Идолов не кантовать - Сергей Нуриев

— Безапелляционно, — сказала Изольда, загадочно затягиваясь.

Чекист перевел это как "хорошо" и успокоился.

— А вообще я люблю все откровенно прекрассное, — вновь заговорила потомственная дворянка. — Это моя бесконечно нескончаемая слабость: эти свисающие люстры, этот витиеватый хрусталь, искрящаяся парча. Вот когда я пребывала в самой Москве — тaм я заходила в один магазин — так вы представляете, я там лично видела такую исключительную люстру…

— Мадам, — проговорил Потап несколько раздраженно, — мы с шейхом торопимся.

— Да, да, конечно! Я вам сейчас все изумительно сиюсекундно расскажу. — И, путаясь в прилагательных, Изольда стала быстро описывать поразившую ее люстру: — Она вся искрилась, вся свисала… висела вся такая прямо надо мной… У нее были бронзово-яркие завитушки… стеклышки… ах, это была такая прелесть! Я так люблю красивое! Но чрезвычайно не люблю догов, эти противные собаки похожи на обнaженных…

— Мадам, — прорычал Потап, теряя терпение, у нас совершенно нет времени.

— Но я и так говорю слишком быстро!

— Не надо говорить слишком быстро. Скажите нам лучше медленно, где он. Нам нужно его посмотреть.

— Безапелляционно, — тихо сказала Изольда, теряясь в догадках.

— Да говорите вы толком! — разозлился Потап, — в какой он комнате? Я сам посмотрю. Гена, пообщайся с дамой, я сейчас.

Чекист встал и, не говоря больше ни слова, вышел в соседнюю комнату. Там он зажег свет, заглянул за шторы и под кровать. Осмотру подвергались и оставшиеся три комнаты. Бюста нигде не было.

— Уходим, — сказал Мамай, вернувшись. А вы, Изя…

— Я не Изя, я Иза, — поправила потомственная дворянка.

— В вашем случае это все равно. Так вот передайте своему папаше… Передайте этому… Впрочем, я ему сам все передам. Честь имеем.

В коридоре Изольда догнала гостей.

— А как же питательный ужин? — спросила она, чуть не плача. — Маман приготовила картошки и кастрюльку котлет.

— Кастрюльку? — смягчился Мамай, остановившись в дверях. — Что ж, разве что из приличия. Придется остаться, шейх, этикет не позволяет.

Этикет позволил им съесть по четыре котлеты величиной с ладонь и по тарелке жареной картошки. Геннадий легко расправлялся и со второй.

— А чем вы преимущественно занимаетесь? — спросила наконец хозяйка, с уважением глядя, как негр пожирает румяные картофельные ломтики.

— Деньги зарабатываем, — ответил подобревший и насытившийся граф. — Шейх, к примеру, в свободное от работы время верблюдов разводит.

Тамасген застенчиво улыбнулся и грызнул бутерброд с маслом.

— Ужасно интересно. А лично вы? Вы, вероятно, необозримо состоятельный человек. Как вы, позвольте узнать, справляетесь со своими доходами? Куда вы их мудро влаживаете?

— Я? Да, я состоятельный человек. Но все свои капиталы я держу… в недвижимости, — откровенно признался Мамай. — Шейх меня надоумил. Знаете, очень удобный способ. Стоят они себе, стоят, а когда надо купить себе новые штаны или автомобиль, подошел, отковырнул… то есть я хотел сказать — пошел, заложил часть недвижимости в банк, и покупай себе новые штаны или автомобиль.

— А из недвижимости вы, конечно, предпочитаете высотные дома?

— Нет, произведения искусства. Чаще всего — скульптуру.

— Ах, какой вы непроизвольно мудрый! — воскликнула потомственная дворянка, оглядываясь, куда бы упасть в обморок. Но сзади стояло ведро — падать было неудобно. — А шейх… он здесь пуцешествует?

— Он здесь практикуется в шоу-бизнесе, — понизив тон, доверительно сообщил Потап, — и имеет уже большие навыки. Кстати, практикуясь в наших краях, он настолько привык к соленым огурчикам, что просто жить без них не может.

— Огурчики? — спохватилась Иза. — Сию единнственную минуту. Вот только… за ними в погреб надо лезть.

— Ничего, шейх, как настоящий кавалер, сам их доставит.

Хозяйка объяснила гостям, как пробраться в погреб, дала свечку и ключ. Первым спустился Гена. Бригадир поджидал его на улице.

— Пота-а-ап! — донеся из подземелья приглушенный голос эфиопа.

— Ты чего там вопишь, маму встретил?

— Он тут! Ленин!

— Правда? Что же он там делает? В подполье сидит?

— Стоит!

— Я так и думал, — пробормотал Мамай и осторожно сошел вниз.

В погребе было тесно. Мерцая круглыми боками, стояли банки с компотами, вареньем и соленьями; из тушенки и рыбных консервов выстроились пирамиды. Оглядев запасы провизии, бригадир удовлетворенно присвистнул.

— Зажиточно живут дворяне. Кулачье, одним словом. О, а вот и вождь! — приятно удивился чекист, заметив стоящий на дальней бочке бюст. — Капусту стережет, вы только полюбуйтесь! Нет, агитатор наш — явная контра. Это ж надо — так опошлить значение пролетарского вождя!

Бюст, как и обещал Куксов, был действительно тяжелый. Но — пустой внутри.

— Жаль, — заключил Потап, обследовав находку, — это была бы романтическая история: глыба золота, которая придавливала квашеную капусту. Жаль. Кроме соленых огурчиков, кладоискатели прихватили три банки тушенки, кильку в томатном соусе и банку сгущенного молока.

— Если гражданин пользуется коллективным имуществом, то с него положено взимать арендную плату, — оправдывался граф, запихивая консервы в карманы шейха.

Вернувшись к столу, отпрыски благородных фамилий одолели ещe по одной котлете. Огурцов наедались впрок, до легкой икоты.

— Ах, граф! — кудахтала дворянка. — Мои утонченные женские чувства тонко почувствовали вас заранее. Да, да! Не изумляйтесь, но нашу сегодняшнюю встречу я предчувствовала еще вчера. А вы? У вас было предчувствие?

— Угу, было, — устало кивнул Мамай, — сегодня после обеда началось.

Отведав пирогов с повидлом и запив их чаем, гости стали откланиваться. Шейх с грохотом накинул заметно потяжелевшее пальто и, застенчиво улыбаясь, попятился к выходу. Потап прикрывал его грудью.

— Приятно было познакомиться, — кокетничала Изольда, изощряясь в реверансах.

— Аналогично. — сдержанно отвечал граф.

— Может, останетесь еще? Самозабвенно почитаем Тсютчева.

— В другой раз — непременно.

— Завтра вечером?

— Не обещаю.

— Утром?

— Тоже не исключено. Хотя… Боже мой, как же я сразу не додумался, — пробормотал Мамай и впервые посмотрел на Куксову с видимым интересом. — Мадам, — сказал он громко и, схватив за шиворот стесснительного негра, поставил его рядом. — Мой друг хочет сделать вам предложение.

— Слушаю вас преувеличенно, — шепнула Куксова, потупив глазки.

— Вы сами видели, каким он к вам пришел. И сами видите, каким он от вас уходит. Он уходит пораженным. Мы оба уходим пораженными.

— Чем же это вы так особенно сильно пораженные?

— Вами, мадам. Вами, мадемуазель. И находясь под этим потрясением… то есть под этим впечатлением, шейх приглашает вас принять участие в конкурсе "Мисс Козяки", спонсором которого он является.

— Это неудержимо заманчивое предложение. Я над ним безотлагательно подумаю и молниеносно принесу вам свое решение о безоглядном…

— Хорошо, — остановил ее Мамай, — принесите свое решение завтра… к одинадцати часам, прямо ко Дворцу культуры. Надеемся, что вы согласитесь. Честь имеем.

Поискав подобающие для такого случая слова и не найдя их, эфиоп молча исчез вслед за Потапом в распахнувшейся двери.

Изольде, разинувшей было рот, чтобы произнести прощальную речь, досталось лишь несколько снежинок.

— Радуйся, Гена, радуйся! — ликовал Мамай, бодро шагая навстречу метели.

Тамасген трусил сзади, придерживая карманы и стараясь не отставать.

— Я и радуюсь, — бубнил негр.

Нарадовавшись, он спросил:

— А чему радоваться? Что мы теперь делать будем? Ходим, ходим, а дело стоит на месте.

— Ничего, скоро это дело упадет.

— Куда?

— Мне в объятия.

— Ты про Изольден?

— Я про вождя.

— А Изольден?

— Она нам будет помогать.

— Не понимаю.

— Конечно, у тебя с этим туго. Объясняю: мы сделаем звезду.

— Из чего?

— Не из чего, а из кого.

— Да? А из кого?

Мамай не ответил.

— Из нее? — догадался наконец эфиоп. — Из, этой?! Но она же…

— Для звезды это не главное. Главное — вложить в нее деньги и объявить всем, что она звезда. Обычно пу6лика верит на слово.

— Нам не поверит, — твердо сказал шейх.

— Это-то мне и нужно! Видишь, даже ты возмутился. Я уж не говорю про нормальных людей. Я сделаю из Изольды первую мисс. Я учиню такой конкурс, что публика будет верещать от негодования. Когда народ разогреется — ты доводишь его до кипения, а затем открываешь шлюзы и гонишь на меня. Я в это время буду уже у памятника. Тyт мы устраиваем митинг протеста, после которого народу захочется что-нибудь сломать. Рядом, как бы невзначай, будет стоять кран. Идя навстречу пожеланиям трудящихся, мы подцепим вождя краном и снесем к чертовой матери… От чертовой матери отвезем истукана куда-нибудь на задворки и там его схороним. Власти и не пикнут. А если пикнут — мы, то бишь фирма "Реставратор", возьмемся за реставрацию поврежденного памятника. Уж я его отреставрирую! Ну как план? Молчишь? То-то. Действовать будем всем райкомом. Сидорчук будет решать творческие вопросы и художественное оформление; Пиптик — хореографию; Брэйтэр возьмется за финансирование…