Великий морской змей - Бернар Эйвельманс

Как и судьба стеллеровой коровы, история открытия китовой акулы весьма поучительна для тех, кто ищет великого морского змея. Она учит не отбрасывать сразу, как фантастичные, описания, которые явно отличаются от традиционных списков примет некоего еще неопознанного зверя, так как, быть может, речь идет об открытии совсем нового следа. Она учит не отмахиваться легкомысленно от рассказов, которые "слишком искусны, чтобы быть правдой".

Она учит не доверять чрезмерному недоверию.

Боязливый политик и мужественные ученые

Итак, в середине прошлого столетия была открыта акула, чьи размеры были почти в два раза больше, чем у самых крупных доселе известных рыб; пестрая рыбина, известная во всех тропических морях; существо, которое слишком лениво, чтобы убегать, но которое, впрочем, никогда не упустит случая попреследовать кого-нибудь самолично. Было чем оправдать сторонников морского змея и пристыдить его непримиримых врагов! Наш герой, однако, представляет собой живой контраст с китовой акулой: он настолько же быстр и проворен, насколько та ленива, настолько же пуглив и недоверчив, как та нахальна, и настолько же скрытен по характеру, как та открыта; и, очевидно, у него было гораздо меньше шансов оказаться замеченным и тем более пойманным. Удивительная деталь: кажется, он в ту пору ограничивался лишь водами умеренных широт, куда акула никогда не имела доступа, и наоборот, не проникал в тропики, где китовая акула открыто пользовалась своим господством. Создается впечатление, будто они — этот открытый гигант и гигант неизвестный — просто поделили друг с другом обширные океанские пастбища.

Но всего этого в то время еще не знали. Морской змей был жертвой заговора молчания. Все более и более редки становились Рафинески, Пеки, Силлиманы, Хукеры и Ратке, то есть те натуралисты, которые вопреки всему упорствовали в своей вере в его существование и которые, быть может, и верили-то в него лишь потому, что слишком мало знали обо всех его проявлениях. Зато ряды маловеров росли день ото дня и с ними — количество шуточек и острот. Боясь насмешек, свидетели морского змея предпочитали молчать.

Кстати, по этому поводу можно процитировать замечание одного ВИПа (Very Important Person — очень важного человека), как говорят американцы: знаменитого юриста и политика Даниэля Уэбстера, который провалился на президентских выборах 1840 года и вынужден был довольствоваться постом госсекретаря США. Мы обязаны своим знанием об этом философу-натуралисту Генри Торо: под датой 14 июня 1857 года он записал в своем дневнике, что из верных источников узнал, будто бы Уэбстер видел морского змея за несколько лет до того:

"Истории вздумалось, чтобы Уэбстер встретился с некоторыми господами из Плимута в Маномете и провел с ними весь день, рыбача. Ловля кончилась, и он направился обратно на своем паруснике в Даксбери с Петерсоном, которого затащил на этот пикник почти насильно; по дороге они видели морского змея, который соответствовал обычным описаниям этого существа. Животное прошло у правого борта на расстоянии в тридцать — тридцать пять метров и затем исчезло. Во время дальнейшего пути Уэбстер, поразмыслив хорошенько о происшедшем, сказал наконец Петерсону: "Ради бога, не говорите об этом никому ни слова, ведь если станет известным, что я видел морского змея, то до конца своей жизни, куда бы я ни уехал, я буду вынужден рассказывать эту историю каждому встречному". И тот так и делал до настоящего момента".

Если эта история — выдумка, то очень удачная, так как сам Уэбстер не может ее подтвердить. Но если она подлинна, то молчаливость государственного мужа, очевидно, плачевно сказалась на развитии науки. Вот еще почему стоит восхититься поведением в ту же эпоху двух британских ученых: в тот момент, когда знаменитый морской монстр практически потерял всякое к себе доверие, они уделили ему почетное место в важных научных публикациях.

Первым был доктор Роберт Гамильтон, которому сэр Уильям Джардин доверил редакцию одного тома своей "Библиотеки натуралиста", посвященного ластоногим. Говоря о морских чудищах в предисловии к этой книге, вышедшей в 1839 году, он писал:

"…так случилось, что даже в наши дни кое-кто настаивает на том, что существуют подобные чудовища, о внешнем виде которых натуралисты пока не могут проинформировать общественность достаточно внятно: их соображения и составляют последнюю часть сего тома. Самыми замечательными из этих животных были морской змей и кракен; и, так как вполне естественно искать кое-какие намеки на этих животных в "Библиотеке натуралиста", мы решили воспользоваться столь благоприятной возможностью. На самом деле ластоногие и травоядные китообразные (сирены), морские змеи и кракены образуют вполне естественную комбинацию".

Поскольку доктор Гамильтон писал в этой книге и о сиренах, прототипах сказочных персонажей, то ему было очень соблазнительно поговорить под тем же соусом и о кракене с морским змеем: так у него составилась некая трилогия о монстрах, ставших классическими со времен Понтоппидана.

Эта достойная попытка нашла свое продолжение через несколько лет по инициативе мистера Эдварда Ньюмена, главного редактора лондонского «Зоолога», замечательного научного журнала викторианской эпохи. В 1847 году этот уважаемый джентльмен предоставил все полосы журнала для сообщений, связанных с осмеянным морским змеем. Наверняка именно этот акт дал толчок британскому периоду морского змея, которому посвящены последующие главы. Подогреваемые доброжелательным интересом научной общественности, свидетельства собирались в течение почти полувека. Темпы их накопления кажутся чуть менее стремительными, чем раньше, но иногда они предлагали такое богатство деталей и столь серьезные гарантии подлинности, что могли подтвердить наконец необходимость углубленных исследований и законных попыток идентификации.

Позиция Эдварда Ньюмена по отношению к проблеме, определенная со всей строгостью, — это вызывающий восхищение урок научной добросовестности.

"В течение стольких лет считалось хорошим тоном осмеивать все доклады, связанные с этим очень известным монстром, и я не без колебаний рискую опубликовать следующие параграфы в свою защиту…

Натуралисты, или скорее те, которые считают возможным для себя хвалиться этим титулом, относятся с большим уважением к авторитетам, чем к весомым фактам или наблюдениям: основное в их исследованиях — установить, может ли такая вещь быть или не может. Натуралисты, уважающие факт, выбирают другую дорогу для достижения знания: они спрашивают себя — есть ли эта вещь или ее нет… Вот почему единственное, что должны здесь установить натуралисты — приверженцы фактов: могут ли все описания, собранные до сих пор, относиться к китообразным, рыбам или другим морским животным, которых мы уже знаем?"