Том 28. Письма 1901-1902 - Антон Чехов

Твой А. Чехов.

Вишневский болен*. У него 37,8. У жены нормальная температура. Если в телеграмме увидишь цифру, например, 368, то это значит 36,8.

Воспаление брюшины произошло не самостоятельно, а от женской болезни.

Соболевскому В. М., 12 июня 1902*

3765. В. М. СОБОЛЕВСКОМУ

12 июня 1902 г. Москва.

12 июня 1902.

Дорогой Василий Михайлович, вчера в 6–7 часов вечера у жены был доктор, потом всю ночь у нее была рвота, я не спал; сегодня был консилиум, у жены определили воспаление брюшины, перитонит. Одним словом, положение не ахти какое. В «Эрмитаж», простите, прийти не мог.

Если жене полегчает (доктора подают надежду), то я явлюсь к Вам, поговорим о рыбной ловле. Я буду жить на реке Клязьме в Тарасовке*, дача Алексеева, а пока адрес мой всё тот же.

Крепко жму руку и обнимаю Вас.

Ваш А. Чехов.

Уманскому С. Я., 12 июня 1902*

3766. С. Я. УМАНСКОМУ

12 июня 1902 г. Москва.

12 июня 1902 г.

Многоуважаемый Семен Яковлевич, не отвечал Вам до сих пор, потому что жена моя очень больна. У нее перитонит, я не спал всю ночь.

Вы назвали себя ритмоплетом*…Стало быть, Вы стихи пишете? Если так, то нельзя ли почитать?* Вообще, нет ли у Вас каких-нибудь книг?* Мне решительно нечего читать.

Сосед Ваш прозоплет

А. Чехов.

Чеховой М. П., 12 июня 1902*

3767. М. П. ЧЕХОВОЙ

12 июня 1902 г. Москва.

12 июня.

Милая Маша, Ольга не спала всю ночь, была боль и сильная рвота, как, вообще говоря, все эти дни, начиная с кануна Троицы. Сегодня был консилиум докторов, очень хороших. У Ольги нашли воспаление брюшины (перитонит), которое началось еще, по всей вероятности, в Ялте или даже в Петербурге. Положение было найдено тяжелым, но не опасным. Сегодня же решили перевезти ее в лечебницу Штрауха на Мясницкую, но ей вдруг стало легче, она уснула, рвота прекратилась. Быть может, придется ей делать операцию. Запрещено есть всё, кроме сливок.

Если Ольге полегчает, то я поеду на Тарасовскую платформу, дачу Алексеева, буду там сидеть.

Анна Ивановна* на даче, я ей ничего не пишу, чтобы не разводить слез. Вишневский выбился из сил, помогая мне; будим его и ночью, не стесняясь. Эля Бартельс* очень добрая, интеллигентная, тихая девочка. Володя тоже добрый, но, по-видимому, пустой малый, добродушный балбес.

Я всю ночь не спал, но чувствую себя хорошо. В Москве жарко, перепадают дожди.

Поклон Мамаше и Марьюшке. Буду писать. Не скучайте.

Твой А. Чехов.

Зина* не умная, но выносливая баба. Она не спит все ночи, сидит сиделкой и не ропщет.

Если в последние 3–4 дня ты не получила от меня телеграммы насчет здоровья Ольги, то, значит, всё благополучно.

Чеховой М. П., 13 июня 1902*

3768. М. П. ЧЕХОВОЙ

13 июня 1902 г. Москва.

Милая Маша, здоровье Ольги гораздо лучше; сегодня не было ни рвоты, ни болей.

Будь здорова. Теперь, вероятно, я поеду на Волгу*, так как, по-видимому, всё обошлось.

Кланяется тебе Виктор Александрович*, который теперь у меня.

Поклон Мамаше.

Твой А. Чехов.

13 июня.

На обороте:

Ялта. Марии Павловне Чеховой.

Ладыженскому В. Н., 15 июня 1902*

3769. В. Н. ЛАДЫЖЕНСКОМУ

15 июня 1902 г. Москва.

Милый Владимир Николаевич, я всё еще в Москве*. У жены воспаление брюшины, перитонит. В Липецк мы не поедем*, а куда поедем и когда из Москвы выберемся — неизвестно. Оля лежит.

Напиши, что нового. Очень скучно. Будь здоров и невредим.

Твой А. Чехов.

15 июня 1902.

Неглинный пр., д. Гонецкой.

Львову В. Н., 16 июня 1902*

3770. В. Н. ЛЬВОВУ

16 июня 1902 г. Москва.

Многоуважаемый Василий Николаевич, сегодня ночью получил телеграмму* такого содержания: «Не могу решить скоро при свидании лучшие пожелания. Соловьева». Что сие значит, понять не могу. Вероятно, барыню сбивают советчики*.

В понедельник уезжаю*, возвращусь к 5 июля.

Желаю всего хорошего, будьте здоровы.

Преданный

А. Чехов.

16 июня 1902.

На обороте:

Салтыковская платформа Нижегородск. ж. д.

Имение Третьяковых Горенки. Василию Николаевичу Львову.

Немировичу-Данченко Вл. И., 16 июня 1902*

3771. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

16 июня 1902 г. Москва.

16 июня.

Милый Владимир Иванович, Ольгу три дня кормили только сливками (без хлеба), выпивала она по 4 стакана в день — и только теперь перестала испытывать тяжесть внизу живота. Сегодня она уже сидела в кресле, ей уже позволено есть суп с курицей. А главное, мне позволено уехать, и завтра, 17-го, я уезжаю с Морозовым в Пермь. К 5 июля буду опять дома*.

Будь здоров и благополучен. Если хочешь, то телеграфируй мне по адресу: Пермь, Клубная гостиница. В Перми я буду 22, 23 и, вероятно, 24 июня. Из Перми поплыву выше. Будь здоров и покоен. Теперь 6 час. вечера; сейчас Ольга оденется, сядет в кресло и будет обедать (суп с курицей и портвейн). Она очень, очень похудела.

Поклонись Екатерине Николаевне и пиши. 5-го июля, повторяю, я буду в Москве.

Твой А. Чехов.

Уманскому С. Я., 16 июня 1902*

3772. С. Я. УМАНСКОМУ

16 июня 1902 г. Москва.

Многоуважаемый Семен Яковлевич, эту заметку* лучше всего поместить в виде корреспонденции из Покровского-Глебова, начиная со слов «Еще в прошлом дачном семестре…» Если в газете напечатают, то не очень охотно; редакции завалены такими корреспонденциями почти со всех станций.

Сердечно благодарю Вас за книги*.

Уважающий Вас

А. Чехов.

16 июня 1902.

Уманскому С. Я., 17 июня 1902*

3773. С. Я. УМАНСКОМУ

17 июня 1902 г. Москва.

Я уезжаю до 5 июля. С благодарностью возвращаю Вам книги*.

А. Чехов.

17 июня 1902.

Чеховой М. П., 17 июня 1902*

3774. М. П. ЧЕХОВОЙ

17 июня 1902 г. Москва.

17 июня.

Милая Маша, Ольга, по-видимому, выздоравливает; она уже сидит, и у нее уже нет того большого живота, какой был в Ялте. Боли прекратились, осталась одна только слабость. Как бы ни было, сегодня я уезжаю с С. Морозовым на Волгу и Каму; возвращусь к 5 июля.

Ольга будет болеть по крайней мере до осени, так что в Ялте ей этим летом не быть.

Нового ничего нет. Будь здорова, поклонись Мамаше, Марьюшке и Поле*. С Волги буду писать.

Твой А. Чехов.

Книппер-Чеховой О. Л., 18 июня 1902*

3775. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

18 июня 1902 г. Пароход «Кама».

18 июнь 1902.

Милая, хорошая моя жена Оля, в вагоне я спал чудесно всю ночь, теперь (12 час. дня) плыву по Волге. Ветер, прохладно, но очень, очень хорошо. Всё время сижу на палубе и гляжу на берега. Солнечно. Морозов везет с собой двух добродушных немцев, старого и молодого; оба по-русски — ни слова, и я поневоле говорю по-немецки. Если вовремя переходить со стороны на сторону, то ветра можно не чувствовать. Итак, настроение у меня хорошее, немецкое, ехать удобно и приятно, кашля гораздо меньше. О тебе не беспокоюсь, так как знаю, уверен, что моя собака здорова, иначе и быть не может.

Вишневскому поклонись и поблагодари его*; у него температура немножко высока*, он трусит и хандрит — это с непривычки.

Маме* низко кланяюсь и желаю, чтобы ей было у нас покойно, чтобы ее не кусали клопы. Зину* приветствую.

Буду писать каждый день, дуся моя. Спи спокойно, вспоминай о муже. Пароход трясет, писать трудно.