Нечестивец, или Праздник Козла - Марио Льоса

Урания раздумывает, выдерживая укоризненный взгляд скрюченной в кресле старухи. И наконец говорит:

— В том, что он был не таким хорошим отцом, как ты думаешь, тетя Аделина.

Сенатор Кабраль велел таксисту остановиться у Интернациональной клиники, не доезжая четырех кварталов до здания Службы военной разведки, на том же самом проспекте Мексики. Садясь в такси, он вдруг испытал необычный жгучий стыд оттого, что едет в СВОРу, и вместо нее назвал таксисту Интернациональную клинику. Он не спеша прошел четыре квартала; владения Джонни Аббеса были, наверное, единственным значительным учреждением режима, где он до сих пор еще никогда не бывал. Машина с calies следовала за ним, уже не скрываясь, медленно, на низких оборотах, прижимаясь к тротуару, и он видел, как тревожно оглядывались прохожие, замечая хорошо всем известный «Фольксваген». Вспомнилось, что в Конгрессе, на комиссии по бюджету, он выступал за импорт ста автомобилей для наружного наблюдения, на которых теперь calies Джонни Аббеса разъезжали по просторам страны, охотясь за врагами режима.

В бесцветном и пошлом здании охрана — полицейские в мундирах и штатские с автоматами, — сторожившая дверь позади проволочного ограждения и мешков с песком, пропустила его, не обыскав и не спросив документов. За дверью его ожидал один из адъютантов полковника Аббеса — Сесар Баес. Крепыш с изъеденной оспой лицом, курчавой рыжей шевелюрой, протянул ему потную руку и повел узкими коридорами мимо людей с пистолетами в наплечной кобуре или выглядывающими из подмышки, людей курящих, спорящих или смеющихся в задымленных комнатушках с деревянными щитами, утыканными записками-памятками. Пахло потом, мочой и немытыми ногами. Одна дверь отворилась. За ней находился начальник СВОРы. Кабраля поразила монашеская скудость обстановки, на стенах — ни картин, ни плакатов, лишь за спиною полковника — портрет Благодетеля в парадной форме: треуголка с плюмажем, вся грудь — в орденах. Аббес Гарсиа был в штатском, в летней рубашке с короткими рукавами, во рту — дымящаяся сигарета. В руке он держал красный платок, этот платок Кабраль видел у него не раз.

— Добрый день, сенатор. — Полковник подал ему мягкую, почти как у женщины, руку. — Садитесь. Мы тут без особых удобств, извините.

— Благодарю вас за то, что вы меня приняли, полковник. Вы — первый. Ни Хозяин, ни президент Балагер, ни один из министров не ответили на мои просьбы об аудиенции.

Маленький человечек, пузатый и сутулый, согласно кивнул. Кабраль видел: над двойным подбородком, тонкими губами, рыхлыми щеками полковника беспокойно метались водянистые, глубоко посаженные глазки. Он на самом деле такой жестокий, как говорят?

— Никому неохота заразиться, сеньор Кабраль, — холодно проговорил Джонни Аббес. Сенатору подумалось, что, если бы змеи говорили, у них был бы такой вот свистящий голос. — Попасть в немилость — заразная болезнь. Чем могу вам служить.

— Скажите, в чем меня обвиняют, полковник. — Он сделал паузу, чтобы перевести дух и казаться спокойнее, чем был. — Моя совесть чиста. С двадцати лет я посвящаю свою жизнь Трухильо и родине. Тут какая-то ошибка, клянусь вам.

Полковник остановил его движением пухлой руки, в которой сжимал платок. Погасил сигарету в латунной пепельнице.

— Не теряйте времени на объяснения, доктор Кабраль. Политика — не мое дело, я занимаюсь безопасностью. Раз Хозяин не хочет принимать вас, поскольку в вас разочаровался, напишите ему.

— Я так и сделал, полковник. Но даже не знаю, дошли ли до него мои письма. Я лично отнес их во дворец.

Одутловатое лицо Джонни Аббеса расплылось.

— Никто не станет задерживать письма, адресованные Хозяину, сенатор. Наверняка он читал их, и, если вы были искренни, он вам ответит. — Он выдержал долгую паузу, не сводя беспокойных глазок с Кабраля, и добавил с некоторым вызовом: — Вижу, вы обратили внимание на цвет моего платка. Знаете, почему у меня платки такого цвета? Причиной тому — религия розы и креста, росакрус, которой я занимался. Красный цвет — мой цвет. Вы не верите в росакрус, относите ее к предрассудкам, чему-то примитивному.

— Я ничего не знаю о религии росакрус, полковник. А потому не имею мнения на этот счет.

— Теперь у меня нет времени, но в молодости я много прочитал на тему о росакрусизме. И многому научился. Читать ауру людей, к примеру. Ваша аура в данный момент — аура человека, умирающего от страха.

— Я умираю от страха, — согласился Кабраль. — Уже несколько дней ваши люди следуют за мной по пятам. Скажите хотя бы, собираются ли меня арестовать.

— Это зависит не от меня, — сказал Джонни Аббес небрежно, как о чем-то несущественном. — Если мне прикажут, я это сделаю. А следуют за вами на случай, если вы попытаетесь скрыться. Если попытаетесь, мои люди арестуют вас.

— Скрыться? Помилуйте, полковник. Скрыться, как какой-нибудь враг режима? Я сам — режим вот уже тридцать лет.

— Вы можете попросить убежища, например, у своего друга Генри Диборна, главы представительства, оставленного нам американцами, — насмешливо продолжал полковник Аббес.

От изумления Агустин Кабраль онемел. Что он хочет сказать?

— Консул Соединенных Штатов — мой друг? — пробормотал Кабраль. — Я видел сеньора Диборна всего два или три раза в жизни.

— Он — наш враг, как вам известно, — продолжал Аббес Гарсиа. — Когда ОАГ одобрила санкции, янки оставили его здесь, чтобы он продолжал плести интриги против Хозяина. И вот уже год, как нити всех заговоров проходят через офис Диборна. Однако, несмотря на это, вы, председатель Сената, недавно были на коктейле у него дома. Помните?

Агустин Кабраль изумлялся все больше. Неужели за это? За то, что сходил на коктейль в дом к временному поверенному в делах, которого Соединенные Штаты, закрыв посольство, оставили в стране представлять свои интересы?

— Хозяин приказал нам, министру Паино Пичардо и мне, пойти на этот коктейль, — пояснил он. — Чтобы прозондировать планы правительства. И за то, что выполнил этот приказ, я попал в немилость? О той встрече я дал письменный отчет.

Полковник Аббес Гарсиа передернул вислыми плечами, как кукла-марионетка.

— Если на то был приказ Хозяина, то мои слова забудьте, — насмешливо допустил полковник.

Похоже, полковник начинал проявлять некоторое нетерпение, но Кабраль не спешил прощаться. Теплилась нелепая надежда, что разговор даст результат.

— Мы с вами, полковник, никогда не были друзьями, _ сказал он, изо всех сил стараясь быть естественным.

— Мне нельзя иметь друзей, — ответил Аббес Гарсиа. — Повредило бы работе. И мои друзья, и мои враги — плоть от плоти режима.

— Позвольте мне, пожалуйста, закончить мою мысль, — продолжал Агустин Кабраль. — Но я всегда уважал и признавал исключительные заслуги, которые вы оказываете стране. Если у нас были какие-то разногласия…

Кабраль решил, что полковник поднял руку, желая его остановить, но оказалось, что он желал закурить сигарету. Жадно затянулся, медленно — через рот и нос — выпустил дым.

— Разумеется, у нас были разногласия, — признал он. — Вы были одним из тех, кто горячо оспаривал мой тезис о том, что ввиду предательства американцев следует идти на сближение с русскими и странами Восточной Европы. Вы вместе с Балагером и Мануэлем Альфонсо пытались убедить Хозяина, что примирение с американцами возможно. И по-прежнему верите в эту чушь?

А может, причина в этом? И кинжал ему вонзил Аббес Гарсиа? А Хозяин поверил этой глупости? Его удалили, чтобы приблизить режим Трухильо к коммунистическому лагерю? Бессмысленно унижаться дальше перед этим специалистом в пытках и убийствах, который на безрыбье осмеливается считать себя стратегом в политике.

— Я по-прежнему думаю, полковник, что у нас нет выбора, — твердо сказал он. — То, что предлагаете вы, простите за прямоту, — химера. Ни Советский Союз, ни его сателлиты никогда не станут сближаться с Доминиканской Республикой, оплотом антикоммунизма на континенте. И Соединенные Штаты этого не допустят. Вы хотите получить еще восемь лет американской оккупации? Мы должны найти взаимопонимание с Вашингтоном, или режиму придет конец.

Полковник уронил пепел с сигареты на пол. Он затягивался жадно и часто, будто боялся, что у него отнимут сигарету, и все время отирал лоб полыхавшим, точно пламя, платком.

— У вашего друга Генри Диборна на этот счет другое мнение, к сожалению. — Он снова передернул плечами, как дешевый комик. — И он продолжает финансировать переворот против Хозяина. Как бы то ни было, наша дискуссия не имеет смысла. Надеюсь, ситуация с вами прояснится, и я смогу снять наблюдение. Благодарю за визит, сенатор.

Он не подал ему руки. Ограничился коротким кивком щекастой головы, наполовину растворившейся в клубах дыма на фоне фотографии Хозяина в полной парадной форме. И сенатору пришла на память цитата из Ортеги-и-Гассета, которую он выписал себе в записную книжку и всегда носил в кармане.