Труды по истории Москвы - Михаил Тихомиров

Но дело было не только в одних льготах, предоставленных митрополиту, а в том, что московские князья обладали достаточной реальной силой, чтобы поддержать угодных для них кандидатов на митрополичий престол. Немалую роль имело центральное положение Москвы и относительное удобство сношений с Константинополем, куда можно было добраться речным путем по Дону и морским по Азовскому и Черным морям. Наконец, одним из мотивов переноса кафедры митрополитов в Москву являлось отсутствие в ней своих епископов. Митрополит «всея Руси» не задевал в Москве ничьих церковных интересов.

Иван Калита и митрополит Петр положили начало тому своеобразному соединению светской и духовной власти, которое было характерно для Москвы допетровского времени. Двор великого князя и двор митрополита помещались в непосредственном соседстве; светская власть нашла себе духовную опору, поддерживая в свою очередь всей своей гражданской мощью главу русской церкви – митрополита. Так, маленький Кремль XIV века уже вместил в себя зародыши более позднего «царствующего града Москвы».

Утверждение митрополичьего престола в Москве было ударом по тверским князьям, претендовавшим на первенствующую роль среди русских князей. Поэтому ожесточенная борьба между Тверью и Москвой за преобладание сопровождалась такой же борьбой за митрополичий престол.

В то время как Юрий Данилович тягался в Орде за великое княжение с тверским князем Михаилом Ярославичем, монах одного из тверских монастырей Акиндин подал константинопольскому патриарху жалобу на митрополита Петра.[500] Акиндин был только орудием в руках тверского князя, но для митрополита Петра возникла явная опасность низвержения с митрополичьего стола, так как патриарх уже обещал Михаилу Ярославичу поставить в митрополиты, «кого восхощет боголюбство твое». Однако низвержение митрополита задевало интересы многочисленного духовенства, трогать которое избегали даже золотоордынские ханы. Кроме того, обвинение Петра в том, что он возводит в духовный сан за деньги, в «симонии», едва ли могло сильно скомпрометировать Петра. Ведь покупка и продажа церковных должностей в средние века была явлением постоянным и практиковалась в самой Византии еще больше, чем на Руси. Петр же был политиком настойчивым и смелым.[501] Найдя поддержку у московских князей, он сблизился с ними и не забыл оказанных ему услуг. Петр подолгу оставался жить в Москве, где умер и был похоронен (20 декабря 1326 года). Московские князья по—своему воспользовались этой смертью и добились от константинопольского патриарха канонизации Петра, сделавшегося первым «московским и всея Руси чудотворцем». Преемник Петра грек Феогност окончательно утвердил митрополичью резиденцию в Москве, которая с этого времени сделалась гражданской и церковной столицей Руси.

О близости Петра к Ивану Даниловичу уже в XV веке рассказывали легенды. В житии Пафнутия Боровского находим такой рассказ: «О видении сна великого князя Ивана Даниловича. Той же благочестивый великий князь Иван Даниловичь виде сон. Мняшесь ему зрети, яко гора бе велика, а на верх ея снег лежаше, а зрящу ему, абие истояв снег и згыбе. Возвести же видение преосвященному Петру митрополиту всея Руси. Он же рече ему: „Чадо, гора аз смиренный. Преж тебе мне есть отойти от жизни сея, а тебе по мне“. И первие преосвященный Петр митрополит всея Руси преставися, потом князь великый Иван Данилович преставись».[502]

Поддержка церкви обеспечила московскому князю преобладание над другими русскими князьями.

МИТРОПОЛИЧИЙ ДВОР

Двор или дворец московских митрополитов находился в Кремле поблизости от великокняжеского дворца. О местоположении митрополичьего двора и его устройстве подробно пишет И. Е. Забелин. Теперь можно считать доказанным, что первоначально этот двор стоял к западу от Успенского собора. Под митрополичьим двором понимался целый комплекс построек: собственно дворец, домовые церкви и служебные постройки.

Первоначально эти строения были деревянными. О «горнице» митрополита Фотия сообщается в летописи, но что это было за строение, неизвестно, вероятно, приемный зал. В 1450 году митрополит Иона заложил на своем дворе каменную палату; еще большие работы по переустройству митрополичьего двора были произведены позже при митрополите Геронтии.[503]

Как крупнейший московский феодал, митрополит жил в окружении дворцовых слуг; его титуловали «господином». Высшей категорией слуг митрополичьего двора были бояре, занимавшие видное положение среди московской знати. В отличие от великокняжеских и княжеских бояр их называли «митрополичьими боярами».[504]

Обстановка митрополичьего двора была пышной. Современник изображает жизненный обиход митрополита в таких словах: «Он жил на дворе митрополичьем и на месте и возвышении митрополичьем сидел, и ходил во всем одеянии митрополичьем, в белом клобуке и в мантии, и ризницу митрополичью взял, и бояре митрополичьи ему служили, и отроки (слуги) митрополичьи ему предстояли, и когда куда пойдет, они шли впереди его по сторонам». Из другого источника известно одеяние этих предстоящих и предотекущих митрополичьих слуг. Они сопровождали митрополита на конях, сидя в седлах, с киверами на головах и т. д. Такой поезд, аналогичный богатым выездам католических средневековых прелатов, очень далек от представлений о монашеской бедности.[505]

Свита митрополита, отправлявшегося в путешествие, была многочисленной и по—своему блестящей. Названный выше Митяй поехал на поставление в Константинополь в сопровождении трех архимандритов и нескольких чернецов, попов и дьяконов, с ним были митрополичьи слуги и бояре, бояре великого князя, два толмача. «Бысть их полк велик зело», – как бы подводит итог современник, написавший о проводах Митяя в Константинополь.[506]

Митрополит и его слуги принимали непосредственное участие во всех политических делах Московского великого княжества и всей России в целом. До второй половины XV века им подчинялось и православное население Украины и Белоруссии. После великого князя митрополит был первым лицом в государстве, и это подчеркивалось его титулом «всея Росии».

МОНАСТЫРИ И МОНАШЕСТВО

Своеобразную окраску средневековым городам придавали монастыри, число и богатство которых в какой—то мере показывали и богатство самого города. В этом отношении с Москвой не мог поспорить ни один русский город XIV–XV веков. В Москве и в ее ближайших окрестностях стояли такие крупные монастыри, как Чудов, Андроников, Симонов, не считая большого количества более мелких, подобных Спасскому, Петровскому, Сретенскому и др. Истории московских монастырей посвящено большое количество книжек и статей, но качество этих книг очень невысокое. Предания, вымыслы и действительность перемешиваются в них друг с другом в столь странной амальгаме, что порой, выражаясь словами катехизиса московского митрополита Филарета (XIX века), надо только принимать уверенность в невидимом, как в видимом. Поэтому в своем кратком обзоре московских монастырей XIV–XV века автор этой книги решил положиться в основном на бесспорные свидетельства летописей и актов.

Древнейшим московским монастырем считается Данилов монастырь, стоявший на берегу Москвы к югу от города (строения его сохранились и теперь в районе Даниловского рынка). Свое название Данилов монастырь получил от основателя московской княжеской династии Даниила Александровича (умер в 1303 г.), но монастыри существовали в Москве и до него. Так, по летописи татары в 1237 году, взяв Москву, «град и церкви святыя огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша».[507]

По старому преданию, при Данииле Александровиче в 1292 году был основан Богоявленский монастырь (величественная церковь этого монастыря конца XVII века и сейчас стоит в Богоявленском переулке в Китай—городе). Этот монастырь имел значение своеобразного умственного центра для московских аристократов.

Здесь постригся Елферей Бяконтов, впоследствии митрополит Алексей. В монастыре он подружился с другим монахом, Стефаном, который был любимым духовником московских аристократов. Среди его «духовных детей» называли Симеона Гордого, тысяцкого Василия и многих «старейших» бояр. Монашеский кружок поддерживал тесные связи с митрополитом Феогностом.[508] Алексей прожил в Богоявленском монастыре более 20 лет. К этому монастырю какое—то отношение имели московские тысяцкие Вельяминовы. Последний тысяцкий Василий Васильевич, приняв перед смертью пострижение и схиму, был похоронен в Богоявленском монастыре.

В 1330 году великий князь Иван Калита заложил каменную церковь Спаса Преображения «близ сущу своего двора» и устроил в нем монастырь, переведя в него архимандрию из запустевшего Данилова монастыря. Новый монастырь, возникший в Москве, был целиком княжеским строением. Во главе нового монастыря князь поставил архимандрита Ивана, «разумна же и словесна, и сказателя книгам».[509] Монастырь в Кремле вскоре сделался типичным придворным монастырем. Еще во второй половине XIV века должность Спасского архимандрита заполнялась по желанию самого великого князя.[510] Позже монастырь был переведен на новое место, получив название Новоспасского (строения его XVI–XVII веков сохранились до нашего времени). Впрочем, история кремлевского Спасского монастыря остается не вполне ясной и, может быть, не была столь бесцветной, как это представляется при первом взгляде. В летописных известиях XIV – начала XV века проскальзывает особое внимание к этому монастырю. Возможно, Спасский монастырь играл в первый век своего существования особую роль в истории русского летописания и был даже основан как один из центров московского просвещения. Поэтому первым его архимандритом и был Иван «сказатель книгам».