Пионеры Вселенной - Герман Нагаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я тоже верю в это! – радостно воскликнула Лиза. – Я верю, что вы добьетесь успеха, Константин Эдуардович. Верю и желаю вам большой удачи!
– Правда? Вы верите, Елизавета Павловна? Спасибо! Это так важно для меня. Мне так нужна хотя бы маленькая поддержка.
Он взял модель под мышку и с благодарностью поцеловал Лизе руку.
В мае 1886 года у Стрешнева кончился срок ссылки. Лиза, ожидавшая этого дня с душевным трепетом, с утра надела свое любимое сиреневое платье из переливающегося китайского шелка, с круглыми матовыми пуговицами на груди и рукавах. Это длинное, закрытое платье с узкими рукавами Лиза не надевала с того времени, как арестовали Кибальчича. Матери говорила, что оно было тесновато. А сегодня померила – оказалось впору. Лиза любила это платье не только потому, что оно делало ее изящной и, как говорили многие, очень шло к ее ясным серым глазам, а главное потому, что в нем она понравилась Кибальчичу…
Сегодня у нее было праздничное настроение, и Лиза хотела встретить мужа торжественно.
Принарядившись и уложив в пучок свои пышные светло-русые волосы, Лиза вошла в спальню, где нянюшка Мокеевна одевала белокурого голубоглазого Колю.
– Мамочка! Какая ты красивая! – звонко закричал он. – Я сегодня пойду играть в бабки. Меня мальчишки возьмут.
– Пойдешь, пойдешь, Коленька, – сказала Лиза, целуя его, – а потом мы вместе выйдем встречать папу…
Стрешнева ждали к обеду. К трем часам стол уже был накрыт и украшен букетом первой сирени. Лиза, переодев прибежавшего со двора Коленьку и накинув мантильку, вместе с ним вышла на улицу.
Стрешнев брел навстречу, понуро опустив голову. Лизу кольнуло нехорошее предчувствие. Коленька же, увидев отца, с криком бросился навстречу и, подхваченный отцом, повис у него на шее.
– Папа, папочка! Я играл сегодня в бабки с большими мальчишками…
– Молодец, Коленька. Молодец! Я тебе куплю бабок целый мешочек. Беги домой.
Коля пустился бегом…
– Что, Сережа? – с тревогой спросила Лиза, беря под руку мужа. – Неужели не кончились наши волнения?
Стрешнев поцеловал Лизу в щеку.
– Спасибо, Лизок, что ты надела это платье. Я так его люблю. В нем ты особенно хороша.
Лизе было приятно, что он заметил ее наряд. Она улыбнулась, но эта улыбка тут же потухла.
– Сережа, я очень волнуюсь… Был ли ты у исправника?
– Был… Но пока ничего не известно… Принял меня на этот раз сухо и официально. Даже не предложил присесть. На мой вопрос ответил угрюмо: «Пока никаких распоряжений не имею. Извольте ждать… Как придет бумага – я вас вызову».
– Значит, что-то произошло в Петербурге. Ты просматривал последние газеты?
– Так, бегло…
– Пойдем посмотрим вместе. В Петербурге определенно что-то происходит…
Поднявшись на второй этаж, оба прошли в кабинет, и Лиза сама стала просматривать «С.-Петербургские ведомости».
– Ты, Лизок, смотри хронику, обычно там важные новости.
– Пока ничего значительного не вижу. Нет, подожди… Ах, боже мой! Сережа, какое несчастье!.. Умер Владимир Станиславович! Как жаль… Надо немедленно послать соболезнование Алисе Сергеевне… Сколько он сделал добра… Как помог нам… Если бы не он, ведь тебе бы не избежать каторги. И здесь не дали бы учительствовать…
– Конечно, конечно, милая. Но что же будет теперь? Неужели исправник знал, что Верховский – наш покровитель, а когда прочел о нем – переменился?
– Возможно… А впрочем, не знаю. Одно ясно, что теперь нам не у кого искать заступничества, Что-то с нами будет…
Месяца через два Стрешнев снова пошел к исправнику. Тот даже не встал из-за стола, не подал руки.
– Я запрашивал о вас, господин Стрешнев, – холодно сказал он, – но пока никаких бумаг не поступило. Если желаете – можете подать прошение на имя губернатора или господина министра внутренних дел.
– Нужно сноситься через вас, господин исправник?
– Можете подать прошение мне – я перешлю по инстанции.
Стрешнев поблагодарил, откланялся…
Шли месяцы, а ответа на прошение не было. Лиза волновалась больше Стрешнева. «В Петербурге что-то происходит, – думала она. – Иначе Сергея не стали бы держать. Но что? И долго ли ждать?..»
Чтоб разобраться в событиях, Лиза каждый день просматривала газеты, но ответа не находила.
Наступил восемьдесят седьмой год, а на прошение Стрешнева все еще не было ответа…
Идея создания цельнометаллического управляемого аэростата, который должен был покорить воздушный океан, так увлекла Циолковского, что он совершенно утратил чувство времени: путал обед с ужином, будни с праздниками и даже иногда забывал имена близких людей. Работа, работа, работа и – ничего больше.
Варенька сердилась, побаивалась за его здоровье. Чтобы отвлечь мужа от дел, она вместе с Лизой по воскресеньям устраивала то поход за грибами, то просто прогулку в лес.
Циолковский охотно проводил время с друзьями, так как с ними можно было по душам поговорить о своем проекте, услышать слова одобрения: они были так важны для изобретателя!..
После встреч с друзьями Циолковский всегда приободрялся и работал весело, воодушевленно. Варенька не раз слышала, проходя мимо сарая, как Циолковский тихонько мурлыкал. Это значило, что он работает с упоением.
Ни одна из работ не увлекала Константина Эдуардовича так, как проект управляемого аэростата. Он посвятил ей не месяцы, а целые годы…
После Любаши у Циолковских родился сын Игнатик, а потом Саша, а проект аэростата все еще не был закончен…
Наступил 1887 год с вьюжной, морозной зимой. Циолковский еще с осени оборудование мастерской перенес из сарая в дом, загромоздив верстаком, токарным станком, моделями самую большую комнату.
Как-то в воскресенье, когда Циолковский собирал новую модель аэростата, в кухне скрипнула дверь, и вошел рослый человек с заиндевелой бородой в форменной шинели земского начальника.
– Здравия желаю! – пробасил он. – Могу ли я видеть господина Циолковского?
Варенька вздрогнула от зычного голоса и грозного вида незнакомца.
– А вы по какому делу?
– Я, собственно, по делам изобретательским… Много наслышан о господине Циолковском… И сам к этому причастен, – миролюбиво заговорил земский начальник, сняв шапку.
– Тогда пожалуйте к нему, – пригласила Варенька и проводила гостя в большую комнату.
– Честь имею представиться: земский начальник Голубицкий Павел Михайлович, – единым вздохом выпалил вошедший, сразу узнав по рассказам худенького, в простых очках, с всклокоченной бородкой Циолковского.
– Очень рад! Чем могу служить? – официально спросил Циолковский.
– Я, собственно, не по службе, – заговорил Голубицкий, – а по весьма деликатному делу – хочу познакомить с вами одну даму, очень интересующуюся вашими изобретениями.
– Даму? Интересующуюся изобретениями? Простите, я вас или не понял, или не расслышал.
– Нет-с. Все именно так.
– Но помилуйте, кто же эта дама? – удивленно приподнял густые кустистые брови Циолковский.
– Может быть, изволили слышать – знаменитый математик из Санкт-Петербурга Софья Васильевна Ковалевская.
– Как же не знать… Но почему она здесь и почему спрашивает обо мне?
– Она проездом… Остановилась у меня и вот просила вас привезти… Я тут недалеко… В Тарусе.
– Меня? К Софье Ковалевской? – переспросил Циолковский, приставив ладонь к уху.
– Так точно!
– Нет, нет, увольте, я к этому не готов. Не могу… – сказал Циолковский, с горечью подумав о своей глухоте. – Не могу.
– Настаивать не смею, господин Циолковский. Я сам предложил ей познакомиться с вами, так как много хорошего слышал о вас.
– Обо мне, кроме сплетен да разных небылиц, ничего не рассказывают. Обыватели считают чудаком.
– Что вы! Что вы! Много хорошего говорят… Сейчас, как я вижу, вы трудитесь над аэростатом?
Циолковский молчал, с недоверием осматривая гостя.
– Вы не опасайтесь меня, господин Циолковский. Я ведь сам изобретатель и умею хранить тайны… Работаю над усовершенствованием телефона. Иногда выступаю со статьями в газетах и имею знакомства в ученом мире. Рад буду быть полезен вам.
– Присаживайтесь, господин Голубицкий, и извините мою неосведомленность.
– Я вижу, вы, Константин Эдуардович, придаете аэростату удлиненную форму.
– Да, я разрабатываю модель управляемого металлического аэростата с изменяемым объемом.
– Вот как? Эт-то весьма любопытно.
– Если желаете, я вкратце познакомлю вас.
– Ради бога! И поверьте – меня искренне интересуют ваши исследования.
Циолковский одобрительно кивнул и стал рассказывать…
– Модели, которые вы видите, господин Голубицкий, – это лишь дополнение к моей главной работе. А главная работа вот! – он достал из стола объемистую рукопись. – Триста пятьдесят две страницы. Труд «Теория и опыт аэростата». Это теоретически разработанный проект, в разных вариантах по величине, металлического аэростата со многими схематическими чертежами. Желаете взглянуть?
