переключатели ночью не действовали — попадали все прямо к нему, без капители и бюрократизма: что да кто, по какому вопросу?

Дед Матвей забросил ватник, в котором вначале ходил на дежурство, стал носить пиджак, надевавшийся прежде только по воскресеньям, чаще подстригал свою львиную гриву и старательно расчесывал, холил бородищу. Он уже не был сторожем, и заводские дела волновали его не только ночью; на завод деда Матвея тянуло и днем. Выспится к полудню — стариковский сон недолог, — придет, шаркает валенками по строительным подмостьям, ворчит: «Лед бы скололи с досок, убиться народ может…» «На „козе“ кирпич таскаете? Этак при царе Горохе рабатывали». Прораб или десятник ответят ему: «Много ли его, кирпича-то, Матвей Дорофеевич! Простенок заложить — тысчонки полторы». — «А и полторы — зачем горб ломать? Моторный кран стребуйте».

Обойдет стройки, складские дворы — вечером рассуждает с Иваном Степановичем обо всем, что видел и что не понравилось ему. Глядишь, и лед скалывают, и мотокран пригнали, и отделочный лес дорогих пород из снега перетаскивают под крышу. Дедовы зоркие глаза подмечали многое из того, что ускользало от внимания директора.

И сегодня, приехав на завод, дед Матвей заговорил о неполадках на строительстве:

— Понимаешь, Иван Степанович, гравий не моют. Морозно, объясняют, — корка получается. А гравий тот грязный, пыльный. Как его в бетон пускать! Надо мыть, в тепляке мыть.