Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Повидался Ильич с латышами, договорился о сотрудничестве в «Искре». Потом, в пасхальный день, когда Сильвину дали увольнительную из казармы, навестил на квартире его жены. Михаил Александрович не скрыл удивления, когда узнал, что Ильич уезжает за границу на продолжительное время. Он ведь так нужен здесь, в России. А там? Там он почувствует себя оторванным от родной страны, от российского революционного движения.
— Не тревожьтесь, — ответил Владимир Ильич, — мы будем поддерживать постоянную связь с друзьями и единомышленниками во всей стране.
Сильвин решил прибегнуть, как он думал, к самому сильному доводу:
— Посмотрите на группу «Освобождение труда», — она в конце концов стала для нас в организационном отношении почти ничем.
— Нам это не угрожает. Да и ждать теперь уже недолго.
— Может, все же лучше здесь основать газету?
— Выследят. И через два-три номера прихлопнут. А с нас достаточно одной ссылки, — усмехнулся Владимир Ильич. — За границей же безопаснее для дела. И пользы будет больше…
— На этом мы и расстались, — рассказывал Михаил Александрович. — И я все поджидал газету. Латышских товарищей спрашивал. Но так не дождался. Жандармы, проклятые аспиды, прознали, что ссыльный «государственный преступник» Сильвин служит солдатом в таком городе, как Рига! Пришли в ярость. И меня, раба божия, снова турнули в Сибирь. Пусть, дескать, дослуживает срок в краю каторги и ссылки. Побывал наш полк в Забайкалье, где золото роют в горах. А теперь вот здесь. На строительстве военного городка. Грамотных не хватает, так меня писарем поставили. Могу, как видите, в город отлучаться. С комитетом связь держу. «Искру» здесь увидел. И понял, что Ильич был прав, когда решил уехать. Хорошая газета. Боевая. У вас, случаем, нет нового номера?
— Для вас найдется.
Глаша достала из чемодана складное зеркало, приподняла донце футляра и подала аккуратно сложенную газету. Пятый номер. Сильвин отодвинулся со стулом в угол, подальше от окна, просмотрел заголовки, остановился на письме из Петербурга. О схватке на Обуховском заводе. Прочел: «Жаль, что знамени не было. В другой раз и знамя будет, и пистолетов достанут». Верно! И посерьезнее оружие достанут! Сказал приглушенным голосом:
— Здесь тоже как на вулкане. Вот-вот польется лава.
В горницу поднялась Клавдия Гавриловна, сказала, что чай готов. Сильвин, прежде чем отправиться за самоваром, сунул руку за голенище, где солдаты обычно хранят ложку, и достал листовки, свернутые трубочкой, одну подал Глаше, остальные запрятал на прежнее место:
— Почитайте здешнюю…
— Новенькая?! — Клавдия Гавриловна подошла поближе. — Надо деколоном спрыснуть. Чтобы краской не пахло. Сейчас принесу. — Приостановившись, добавила: — Листки-то у нас спервоначалу были синенькие, от руки писанные, а нынче и вот эдакие появились. Из настоящей типографии! Ох, смелые головушки!.. Пойду у Валюшки возьму де-колон.
Глаша, разгладив рукой тонкую бумажку, про себя читала:
«К войскам красноярского гарнизона. Братья солдаты и сибирские казаки! Поймите и запомните. Со дня на день вас могут послать сражаться против борцов за свободу и справедливость для трудового народа. Не враги они вам, а ваши товарищи. Не против них, а за них должны вы сражаться! Не в них должны вы стрелять, а в тех негодяев, которые решаются приказывать вам стрелять в своих братьев».
— Ой, как это своевременно! — тряхнула головой Глаша. — Кто бы мог подумать, что наши красноярцы так развернутся!
5
За Енисеем синели отроги Саян. Там среди густых хвойных лесов высоко вздыбились причудливые гранитные утесы — Столбы. Веками их обтачивали ветры, умывали грозовые ливни.
Глаша помнила тот причудливый уголок тайги, могла по памяти нарисовать не только ближние, но и дальние столбы. И хмурого Деда, и задумчивую Бабушку, и Дикаря, и Голову Манской бабы, и Кабаргу. Кто-то придумал меткие названия. Гладкий, чуть-чуть поросший темно-серым лишайником гранит, в самом деле, походит на безрогого оленя. Глянешь на него издалека, с другого столба, и вдруг покажется, что на синем небосклоне настороженно шевельнулись кабаржиные уши-лодочки.
А восход солнышка на столбах она не видела. Говорят, неописуемо красиво. Тайга на востоке взбудоражена, как море в шторм. В низинах залегли седые туманы, гребни гор напоминают грозные валы. На краю небосклона колышется оранжевое опахало, подымается все выше и выше. И вот наконец показывается огненная краюшка солнышка, будто раскаленный кусок железа у богатыря кузнеца на наковальне… Рассказывают: столбы становятся розоватыми, туманы — перламутровыми… Прелесть!.. Чудо из чудес!.. Жаль, что нет здесь Ивана. Полюбовались бы вместе…
Их было десять — веселая компанийка, и никто из них не знал, что у жандармов Столбы уже прослыли «неблагонадежной местностью». Шли подруги Валюшки и три столбиста, дюжих и, как рыси, ловких да цепких парня. Такие не остановятся перед самым трудным ходом, как называют лазы на Столбы. На ногах у них новенькие калоши, вместо пояса у каждого своеобразный кушак — аршин пятнадцать кумача, обмотанного вокруг тела. Помогут им, девушкам, подняться на нелегкую вершину. А сами напоказ взберутся на острые, как бы с высоты вонзившиеся в землю, гранитные Перья по самому рискованному ходу Шкуродер. Полетят оттуда вниз, упираясь ногами в противоположные стенки, и они, девушки, ахнут: как бы парни не ободрали себе шкуры. Слух был: отчаянные девушки пытались взобраться… Но им, семерым, туда незачем: они ведь не мечтают об альпинизме. А солнышко горожане обычно встречают на довольно легком Четвертом или на одной из двух вершин Первого столба. Туда потруднее. И там и тут удобные площадки, — хватит места для нескольких компаниек. Завтра — канун праздника столбистов. Заиграют гармошки, зазвенят струны гитар, польются песни, первым делом свои, сибирские: «По диким степям Забайкалья» и «Глухой неведомой тайгою». Там не боятся петь даже «Смело, товарищи, в ногу». А в таежной избушке, приюте столбистов, говорят, можно найти на подоконнике листовки…
Через Енисей плыли на большой лодке. Столбисты дружно загребали воду распашными веслами. Девушки пели: «Пташки-певуньи, правду скажите…» За железнодорожным мостом пошли по правому берегу в сторону теснины, где Енисей, будто сказочный богатырь, прорвался сквозь горы, преградившие путь на север. С высоких Саянских отрогов спешила к нему, как девушка на свиданье, речка Базаиха. На ее берегах крепко вцепились в землю казацкие курени — крестовые дома, обнесенные высокими заплотами из толстых лиственничных плах. Что ни двор, то крепость с массивными воротами под двускатными крышами. Во дворах мелькали фуражки с желтыми околышами: чубатые казаки седлали коней. Похоже — по команде. Куда они снаряжаются? Неужто в город? Опять «наводить порядок»? И у Глаши тревожно заныло сердце.
Но она уже умела сдерживаться, никому
