Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

БОЯРСКИЕ ДВОРЫ

Летописи только случайно говорят о боярских дворах, но отдельные летописные заметки все—таки проливают некоторый свет на характер боярского жилища в средневековой Москве.

Особой известностью пользовался в Москве двор князей Патрикеевых. Уже основатель этого знатного рода, князь Юрий Патрикеев, поставил двор, на котором в 1446 году стоял великий князь Василий Темный по возвращении в Москву из плена. Двор по наследству перешел к его сыну, князю Ивану Юрьевичу. Рядом с ним построились его «братаничи», двоюродные братья. Патрикеевы жили в Кремле в непосредственной близости к Боровицким воротам, там, где, по московским преданиям XV века, некогда стояла первая московская церковь. Они быстро расширили свои владения по направлению к Тимофеевским воротам, где купили по крайней мере три дворовых места.

Не позже 1491 года великий князь Иван III выменял у Ивана Юрьевича его дворовые места в Кремле и дал ему новые в Кремле же, всего 6 мест. При всей ограниченности площади кремлевских дворов, шесть дворовых мест должны были занять довольно большую территорию. Из духовной Ивана Юрьевича Патрикеева, умершего в 1499 году, выясняется, зачем ему понадобилось несколько дворовых мест. Большой боярин жил в окружении многочисленной дворни. У него имелись свои вооруженные холопы, стрелки, псари, хлебопеки, бронники, повара, садовники, портные, обслуживающие боярские нужды.[465]

Боярский двор в городе во всем напоминал боярскую усадьбу в деревне, только соответственным образом был меньшим по занимаемой им площади. Городской двор являлся неотъемлемой принадлежностью боярского землевладения. Тесно связанные с политическими событиями, в фокусе которых находился княжеский дворец, бояре большую часть своей жизни проводили в Москве, но главные их богатства, основа их могущества – земельные владения, лежали вне Москвы.

Знатнейшие боярские роды имели свои усадьбы в непосредственной близости к городу. Городские дворы бояр были своего рода крепкими замками, во всяком случае, считались надежными местами для заключения опасных политических соперников московских князей. Так, в 1368 году на Гавшине дворе сидел под стражей тверской князь Михаил Александрович. По такому же поводу упоминается Белеутов двор, на котором сидела жена суздальского князя Семена Дмитриевича, скрывавшаяся в Мордовской земле и плененная по приказу великого князя.[466]

Невольно рисуется картина крепкой боярской усадьбы с обширными хоромами, окруженными прочным забором или частоколом. В таких усадьбах и жили бояре, окруженные младшими родичами, слугами и холопами.

Загородные боярские усадьбы XIV–XV веков, конечно, весьма отдаленно напоминали увеселительные подмосковные времен Елизаветы Петровны и Екатерины II, где большие господа отдыхали среди буколической природы, подстриженной по французской моде или организованной на живописный английский образец.

В боярской усадьбе ранней Москвы угадывается крепкий замок, к которому лепились холопьи постройки. В конечном итоге сущность феодального замка не меняется от того, что в Западной Европе он строился из камня, а в России укреплялся только глубоким рвом, валом и частоколом. Жизнь русского феодала в его замке проходила, примерно, так же, как и его собрата в западноевропейских странах. Пиры, охота, воинские походы были на Руси явлением столь же распространенным, как и на Западе.

В средневековой Москве боярские усадьбы заполняли собой значительную часть кремлевской площади. Они подробно и очень ярко описаны И. Е. Забелиным. Следует только иметь в виду, что это описание в основном исходит из топографии Кремля в XVII столетии. К этому времени состав московского боярства очень изменился, и многие боярские роды отошли в разряд второстепенной и третьестепенной знати. По именам бояр получили свое прозвание и некоторые кремлевские башни и ворота. Тимофеевские ворота на Подоле получили свое название от боярина Тимофея Васильевича Воронцова—Вельяминова. Соседняя наугольная башня называлась Беклемишевской по боярам Беклемишевым, двор которых находился поблизости.[467]

Боярский двор был заселен разнообразной боярской челядью и вооруженными слугами. Подобная же челядь и слуги наполняли дворы великого князя и удельных князей. Это придавало Кремлю характер типичного средневекового замка. Конечно, в Кремле стояли и дворы некоторых купцов, но купеческие, а тем более ремесленные жилища отступали на второй план перед княжескими и боярскими дворами, перед дворами духовенства и монастырей. Городская жизнь, городское ремесло и торговля лежали за пределами Кремля, на посаде и в слободах. Кремль был центром феодального господства – средоточием власти великих князей, опиравшихся на боярство.

ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ И БОЯРЕ

Житие Дмитрия Донского рисует идиллическую картину взаимоотношений великих князей с их боярами. «Вы назывались у меня не боярами, но князьями земли моей», – с такими словами Дмитрий Донской будто бы обратился на своем смертном одре к боярам. Действительность была очень далека от этих пышных фраз, и борьба великих князей с боярами—феодалами была обычным явлением в XIV–XV веках. Поэтому нельзя согласиться с той идиллической картиной боярско—княжеских отношений, которую рисует перед нами В. О. Ключевский в своей монографии: «Боярин – „правительственный сведок“ и „знахарь“, ответственный свидетель и сотрудник князя по делам управления, давший ему слово на том и крест целовавший. Князь слушает его и думает с ним „добрую думу, коя бы пошла на добро“, потому что он лучше других знает „добрые нравы и добрую думу и добрые дела“, ведает, как князю „безбедно“ и „како княжити“, чтобы его „христианом малым и великим было добро“».[468] Московская действительность не соответствовала этой картине; она была сложнее, чем рисовалось В. О. Ключевскому.

Власть московских князей усиливалась в непосредственной борьбе с боярами. И первая задача, которая стояла перед великими князьями, заключалась в постепенном вытеснении бояр с городской территории. Хвостовские, Свибловские, Вельяминовские и другие боярские села сделались великокняжескими уже в XIV веке. Той же участи подверглись более отдаленные села, в названиях которых, как мы видели, и теперь угадываются их первые владельцы.

Хозяйство и устройство боярских вотчин в XIV–XVI веках показано в книге С. Б. Веселовского о феодальном землевладении в северо—восточной Руси. Эта книга основана на изучении большого количества грамот, которые впервые стали достоянием науки благодаря трудам С. Б. Веселовского.[469]

ТЫСЯЦКИЕ

Наиболее опасными для московских князей были тысяцкие, которые назначались великими князьями из числа знатнейших бояр.

Как и в других городах северо—восточной Руси, в Москве в ведении тысяцких находилось городское население. В первой половине XIV века власть тысяцких в Москве была настолько велика, что в договоре Симеона Гордого с братьями для тысяцкого отведено место тотчас после великого князя. Выражение договора «а мой тысяцкий»[470] показывает, что тысяцкий назначался князем, но это не мешало тысяцким при поддержке бояр и горожан становиться грозной силой, с которой приходилось считаться самим великим князьям. Ведая судебной расправой над городским населением, распределением повинностей и торговым судом, тысяцкие вступали в близкие отношения с верхами городского населения, а при благоприятных условиях могли опереться на широкие круги горожан. Поэтому смена тысяцкого затрагивала интересы многих горожан и была важным политическим делом, а не простой сменой одного княжеского чиновника другим. Тысяцкие стремились передавать свою должность по наследству, что особенно заметно в Твери, где тысяцкие удержались значительно дольше, чем в Москве. В Твери должность тысяцкого сделалась наследственной в роде Шетневых; по их родословной тверскими тысяцкими были Михаил Шетнев, его сын Константин Шетнев и внук Иван Константинович Шетнев.[471]

В Москве должность тысяцкого находилась также в руках знатнейших бояр Хвостовых и Воронцовых—Вельяминовых.

Родоначальник Воронцовых—Вельяминовых, Протасий, по родословным книгам был тысяцким при Иване Калите. При том же князе позже сделался тысяцким Алексей Петрович Хвост, попавший в опалу при Симеоне Гордом. Уже в договорной грамоте Симеона Гордого с братьями отмечается, что Алексей Петрович «вшел в коромолу к великому князю». Младшие князья, Иван и Андрей, обещают не принимать крамольника и его детей к себе на службу («и не надеятись ны его к собе до Олексеева живота»). Алексея Петровича отождествляют с боярином Алексеем Босоволковым, ездившим в 1347 году в Тверь за невестой Симеона Гордого, впоследствии его третьей женой Марией. Это предположение находит полное подтверждение в одном, правда, позднем летописном известии.[472] По родословным книгам отцом Алексея был Петр Босоволков, бывший у великого князя наместником московским. Позднейшие родословные выводили Босоволка «ис цысарские земли из Риму», но это предание – обычная выдумка родословцев.