«Бог, король и дамы!» - Юлия Белова

Если полковник де Сен-Жиль надеялся, что после торгов и выплаты долгов у его молодых друзей останется достаточно средств, чтобы обеспечить им приличную ренту, а также содержание охотничьего домика в Турени, ставшего единственным пристанищем семьи, то его постигло разочарование. Торги, на которых истец, судья, секретарь и пристав — все были Жамарами, прошли с такой стремительностью, что почти все имущество господ де Бретей по дешевке досталось виноторговцу (за исключением некоторых мелочей, вроде вышитых батистовых рубашек, голландских простынь, сукна из Лувена и великолепных скатертей из Гарлема, которые мэтр уступил своим родственникам), а за несчастными банкротами осталось еще тридцать тысяч долга.

Не успев как следует отдохнуть или хотя бы перевести дух, полковник де Сен-Жиль вынужден был вновь отправиться в дорогу, ибо стряпчие мэтра Жамара, вознамерившиеся во что бы то ни стало получить все долги сполна, принялись хлопотать об аресте молодого человека и заключении его в долговую тюрьму. Боясь, что из охотничьего домика Огюст отправится в заточение, а из заточения на кладбище, Антуан де Сен-Жиль принялся щедро раздавать взятки и в результате смог избавить молодого человека от тюрьмы и скорой смерти. Однако стряпчие мэтра быстро подготовили новый удар. Как уверяли крючкотворы, господин де Бретей все еще обладал достаточным состоянием, из которого мог выплатить долги. Как опекун собственного сына шевалье де Бретей мог распоряжаться принадлежащим Александру де Бретею охотничьим домиком в Турени и, следовательно, должен был отвечать перед кредитором и этим имуществом.

Узнав, что стряпчие мэтра Жамара уже подали ходатайство в суд, полковник окончательно рассвирепел. Он использовал все свои связи, даже те, что полагал давно утраченными, потратил годовой доход с феодальных сборов в графстве Перш, но в конце концов добился своего. Утверждая, будто тяжкое увечье не позволяет господину де Бретею подобающим образом опекать сына, Антуан де Сен-Жиль получил права опеки над мальчиком и тем самым лишил стряпчих Жамара всяких оснований претендовать на имущество Александра.

Если бы старый дворянин знал, что где-то в Бретее пылится забытая Огюстом записка графа де Лош и де Бар, в которой юноша обещал всяческое содействие шевалье и его сыну, полковник мог бы собственноручно свернуть шею безалаберному другу. Хотя вмешательство Жоржа-Мишеля вряд ли могло повлиять на парижский суд, вмешательство его родственников — кардинала Лотарингского и королевы-матери — способно было привести совсем к иному исходу дела. В общем, в том дурном расположении духа, в котором пребывал шевалье де Сен-Жиль после Парижа, требовалось немногое, чтобы вывести старого дворянина из себя. И хотя Антуан ничего не знал о записке, обстановка в жилище будущих родственников была достаточно неприятна, чтобы у полковника зачесались руки.

За прошедшие полтора месяца Огюст, еще недавно жизнерадостный и любезный молодой человек, превратился в желчного мизантропа, Анна де Бретей стала непривлекательной измученной женщиной средних лет, а Александр — болезненным ребенком, изможденным постоянным недосыпанием, длительными постами и молитвами. При виде подобных перемен Антуан де Сен-Жиль нахмурился и бросил на Огюста такой грозный взгляд, что молодой человек ненадолго очнулся от своего мизантропического настроения. Полковник вызвал слуг и тоном, которым некогда отдавал приказ струсившим солдатам вторично идти на приступ под убийственным огнем испанцев, приказал собирать Александра в дорогу, ибо отныне юный шевалье будет жить в Азе-ле-Ридо. Услышав подобный голос и догадавшись, что полковник не потерпит ни малейшего промедления, слуги бросились выполнять приказ с таким рвением, с каким прежде не выполняли ни одно распоряжение шевалье де Бретея.

Если бы не необходимость ехать с мальчиком в Азе-ле-Ридо, Антуан мог бы немедленно сообщить своим юным друзьям о переменах в их жизни, ничего не смягчая и не подбирая деликатных слов. К счастью для Огюста три дня, которые потребовались для обустройства Александра на новом месте, смягчили гнев полковника, и когда сеньор Азе-ле-Ридо вновь предстал пред своими молодыми родственниками, он сумел разъяснить им необходимость своей опеки над мальчиком и принадлежащим ему имуществом с такой деликатностью, что даже Огюст не смог найти причин для обид. Лишь начавшиеся хозяйственные нововведения полковника не на шутку задели молодого человека, и он целый месяц просидел в собственной спальне, отказываясь с кем-либо разговаривать.

Первой жертвой преобразований полковника стала парадная серебряная посуда охотничьего домика. Второй — роскошная мебель и прекрасные шпалеры, изображавшие охотников и дровосеков. Почти всю эту роскошь господин де Сен-Жиль без жалости продал, заменяя более скромной и дешевой посудой и обстановкой, а вырученные средства потратил на приобретение угодий, давших Бретеям пусть небольшой, но зато стабильный доход. Третьей жертвой хозяйственной деятельности старого дворянина оказался парк, вместо изысканных цветочных клумб которого полковник повелел разбить грядки с овощами, а вместо декоративных кустарников — посадить фруктовые деревья. В общем, стараниями господина де Сен-Жиль изысканная и неимоверно дорогая игрушка, требующая на свое содержание немалых средств, превратилась в небольшое, но доходное имение.

Если бы у господ де Бретей было на то желание, они могли бы принимать у себя гостей или даже выезжать в свет. Однако воспоминания об утраченном богатстве и положении, мысли о том, что они сравнялись с какими-то мелкопоместными дворянчиками, заставили молодых людей замкнуться в четырех стенах, прекратить всякие сношения с родными и друзьями и даже отказаться от общения с соседями. На все попытки окрестного дворянства завести знакомство с супругами их немногочисленные слуги отвечали, будто господа больны и никого не принимают. После трех месяцев тщетных усилий познакомиться с новоприбывшими, соседи оставили Бретеев в покое, вообразив, будто имеют дело с престарелыми людьми.

Господин де Сен-Жиль не одобрял подобного затворничества, равно как и нового пристрастия Бретеев к нескончаемым молитвам и постам. Временами у полковника появлялось искушение поймать молодого человека на слове и отправить в монастырь, где у Огюста не было бы возможности тратить чуть ли не все доходы с имения на церковь. Только воспоминания о покойном друге, а еще больше мысли об Александре удерживали старого дворянина от решительного шага. Шевалье вполне хватило потрясения мальчика, когда тот обнаружил, что его роскошный охотничий домик превратился в скромное имение, ничего общего не имеющего ни с Бретеем, ни с Азе-ле-Ридо. Антуану понадобилось немало времени, дабы убедить воспитанника, что удивившие его перемены были вынужденным шагом его заботливых родителей, постаравшихся обеспечить Александра приличным доходом.