Дамнар: Неведение - Марина Якунина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Октавио замешкался. Была видна внутренняя борьба. У Еси запылали щеки, и навернулись слёзы. Она никак не ожидала подобных слов в свой адрес. «Кто ему успел про меня столько наплести? Что теперь этот юноша обо мне подумает?» — стыд, вечный спутник, завладел разумом, хоть и не было для него оснований.
— Это правда?
— А ты всегда веришь любому бреду, что тебе говорят? Я не знаю. Может быть, что-то и угадал. Всякое бывает… — Князь осклабился, сверкнув клыками и наклонил голову немного на бок. — А может быть, я вру? Что тебе надо о ней узнать, чтобы решиться?
На Октавио было жалко смотреть. Есения не могла поверить своим ушам. Она догадалась, что это представление, но не понимала, ради чего все.
— Ничего! Это неважно! Вы, вы такой же, как они все! Чудовище! Как я же вас всех ненавижу! — кулаки юноши в ярости сжались. От обходительной маски не осталось и следа.
— Зачем тогда дал согласие? — князь смотрел на теперь уже бледного юношу тяжёлым взглядом, надеясь, что тот отступит. Человеком он был явно не плохим. Жалко убивать.
Октавио тяжело и шумно дышал. Руки тряслись от сдерживаемого гнева и бессилия. Он отвернулся и прошептал.
— Они убьют Зельду, если я откажусь. И сначала отдадут стае. Мы пытались бежать — но Волки нашли.
«Ясно, ещё один влюбленный идиот» — Сет разочарованно вздохнул. Не то чтобы он ожидал чего-то возвышенного — нет… Чаще всего обращаемые стремились к вечной молодости, быстрому восстановлению, отсутствию болезней и зависимости от человеческих слабостей. Власть, сила, вечная жизнь и почти гарантированная безнаказанность в обмен на совесть, чувства и волю.
У Еси сжалось сердце от жалости к юноше и его возлюбленной. Во всех известных ей сказках и былинах любовь побеждала любые беды и чары. Но то, что происходило сейчас, хоть и являлось жертвой со стороны юноши, не предполагало счастливого конца ни для кого из них. Нечестно и несправедливо распоряжались боги судьбами ходящих под небом людей. От безысходности в горле вновь собрался тугой ком, и на глаза навернулись слёзы.
— Душа в обмен даже не на бессмертие, а на подстилку… Уверен, что не продешевил? — насмешка и презрение больно царапнули разум Октавио, но он продолжал упрямо смотреть в глаза князя и молчал. Еся внутренне протестовала. Где-то глубоко внутри она верила, что настоящая любовь существует, и жертва юноши была для неё подтверждением.
— А если после твоих неуважительных слов я откажусь обращать, что будет с ней, ты подумал? — Князь перешел почти на шепот, зная, как смена его голоса обычно действует на окружающих.
В глазах Октавио отразился неподдельный ужас, он припал на одно колено, склонив голову, приложив собранную в кулак руку к сердцу:
— Господин, простите мои неразумные слова. Я и моя семья преданы вам до конца наших жизней без остатка. Моя воля — ваша. Мое сердце — ваше. Мои мысли — ваши.
Слова, произнесенные Октавио вывели Сета из себя. Навряд ли бы обряд свершился без этой, принятой ковенами короткой клятвы, вверяющей их душу в полное владение дамнара. Но слышать её в свой адрес, от юноши, толком не понимающем, чем для него это грозит было невыносимо. Сет навис над своим будущим кнехтом, склонившим голову, не смеющем поднять глаза на своего палача.
— Ты хоть понимаешь, что это значит? — Сет, чуть ли не хватая себя за руки, чтобы не отвесить Октавио отрезвляющую пощечину, почти прошипел. — Понимаешь, что после обращения, я могу тебе приказать отрезать от этой девки кусочки и сожрать всё до последней кости? — юноша поднял на него полный ужаса взгляд, но встретившись с дамнаром глазами вновь склонился. После небольшой паузы Сет продолжил, говоря все тише и тише, так что вскоре биение сердец до полусмерти перепуганных юноши и служанки грозили перекрыть его слова:
— И ты сделаешь это. Понимаешь, что я могу приказать тебе сунуть свою голову в костер и держать там, пока глаза не вытекут? И понимаешь, что твою Зельду ты скорее всего сам Волкам отдашь? Или сразу свиньям сожрать?
Октавио не смел поднять взгляд. Было видно, как у него подрагивают руки, сжатые в кулаки и еле заметно вертел головой из стороны в сторону, явно не желая исполнять все вышеперечисленное. Закончил свою речь Сет ледяным тоном, от которого юноша весьма заметно вздрогнул:
— Вот тебе. Воля, сердце, мысли… Не будет у тебя ни того, ни другого ни третьего, если отдам приказ.
Чувствуя изнеможение, Сет опустился в кресло и надолго замолчал. У юноши действительно не было выхода, если он собирался спасти ту свою безродную пассию. Он мог бы помочь этим двоим скрыться… В другой юниверсум за ними точно не последовали бы — слишком рискованно. Но он уже дал слово Клэр, да и та девка оставалась в поместье. «Придется поговорить с его теткой, чтобы сдержали слово, и оставили девку с приплодом в живых… В любом случае без жреца на иного отпрыска от племянника теперь рассчитывать семье не приходится, а меня они на ритуал точно не уговорят. Тут даже Клэр понятно, что не стоит и пытаться».
Октавио так и стоял на коленях посередине комнаты, медленно покачивал головой и молчал, его била крупная дрожь. Сет не торопил его с ответом.
— У меня нет выхода, кроме как довериться вашей воле, — срывающимся голосом произнес паренек. — Только умоляю, если в вас ещё осталось что-то человеческое, не заставляйте убивать… — голос дрогнул, парень не в силах говорить дальше сглотнул и замолчал.
Сета разрывали противоречивые чувства. Он искренне понимал душевные терзания юноши. Но не преподать урок не мог.
— Готов?
От этой короткой фразы, произнесенной будничным бесцветным голосом, у Еси внутри все похолодело. Надежда выбраться из передряги стремительно таяла.
Юноша вымученно поднял глаза, и посмотрел на солнце. Все кнехты отца перед обращением смотрели на небесное светило, даже зная о том, что выйти под его лучи не представляет особых проблем. Видимо, где-то в глубинах души чувствовали, что свету они больше не принадлежат. Октавио, не отрывая взгляд от слепящего диска, неуверенно кивнул. Князь не стал более оттягивать ожидание.
С искренним сожалением подойдя к стоящему на коленях юноше, Сет и также встал рядом, схватив его голову в районе затылка одной рукой. Зафиксировал, чтобы тот не смог вырваться. Октавио