Любовные утехи русских цариц - Эльвира Ватала

Его любил Павел. Шутки его нравились государю. Однажды царь спросил его, что родится от булочника: „Булки, мука, крендели, сухари“, — отвечал Дурак. „А что родится от графа Кутайсова?“ — „Бритвы, мыло, ремни“. — „А что родится от меня?“ — „От тебя, государь, родятся бестолковые указы, кнуты, Сибирь“. Его схватили, посадили в кибитку и повезли в Сибирь“[105].

Шуты с честью должны были выходить из любой затруднительной ситуации, особенно если попадали в нее по своему собственному легкомыслию. Так, во время царствования Павла I шут Вакель неосторожно побился об заклад (причем ставка была очень высока), что на официальном приеме подойдет и дернет царя за косу. Можете себе вообразить, дорогие читатели, что ждало шута за такую дерзость, если его коллегу за дерзкие слова упекли в Сибирь? Спорщики, заключившие большое пари, были уверены в своем выигрыше. Но каково же было их изумление, когда на одном из парадных приемов на виду у всех Вакель растолкал придворных, подбежал к императору и дернул его сзади за косу. Император в гневе обернулся. Почтительно сняв шляпу и наклонившись, Вакель что-то шепнул императору, и, к удивлению наблюдавших спорщиков, тот не только не заключил наглеца в кандалы, но любезно пожал ему руку. Конечно, изумлению проигравших спорщиков не было предела.

А Вакель долго никому не рассказывал о тех магических словах, которые он шепнул императору: „Ваше величество, коса лежала криво и я дерзнул поправить, чтобы молодые офицеры не заметили“. — „Спасибо, братец“, — ответил царь»[106].

Да, цари шутов любили. Но для царицы Анны Иоанновны шуты были прямо идефикс какой-то. Их разыскивали по всей России, привозили во дворец, где они составляли особую касту в окружении императрицы с соответствующими правами, привилегиями и обязанностями. Обязанности, прямо скажем, были несложными, но очень даже непростыми: каждый день находить для царицы новые развлечения. Никого не критиковать, а токмо скоморошничать. Но дальше, кроме драк и умения тузить друг друга, их воображение не шло, тогда Анна Иоанновна приказывала им становиться к стене и одному из них бить всех по поджилкам, пока они не падали от боли на землю. Ну, конечно, во избежание подобных наказаний (кому же охота битым быть!), шуты старались вовсю, на худой конец просто садились в корзины и размахивали руками, кудахтая, изображая наседок, когда Анна Иоанновна мимо проходила, мрачно на них поглядывая.

При ее дворе шуты были выдумщики великие. Особенно когда хотели государыню потешить и для себя пользу извлечь. Раззадорившись, однажды один шут заявил, что утром на козе женится. Анна Иоанновна, услышав это, приказала тут же принести хорошенькую козочку, которую уложили с шутом в постель. На этом дело не кончилось. Хитрый шут живо смекнул, что тут можно хорошо поживиться, и на другой день он заявил, что его жена коза родила ему ребенка, а посему он просит всех дать «на зубок», кто сколько может, выставив для этого огромную кружку. Смеху конца не было, шутка имела у царицы огромный успех, а звонкие монеты дождем посыпались на счастливого «отца семейства».

Острое словцо шута, имевшее успех у великих государей Петра I и Екатерины Великой, у Анны Иоанновны не ценилось. Зато отличались шутовство и представления скоморохов и фокусников. Генерал-поручик П. Салтыков снискал особое расположение Анны Иоанновны тем, что хитро сплетал пальцы рук, делая из них разные фигуры, и искусно вращал в одну сторону правою рукою, а в другую — правою ногою. Еще одну странную склонность имела Анна Иоанновна: очень любила самолично замуж шутих за шутов выдавать. Запрет ее дядюшки Петра I, который в 1722 году издал такой вот указ: «Дуракам и дурам в брак не вступать, к наследству не допускать, у женатых не отымать», — был ей «до лампочки».

Из-за чего, скажем прямо, сыр-бор с Ледяным домом разгорелся: там женили шутиху Буженинову с шутом Голицыным.

А Екатерина Великая пишет в своих заметках: «В старину был при русском дворе такой обычай: вызвавший неудовольствие монарха вельможа должен был садиться на корточки в парадном зале дворца и в этой позе просиживать иногда по нескольку дней, то мяукая, как кошка, то кудахтая, как наседка, и подбирая с полу брошенные ему крошки». Не угодил — кудахтай! Так-то!

Была еще другая страсть царей к диковинкам — к ним принадлежали карлы. Их держали как живую редкость, своеобразную игру природы, возбуждающую острое любопытство. Карлики всегда являлись спутниками боярской и царской жизни, они были живыми куклами и наравне с шутами служили для потехи. Свиту царя или короля неизменно составляли шуты и карлики, и чем пышнее была эта свита, тем выше престиж монарха. Вспомним, что фаворитка Генриха IV, французского короля, имевшего на своем веку, по подсчетам скрупулезных биографов, пятьдесят шесть фавориток за двадцатишестилетнее правление, графиня де Грамон привлекла его внимание именно необыкновенно пышной свитой, в числе которой карлики и шуты перемешивались с высоченными маврами, обезьянками и разными диковинными зверушками.

Русский царь Федор Иоаннович каждодневное вечернее время до ужина проводил вместе с царицею в увеселениях, на которых карлики и шуты мужского и женского пола кувыркались перед ним, пели песни, дрались, и это была его самая любимая забава.

Карлики и карлицы ходили в специальных одеяниях, в которых преобладали зеленые, желтые и лазоревые цвета. Носили они красные или желтые сапоги, куртки, епанчи и немецкие кафтаны, а вместо шапок ермолки. Их каждодневной работой было ухаживание за царскими попугаями.

Еще одна важная обязанность карлика, о которой мы уже вам раньше немножко рассказывали: быть живой начинкой пирога. Но пока такие карлики из начинки вылезут и грациозно на столе начнут менуэт танцевать, какие муки они должны были испытать! Сидит такой карл в своем вкусном плену, а у самого поджилки от страха трясутся. Вот как описывает свое заточение в пироге карл Генриэтты-Марии: «Мне было не до смеха, когда я очутился в пироге, хоть и столь огромном, что я мог растянуться в нем во всю длину. Меня окружали, словно в гробнице, стены из жесткой корки, а надо мной разместилась огромная лепешка из крема — это был настоящий саркофаг. Сидя в своем темном убежище, я боялся, что какой-нибудь неловкий слуга может уронить меня или что проголодавшийся гость, не дожидаясь моего воскрешения, проткнет меня ножом. А тут еще пришел герцог Бекингем и сказал, что он любит горячий пирог и велел на пять минут посадить в печь. Повар отказался»[107]. А если бы не отказался?

Но нам кажется, дорогой читатель, что не совсем нормальное, а что-то даже патологическое есть в настойчивом желании монарших особ женить своих шутов ли, карлов ли друг с другом и с нетерпением ждать от них потомства. Екатерина Медичи, эта властолюбивая леди Макбет французского двора, отравившая не одного человека из-за каких-то там политических интриг, всю жизнь была занята странным экспериментом: женила карлов на карлицах и с нетерпением ожидала от них рождения детей. Ни разу ей это не удалось, несмотря на то, что она в своей «колдовской кухне» (а была она великолепным химиком) вместе с придворным отравителем Рене чудотворные микстуры «сочиняла».

Малюсенькие карлики охотно друг с другом ложе делили, но на свет потомства не производили.

«Что это за шутки такие? — вскричала в гневе Екатерина Медичи. — Не хотите размножаться в цивилизованных кроватях, плодитесь, как звери», — и приказала вырыть глубокий ров вокруг своего дворца и бросить туда всех своих тридцать карлов обоего пола. И они там на глазах всех придворных охотно совокуплялись, но потомство на свет не производили, бесстыдники! «Бесплодная это затея!» Так и сказала Екатерина Медичи старшей своей дочери Елизавете, женившей карлицу Долорес на карле Иогане.

Но как помощники в любовной игре они вполне годились. Кто передавал влюбленным записки? Конечно же, карлы. И такой вот изящный, хорошенький, как херувимчик, карл из Польши, Полякрон, все время бегал из дворца во дворец, нося тайные записочки герцога Генриха де Гиза королеве Марго и обратно, пока мать Екатерина Медичи эту постыдную для французского трона практику своей дочери не прекратила, откусив в ярости кусочек ее попки и заставив сына, короля Карла IX, отлупить сестру кнутом.

Придворные дамы тоже не оставляли карликов своим вниманием. Безымянный карл жалуется на свою судьбу: «И вот они, эти придворные дамы, всю ночь друг с дружкой соревновались, как бы меня в разврат окунуть, а я ни одной удовлетворить не смог, хотя и старался очень. А потом, во все более гнусные ласки углубляясь, довел их до состояния довольства, а они пуще прежнего в меня вцепились и ласкать яростно начали, но я срамотное поражение потерпел»[108].