Новогодний реванш - Элизабет Морган

— Да. Мне жаль, что пришлось отменить планы на вечер. У меня просто нет сил.

— Прекрати. Всё хорошо.

— Что это за запах, — спрашивает он, отступая назад и снимая пальто. Я беру цветы и иду на его кухню, чтобы найти чашку или вазу, в которую их можно поставить.

— Я… э… я приготовила ужин? Я не была уверена, как поздно ты придёшь… — я почти ловлю себя на слове "домой" и останавливаюсь. — Сюда. Поэтому я выбрала лёгкую еду, которую можно просто… ну, знаешь, разогреть. — Моё лицо горит от дискомфорта и лёгкого смущения, когда я наполняю высокий стакан водой и ставлю в него цветы.

О чём я только думала?

Это была такая ужасная идея.

Я должна была сидеть на его диване и заказывать еду на вынос, когда он придёт домой. Однако скрыть это невозможно, поэтому я перемещаюсь к плите. Ставя воду закипать, я опускаю взгляд на своё тело, отмечая, что пушистые носки, в которые заправлены мои леггинсы, снова побеждают холод в пальцах ног.

Господи Иисусе, я могла бы хотя бы надеть что-нибудь более сексуальное. Я должна была позволить ему войти в квартиру, где я лежала на его диване в одном лишь плюшевом белье.

Или голой.

Буквально, что угодно было бы лучше, чем…

— Ты приготовила мне ужин? — Его голос раздаётся у меня за спиной, а его рука обхватывает мою талию.

— Это просто… фрикадельки. И соус. Ничего особенного. Я также могу приберечь это, заказать еду на вынос. — Он поворачивает меня, и я стараюсь не смотреть ему в лицо.

— Ты приготовила мне ужин. — Я киваю, и он двигает головой, осматривая своё пространство. — Ты убралась? — Мой желудок опускается.

— Клянусь, я не трогала ничего личного. Просто пропылесосила и прибралась. Я перебрала твою стирку и запустила стиральную машину, но я проверила все бирки, убедилась, что ничего не…

— Господи, rubia, ты постирала мои вещи?

— Я обещаю, это не было странно. Я просто… Я знала, что у тебя были тяжёлые пару дней. — Он опускает свой лоб на мой и вдыхает мой воздух. Сделав шаг назад, он отводит меня от плиты, пока мои бедра не упираются в островную стойку. Несмотря на его тёплую квартиру, мрамор холодный даже через мою плотную толстовку.

— Ужин может подождать? — спрашивает он.

— Что?

— Ужин. Ты сказала, что его можно разогреть. Он может подождать? — Я так растерялась, его запах и близость путают мои мысли.

— Я не… Подождать?

— Тридцать минут, час. Может ли он подождать, Эбигейл? — На этот раз руки на моих бёдрах двигаются, чтобы притянуть меня к нему, и я чувствую его, прижатого к моему животу. У него сильный стояк.

Тепло пробегает по моим венам, и его руки на моих бёдрах хватают меня, поднимая на стойку. Мы почти лицом к лицу, и когда он делает движение, чтобы сократить расстояние между нами, я понимаю, что его твёрдость находится прямо у моего центра.

— О, — говорю я.

— Да, "о". — Его голова опускается вниз, и он покусывает линию моей челюсти, заставляя меня втянуть воздух. — Так ужин может подождать? Чёрт, пятнадцать минут. Это всё, что мне нужно, rubia. — Его нос прослеживает линию моей шеи, и выдыхает мне в ухо. — Я съем тебя прямо здесь, на этой стойке, заставлю выкрикивать моё имя, а потом кончить снова, когда буду трахать тебя стоя.

Я ничего не говорю.

Я не могу ничего сказать.

Я никогда не чувствовала себя так ни с одним мужчиной моего возраста.

Как будто лишние годы сделали этого мужчину диким, помогли ему изучить женское тело, сигналы и тонкие изменения. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что нужно моему, чего оно жаждет и как дать ему это.

— Rubia, ответь мне, — пробормотал он мне на ухо, втягивая мочку в рот и посасывая. Я испускаю дрожащий вздох, потому что больше всего я жажду этот чёртов рот.

— Тебе придётся выключить воду, — говорю я, затем прочищаю горло от возбуждения, которое словно покрывает его. — Она настроена на кипячение. — Он улыбается — не то, что я вижу, а скорее чувствую на своей коже, прежде чем он снова кусает меня, а затем отступает назад, оставляя меня в оцепенении сидеть на стойке.

— Не двигайся, — говорит он, повернувшись спиной, когда я упираюсь руками в стойку, чтобы опуститься. Я замираю на месте, прекрасно осознавая холод подо мной и мою нагретую кожу. Он подходит к плите, поворачивает циферблат до щелчка, а затем возвращается ко мне, снимает пиджак и кладёт его на барный стул.

Мои глаза следят за его руками, когда они переходят к манжетам, расстёгивают пуговицу и переходят на противоположную руку. Медленно он идёт ко мне, развязывая галстук, отбрасывает его в сторону, а затем начинает перебирать пуговицы рубашки. Когда он растягивает последнюю, он всё ещё находится в нескольких футах от меня, и я не могу удержаться, чтобы не продолжить любоваться его видом. Загорелый и совершенный. Он заботится о себе, но и наслаждается собой, и это видно. Мне это чертовски нравится.

Когда между нами остаётся ещё один фут, рубашка полностью спадает с его тела, и он стоит передо мной в одних рабочих брюках, тёмная счастливая полоса, по которой я люблю проводить языком, исчезает в поясе, его эрекция толстая под тканью.

По мне пробегает толчок, огонь, электричество и нужда.

Он улыбается, замечая всё, что делает моё тело, как всегда, прежде чем закрыть брешь. Рука ложится на затылок, захватывает волосы и нежно оттягивает их назад, пока я не поднимаю взгляд на его лицо.

Его губы касаются места между моими бровями, как он любит, затем он целует мои губы, и нежный поцелуй и медленное скольжение его языка по моим разительный контрастирует с тем, что я чувствую.

Рука, не касающаяся моих волос, движется к моему колену, медленно скользит вверх, пока его большой палец не касается шва моих леггинсов, надавливая, и я вздыхаю в его рот, прежде чем он двигается.

— Моя девочка, всегда