Пионеры Вселенной - Герман Нагаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гонят гусей – всю улицу запрудили.
– Боже мой! А я думала – вторая Помпея… Куда же их гонят?
– Не знаю…
Вошла кухарка Корнеевна – пожилая, тихая женщина.
– Не пугайтесь, барыня, это гуси галдят… Чтоб им околеть вместе с хозяевами.
– Куда их гонят, Корнеевна?
– В Москву, милая, гонят пешками. Этак-то дешевле…
Стрешневы уже не могли уснуть и стали одеваться…
Когда пришел Циолковский, Стрешнев был в «полном параде».
– Я пришел пораньше, боялся, чтоб вы не проспали, а оказывается, вы встали раньше меня, Сергей Андреич.
– Нас в пять часов подняли гуси.
– А, знаю, знаю, – заулыбался Циолковский, – сам испытал. Недаром говорят, что гуси спасли Рим…
– Неужели они доходят пешком до Москвы? – спросила Лиза.
– Превосходнейшим образом. Вы видели, какая у них обувь?
– У гу-сей?
– Да-с… Это, знаете ли, изобретение нашего коммерческого века! Я бы патент выдал. Гуси-то обуты лучше нас – в асфальт!
– То есть как это в асфальт?
– Очень просто. Делают поперек дороги широкий жестяный лоток и наполняют его жидким, подогретым асфальтом или варом. Чтоб асфальт не остывал, снизу в канаву кладут горячие угли. А рядом с лотком насыпают песок. Гусей гонят гуртом. Они ступают в асфальт, а потом в песок – вот и обуты!
– Находчиво! Я бы сказал, оригинально, – рассмеялся Стрешнев и взглянул на часы. – Однако уже время!
– Да, пойдемте.
– С богом! Желаю успехов! – сказала Лиза и, накинув платок, вышла их проводить.
Всех учителей пригласили к директору.
Стрешнев, одетый в серый гимназический вицмундир с золотыми пуговицами, сразу привлек внимание.
– Это что, инспектор из Калуги? – зашептались учителя.
– Вероятнее всего!
– Почему же он пришел с Циолковским?..
– Да-с… тут что-то такое…
– Господа! – забасил директор, важно разглаживая седую бороду и вставая. – Позвольте вас поздравить с началом классных занятий и пожелать больших успехов! Я выражаю надежду, что во вверенном мне училище и в этом году все будет хорошо и благополучно.
Он достал из жилета массивные серебряные часы и, взглянув на них, щелкнул крышкой:
– Прошу еще минутку. – Он остановил бесцветные старческие глаза на сидящем в углу Стрешневе.
– Позвольте, господа, представить вам нового учителя русского языка, господина Сергея Андреевича Стрешнева.
Стрешнев встал, поклонился.
– Сергей Андреич служил в Санкт-Петербурге, в ее императорского величества Марии Александровны женской классической гимназии, но волею судеб заброшен в наш город… Надеюсь, что вы отнесетесь к нему с должным вниманием и э… сердечностью… Ну-с, а теперь, господа, – к занятиям. С богом! Сейчас будет звонок.
2
Осень с ее гнетущими дождями и непролазной грязью в Боровске – самая непереносимая пора. Городок блекнет и делается серым, бесцветным, как облетевший сад. Вечером на улицах непроглядная темень – городок словно вымирает. Даже в трактирах и на постоялых дворах не слышно пьяных голосов. Собаки и те – молчат…
А выпадет снег, и все преобразится! Корявые, темные рубленые дома под белыми шапками красуются, как терема. Молодайки в шубейках, отороченных мехом, и в цветистых полушалках кажутся красавицами. Даже почтовые лошади, запряженные в русские сани да увенчанные колокольчиками под дугой, – летят, заливаются веселым звоном. Кругом – бело, весело, любо! Вот она зимушка-зима! И настроение у людей совсем другое!..
В этом году первый снег выпал в ночь на воскресенье, когда Циолковскому не нужно было идти в училище. Проснувшись, он сразу увидел, как запушило подоконник, и, одевшись потеплей, вышел во двор с лопатой и метлой. Легкий мороз сковал землю, а метель запушила, завьюжила все вокруг. Сказочно! Весело! Светло!
Циолковский разгреб дорожку и вышел за ворота, чтоб взглянуть, что делается в городе.
К дому по узенькой тропинке в снегу бодро шагал усатый почтальон с большой кожаной сумкой.
– Господин Циолковский, здравствуйте! Вам пакет из Петербурга.
– Неужели? – обрадовался Циолковский и поставил лопату у ворот.
– Вот, распишитесь в книге.
Циолковский расписался, взял пакет и, увидев напечатанное крупным шрифтом: «Русское Императорское физико-химическое общество», бросился домой, не сказав почтальону «спасибо» и забыв у ворот лопату…
Закрывшись в своей комнате, он надорвал пакет и вынул письмо, написанное на бланке.
В нем сообщалось, что статья «Теория газов» получена и рассмотрена в Физическом отделении Русского физико-химического общества. О ней профессором П. П. Фан дер Флиттом написан специальный отзыв, из которого следует, что затронутый Циолковским вопрос уже нашел научное освещение в трудах Р. Клаузиуса, К. Максвелла, Л. Больцмана и Я. Ван дер Ваальса.
Тем не менее на заседании Физического отделения была отмечена тождественность выводов Циолковского с выводами вышеозначенных ученых и, учтя то обстоятельство, что учитель из Боровска, не имея специального образования и не зная о названных трудах, дошел до верного решения самостоятельно – на заседании было постановлено рекомендовать его в члены Русского физико-химического общества.
Рекомендация Физического отделения была уважена на объединенном собрании, и общество уведомляло Циолковского, что он единодушно принят в члены Русского физико-химического общества.
Циолковский прошелся по комнате и снова прочел письмо.
«Обидно, черт возьми! Очень обидно! В журнале мою статью потеряли, а здесь – такой ответ… Столько работал и вдруг открыл известное… Обидно и стыдно. И все из-за того, что я не располагаю нужной литературой, систематическими знаниями…
Что же теперь делать? Писать, благодарить, что меня избрали в члены общества? Это значит расписаться в собственном невежестве и признать, что тебя избрали из сожаления.
Нет, господа, я воздержусь. Мне не надо ни снисхождения, ни жалости. Я буду упорно трудиться, и придет время, когда вы признаете мои труды и изберете без оговорок. Я еще докажу вам, что кое-что стою. Я обязательно докажу! – громко выкрикнул Циолковский.
Услышав взволнованный голос мужа, в комнату вошла Варенька.
– Костя! Костенька! Что с тобой? Ты чем-то расстроен?
– Вот, почитай, и все поймешь.
Варенька прочла письмо, и глаза ее засветились:
– Костя, твою работу одобрили?.. Тебя избрали в члены общества? Это большая радость! Это – победа!
– Победа? – переспросил Циолковский. – А что я сделал? Установил, что Земля вертится?
– Костя, милый! Ну, зачем так? Просто ты немного опоздал…
– Я всегда опаздываю… Потому, что я в глуши и многого не знаю…
– Полно, Костенька. Успокойся. Нельзя так отчаиваться. Если не веришь мне – спроси Сергея Андреича. Он тоже скажет, что это победа! Не только в Боровске, но и во всей губернии, наверное, нет человека, которого бы избрали в общество. Это большое событие, Костя.
– Ты думаешь? Впрочем, пожалуй. Другой бы воспользовался этим. А я отвечать не буду…
Новый 1883 год обе семьи встречали вместе. Стрешневы, у которых гостила мать Лизы Екатерина Афанасьевна, пригласили Циолковских к себе. Торжество было весьма скромным. Распили бутылку шампанского, потанцевали, попели.
Перед чаем, когда Лиза стала показывать Вареньке привезенный матерью семейный альбом, Стрешнев с Циолковским уединились в кабинете.
– Что, дорогой друг, не сыграть ли нам в шахматы? – предложил Стрешнев.
– Нет, благодарствую, Сергей Андреич, уж поздно – скоро вторые петухи запоют. А вот, если позволите, я бы хотел поговорить.
– Сделайте одолжение, Константин Эдуардович. Как не стыдно спрашивать разрешения… Или мы не друзья?
– Именно друзья! И я давно хотел открыть душу, да… как-то стеснялся.
– Что-нибудь случилось серьезное? – с тревогой спросил Стрешнев. – Вы мне можете открыться, я умею хранить тайны.
– Знаю, знаю… – дружески пожал его руку Циолковский и придвинулся ближе. – Дело, собственно, касается только моих трудов… Да вот – прочтите сами.
Циолковский достал из кармана основательно помятое письмо и передал. Стрешнев быстро прочел и удивленно взглянул на Циолковского.
– Я не совсем понимаю, Константин Эдуардович, что вас волнует?
– Ах, боже мой! Да ведь отвергли же мою работу… И могли подумать, что это плагиат…
– Что вы? Что вы? Как можно?.. Напротив, все удивлены и поражены вашей интуицией, вашей прозорливостью… Ведь избрали же в члены общества. Надо сообщить в училище.
– Нет, нет! – испуганно замахал руками Циолковский. – Если бы один раз я ошибся, тогда бы ничего… А вчера получил второе письмо. Вот, поглядите.
Стрешнев развернул хрустящую бумагу, быстро пробежал глазами официальное уведомление и приложенную к нему записку.
– Вот. Вот что важно, дорогой друг. Слушайте: «Автор придерживается французской школы, и выводы, сделанные им, частично известны».
