У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана) - Амброджо Донини

Идеал абсолютного воздержания был сформирован в III в. Оригеном и Мефодием Олимпийским. Но в их писаниях сказывались также некоторые типичные мотивы неоплатоновской морали, распространенной в господствующих слоях, этого своеобразного алиби их привилегированного положения на земле. Плотин тоже утверждал, что первым моментом религиозного акта является разрыв с миром, «бегство одинокого к одинокому». Однако это не помешало ему стать рядом с императором Иорданом III в 242 г. в момент его похода против парфян. Его лучший ученик, Порфирий, глубоко враждебный христианской идеологии, посвятил своей супруге настоящий маленький трактат «Письмо к Марцелле», который можно было бы принять за произведение, написанное монахом в IV в. В нем он выступает предтечей прославления воздержанной жизни, о которой писал св. Иероним через сто лет, в 328 г., обращаясь к молодым римским аристократам с посланием к Евстохию.

Еще важнее проблема, поставленная проникновением в христианскую мораль этического дуализма манихейского типа, с его призывом к «совершенным» избегать любых действий, способных содействовать, согласно их терминологии, «уловлению» новых светоносных частиц силами тьмы и воздерживаться, следовательно, от вступления в брак и зачатия. Экономические и социальные условия стали столь невыносимыми в эпоху охватившего все общество кризиса, что единственным выходом казался радикальный отказ от жизни. Было бы, впрочем, упрощением видеть прямую причинную зависимость между мировидением ма-нихейских общин и возникновением христианского аскетизма. Сходство их этико-религиозных взглядов объясняется в первую очередь подобием их окружения.

Связь между ними, однако, существует, и она не только в их совпадении во времени.

Мученическая казнь Мани и первое великое рассеяние его последователей приходятся на то же десятилетие, которое стало свидетелем ухода молодого Антония от светской жизни и его уединения в египетской пустыне, близ одного древнего погребения за Нилом. Но было и нечто большее. Из одной древнейшей формулы отречения, приписанной манихеям при Юстиниане, мы узнаем, что среди первых христианских отшельников тоже были последователи Мани, эмигрировавшие на Запад из Персии.

Св. Антоний, монашеский «аббат», то есть «отец»[85] — «отец». — Прим. пер. ], умерший в 356 г. в возрасте ста с лишним лет, как о том говорит предание, был первым из тех, кто получил прозвание анахорета: «того, кто удаляется» [В христианскую латынь слово anachoreta [анахорета] пришло из греческого языка, где anakhoretes [анахоретес] означало «ушедшего прочь». — Прим. пер. ] от общества, чтобы жить в одиночестве. Слово монах означает «изолированный» [От греческого monachos [монахос], в котором основа «монос» означает «один». Русский синоним слова «монах», «инок», тоже образован от старославянского «инъ» — «один». — Прим. пер. ], а термин эрмит, «отшельник», происходит от слова «пустыня» [В латинском языке ermita [эрмита] от греческого eremites [эремитес] — «тот, кто живет в уединении». Основа этого слова eremos [эремос] — «пустыня». Отсюда русское наименование отшельника «пустынник» и монастыря — «пустынь». — Прим. пер.]. Число подражателей Антонию все увеличивалось. Из Египта они перебрались в Сирию и Палестину и лишь позднее — на Запад. Когда было необходимо, они выходили из изоляции, но только ради богослужебных дел. Зато кельи многих из них часто превращались в центры притяжения почитателей и богомольцев. Так возникал еще один тип монашества, названный «монастырским», «обитательным» или «киновитным» [В латыни христиан слово coenobium [цонобиум] означало «монастырь», «обитель» от греческого koinobion [койнобион] — «совместная жизнь». Понятие «ценобит» («монах») противопоставлялось понятию «анахорет» («отшельник»). В русской православной традиции используется термин «киновия» — «общежитейный монастырь». — Прим. пер.].

К первой, анахоретской категории принадлежали кроме Антония такие аскеты, как Павел из Фив, Илларион и Аммоний. Основателем подлинного организованного монашества, которое впоследствии возобладает, был св. Пахо-мий, тоже египтянин родом, принявший христианство во время военной службы при Лицинии около 314 г. После кратковременного опыта отшельнической жизни Пахомий основал в 322 г. в Фиваиде, на берегу Нила, первый «ки-новий», куда принял сотню учеников. Чтобы лучше дисциплинировать их совместную жизнь, он составил краткие «Правила». Мистическая ориентация монашества первых времен доминирует в этих «Правилах». Но вырисовывается также и некая элементарная форма кооперации с выделением различных занятий, предназначенных для поддержания жизни монахов, под руководством настоятеля.

Биографии аскетов константинианской эры напоминают порой «страсти» мучеников. Центральной темой на отот раз становится, однако, борьба с демонами, которые принимают образ диких зверей, соблазнительных женщин, порой солдат, которые пытаются склонить к злу борца за христианство. Победа над демоном рассматривается как триумф христианства в борьбе с язычеством. Можно напомнить из числа многих таких житий «Житие Антония», написанное Афанасием в период вынужденного изгнания за его оппозицию арианскому учению, и различные «Жития Пахомия», дошедшие до нас на греческом, коптском, сирийском, латинском, а позже и на арабском языках. Они сотканы из легенд, описаний чудес, сверхъестественных происшествий, в которых теряются всякие реальные биографические элементы жизнеописаний.

Несмотря на все это, житийная литература представляет собой ценнейшее свидетельство экономического и социального кризиса IV в.: отсутствие безопасности, бедность, обесценение производительного труда, усиление процесса религиозного отчуждения масс. После появления первых аскетов, курьезных и странных одиночек (Симеон Старший, например, избрал местом пребывания большую колонну в пустыне, за что и был прозван «столпником»), феномен аскетизма принял заметные масштабы. Возникли также крупные женские монастыри. Рассказывают, что Скенута из Атрибы правила 2 200 монахами и 1 800 монахинями в засыпанном песком районе поблизости от Фив, в Верхнем Египте. Последствия распространения монашества давали себя знать в экономике восточной части Средиземноморского бассейна: оно способствовало углублению общего кризиса.

Монастыри Синайской горы и Иерусалима прославились собраниями древнейших христианских текстов, многие из которых увидели свет только в последние столетия. В Малой Азии выдвинулись фигуры Евстафия из Сева-стии, обвиненного в сочувствии манихейству, и особенно Василия Кесарийского, который получил образование в Афинах и был школьным товарищем императора Юлиана. Помимо дюжины аскетических трактатов и обширного эпистолярного наследия, он был автором первой серьезной попытки создать монастырское законодательство. «Правила» Василия оставили глубокий след в богослужебной жизни и в искусстве монастырей, возникших не только на Востоке, но и в Южной Италии, Пулии (Василиката) и в Калабрии при византийском господстве, — это так называемые «лавры», от греческого слова laura,[86] означающего «дорогу», «путь», потом «квартал».[87]

Когда однажды утром он сидел в келье, комар укусил его в ногу, и, почувствовав боль, он расплющил рукой комара, который вздулся от крови. Тогда он раскаялся в том, что отомстил комару, и велел самому себе просидеть шесть месяцев в Скетском болоте, расположенном в пустыне. Комары и осы там были такие крупные, что способны были прокусить кабанью шкуру. Весь израненный там, он так опух, что казался больным водянкой. Когда он вернулся в келью через шесть месяцев, окружающие узнали лишь по голосу, что то был Макарий.[88]

Так называемая «История лаузова», которую епископ Палладий, родившийся в Галатии, но долго живший в Египте, посвятил одному из придворных Феодосия II — Лаузу, была написана на заре V в. Ее по праву определяют как эпопею египетского аскетизма. В этом необычном мистическом романе, в котором действие состоит из бесконечной цепи необычайных и назидательных событий, отражается глубокий социальный и нравственный распад, охвативший восточное общество сразу после царствования Константина. Произведение Палладия многократно переводилось на разные языки, ему подражали, и в конце концов оно открыло путь к созданию «Золотой легенды» — апологии средневековой святости. Монашество встретило опору и растущую поддержку при дворе византийских императоров, превращаясь в устрашающее орудие власти в руках правящих группировок, а затем стало и тормозить попытки возобновить развитие экономики.

На Западе организация монастырей началась лишь после того, как они возникли на Востоке, и начали ее аскеты, вынужденные покинуть свои обиталища на Востоке, по мере того как победа доставалась то той, то другой фракции в борьбе с арианством. Однако монашество возбудило здесь известное недоверие, особенно в лоне церковной иерархии, которая видела в нем опасность скрытой оппозиции своей власти. Монахи обосновались прежде всего в Южной Галлии, где возник монастырь в Лерине, известный тем, что в нем находились некоторые из виднейших отцов западной церкви (Цезарий из Арля, Иларий из Пуатье, Винцент из Лерина), в Пьемонте, в окрестностях Верчелли (там пребывал св. Евсевий), в Северной Африке и в Испании. Древнейший монастырь в Галлии — это, однако, обитель в Лигюже, в центре страны, основанная Мартином из Тура в 360 г.