Я и Он - Альберто Моравиа

Ужин закончен, Ирена встает и одну за другой складывает тарелки в мойку, переворачивая их вверх дном. Одновременно она подносит ко рту сигарету. Дочка спрашивает ее: – Мама, можно я выйду из-за стола? – Можно.

– А можно я пойду в свою комнату? – Можно.

– Только ты пойдешь со мной.

– Хорошо, детка.

Вирджиния поднимается, подходит к матери и берет ее за руку. Потом запрокидывает голову, прижимается плечами к материнскому лону и, выпятив вперед животик, говорит плаксивым голосом: – Выгони его.

– Кого, малышка? – Его. Почему ты его не выгонишь? – Это гость, а гостей не выгоняют.

– Выгони его, выгони его, выгони его! Чувствую, что должен сделать примирительный жест. Беру Вирджинию за руку и притягиваю ее к себе со словами: – Почему ты хочешь, чтобы меня мама выгнала? Я тебе не нравлюсь? А вот ты мне очень нравишься. Видишь, как мы не похожи? Говорю это без всякой задней мысли, совершенно откровенно; говорю то, что чувствую и думаю. Однако «он» – уму непостижимо! – как всегда, развязно замечает: «- Еще бы она тебе не нравилась. Пожалуй, даже слишком».

Сурово осаживаю «его»: «- Я тебе запрещаю говорить подобные вещи».

Поздно. С безошибочной женской интуицией девочка догадалась о «его» присутствии. Она издает пронзительный визг, вырывается из моих рук и бежит обратно к матери. Топая ногами, она повторяет: – Прогони его, прогони, прогони! Ирена наклоняется и шепчет ей что-то на ухо. Затем выпрямляется и говорит: – А теперь, Вирджиния, попрощайся с синьором Рико и – в постельку.

Совершенно неожиданно девочка протягивает мне руку и церемонно приседает со словами: – Спокойной ночи, Рико. – Потом дает руку Ирене и уходит вместе с ней.

Оставшись один, я набрасываюсь на «него»: «- Пошляк! Мои чувства к Вирджинии могут быть только отцовскими, запомни!» Удивительно, на этот раз «он» меня не разыгрывает.

«- Когда же ты поймешь, поверхностный, легкомысленный человек, – отвечает «он» меланхоличным тоном, – что я – само желание, а желание желает всего.

– И девочек тоже? – Я же сказал: «Всего».

Пожимаю плечами, выхожу из кухни, направляюсь в гостиную. Ничего не могу с собой поделать и нервно расхаживаю взад-вперед. Вот так всегда: стоит «ему» только заронить в меня семя желания, как тут же из этого семени, вопреки моей воле, вырастает мощное древо. «Его» идея заключается в том, чтобы подбросить Ирене сюжет для внутреннего фильма, в котором я мог бы участвовать как актер. И теперь эта идея-семя по обыкновению разрослась в целое дерево. А вот и Ирена.

Она идет к тележке бара и наливает два стакана виски.

– Что ты шепнула на ухо Вирджинии? – спрашиваю я.

– Что, если она будет хорошо себя вести, ты пригласишь ее сниматься в твоем фильме.

– Тоже мне, выдумала. И как это тебе пришло в голову? – Да Вирджиния этим грезит. Ты видел, что она читает? Комиксы. Но не детские комиксы, а фотороманы для взрослых. Среди прочего там есть такие бедные, забитые девочки, которые становятся потом звездами. Вирджиния зачитывается этими фотороманами и тоже мечтает стать кинозвездой.

– Или звездой фотороманов? Ирена усаживается в своей обычной позе – нога на ногу – и неожиданно произносит: – Расскажи мне о твоем продюсере.

– Какое тебе до него дело? – Я же сказала, меня интересуют капиталисты. Разве твой продюсер не капиталист? – Еще какой.

– А кто это? – Ты хочешь знать, как его зовут? – Ну да.

Собираюсь ответить: «Протти», как вдруг «он» вмешивается: «- Скажи ей, что его зовут Прото.

– Какого черта? Как это – Прото? – Прото – это воображаемый персонаж. С его помощью ты войдешь в фильм Ирены в качестве актера.

– А почему Прото, а не Протти? – Это тебя не должно волновать. Скажи «Прото» и увидишь – имя сработает.

– Что значит «сработает»? – Из него завяжется весь сюжет. Ради любопытства отвечаю Ирене: – Его зовут Прото.

– Какое странное имя! Бывает же такое! «Он» прав: имя срабатывает. Как заученную в детстве считалку, проговариваю легко и быстро: – Ничегошеньки странного. Наоборот, по-моему, имя вполне подходит его владельцу. По-гречески Прото означает «первый, главный». Хотя еще больше ему, наверное, подошло бы имя Протей.

– Почему Протей? – Протей – это морской бог в греческой мифологии. Он мог принимать сотни разных обличий. До сих пор, когда речь идет о чем-то вездесущем и всеобъемлющем, говорят «протеевидный».

– Ну хорошо, а при чем здесь твой продюсер? – При том, что Прото занимается не только кино, но и сотней других вещей, о нем-то и можно сказать «протеевидный». Прото еще и промышленник, финансист, предприниматель первой величины. Кино для него – всего лишь одна из многочисленных сфер деятельности. Прото воистину вездесущ: он протягивает, свои щупальца везде, где только можно. Составить полный список интересующих его областей практически невозможно. Цемент, бумага, печать, бытовые электроприборы – все это и многое другое позволяет ему относиться к кинематографу как к некоему хобби.

Теперь уже мой черед удивляться магической силе имени Прото. На самом деле это говорю не я; сам Прото, несуществующий, мнимый персонаж, вещает о себе моими устами. Смешно сказать, но я чувствую, что этот призрачный Прото нравится Ирене и завораживает ее, в то время как настоящий Протти, возможно, вовсе бы ее не заинтересовал. Как же так? «Он» тут как тут со своим объяснением: «- В действительности внутренние фильмы Ирены – это сны, а сны для меня – родная стихия. И Прото существует не в реальности, а во сне».

Возражаю: «- У меня такое впечатление, что сны Ирены – это просто комиксы».

«Он» бойко отвечает: «- А что такое комиксы, как не нарисованные и напечатанные сны? Будь спок, тяни резину с этим Прото, и увидишь: Ирена как пить дать введет его в один из своих фильмов».

Вяло отзываюсь: «- Наверное. Только я уже что мог выжал из этого несчастного имени. Может, теперь Ирене захочется узнать о нем еще больше. Но что ей сказать, я не знаю.

Неожиданно «он» меня упрекает: «- Я тебе поражаюсь. Ведь вроде культурный человек, а до сих пор не понял, что сны и комиксы сделаны из отжившего и пройденного культурного материала.

– Ну и что?» На то, чтобы услышать ответ, у меня уже нет времени. Наш короткий спор резко обрывается голосом Ирены: – Опиши мне его.

– Кого? – Прото.

Чувствую себя в положении юнги, которого не церемонясь бросают в море, чтобы тот научился плавать. Итак, или я описываю Прото, или иду ко дну. И тут, нежданно-негаданно, «его» слова о снах и комиксах, которые якобы сделаны из отжившего и пройденного культурного материала, приоткрывают мне истинное лицо Прото. Да, я опишу Прото, как Жорж Грос, один из моих любимых художников, описал типичного капиталиста в далеком 1920-м. Тогда злободневный и подлинный, капиталист на его карикатурах сегодня выглядит, с точки зрения социологической, «отжившим и пройденным культурным материалом» и, следовательно, превосходным персонажем для снов или комиксов. Как я об этом раньше не подумал? Описание воображаемого Прото, скопированное с рисунков Гроса, легко и непроизвольно, словно зазубренное, срывается с моих уст: – Значит, так: Прото невысокого роста, коротконогий, с длинными руками, покатыми плечами и выпяченным животиком – в общем, самая настоящая обезьяна. На грушевидной голове топорщится белесый ежик, ведь Прото альбинос. Лицо имеет одну довольно редкую особенность: оно прозрачное.