Зимние солдаты - Игорь Зотиков

Когда просыпались, солнце уже заходило за вершины. Становилось холодно, и быстро, по-южному, темнело. До ужина мы занимались обычно теоретическими занятиями, а после ужина зажигался огромный костер, и начинались рассказы и песни. Рассказы касались в основном восхождений на знаменитые вершины и, конечно, войны в горах, здесь, рядом, в соседних ущельях. В Баксанском ущелье совсем недавно, какие-то три года назад. И, конечно, снова и снова пелась сочиненная тогда песня. Она называлась «Баксан» и начиналась тихо, раздумчиво:

Там, где снег тропинки заметает,Где лавины грозные шумят,Эту песнь сложил и распеваетАльпинистов маленький отряд.Нам давно родными стали горы,Не страшны туманы и пурга,Дан приказ – недолги были сборы,На разведку – в логово врага.

А потом следовал бурный, почти маршевый припев:

Вспомни, товарищ, белые снега,Стройный лес Баксана, блиндажи врага,Вспомни гранату и записку в ней,На скалистом гребне, для грядущих дней!

И снова тихо и лирично, еле слышно лилось:

На костре в углу трещали ветки,В котелке дымился крепкий чай.Ты пришел усталый из разведки,Много пил и столько же молчал.Синими, замерзшими рукамиПротирал вспотевший автоматИ вздыхал угрюмо временами,Голову откинувши назад.

Вспомни, товарищ, вой ночной пурги,Вспомни, что кричали нам в лицо враги.Вспомни, что ответил им с ревом автомат,Вспомни, как вернулись мы с тобой в отряд!

После положенных дней учебы мы, новички, со своими инструкторами, растянувшись длинной змеей, вышли на ледяное Джантуганское плато, поставили там палатки и переночевали среди льдов. Перед рассветом, как и положено, мы встали, совершили утром восхождение на вершину Гумачи (1-Б), прошли перевал и после обеда вернулись в лагерь. Я был разочарован. Никаких опасностей, а если были где трещины, они были заранее обвешаны перилами, и инструкторы стояли наготове, чтобы помочь.

Я еще не знал, что опасность была рядом.

На другой день был прощальный банкет, где на сладкое подавался огромный торт, приготовленный поварами. Мое отделение было в тот день дежурным по кухне. Когда банкет закончился, мы вернулись в кухню, чтобы вымыть горы посуды, и увидели миску, наполовину заполненную белым, прекрасным кремом, который был приготовлен для торта, но не до конца использован. Я спросил повара, что делать с этим кремом. Мне не часто случалось есть пирожные и торты, и на тех, которые я ел, было так мало любимого мной крема… По-видимому, все это сказали повару мои глаза, пока я спрашивал его, что делать с этой миской. Он посмотрел на меня внимательно, подумал и сказал, что я могу этот крем съесть с моим другом, а миску вымыть. Первая ложка крема была очень вкусной. Последнюю мы доедали с трудом. А ночью нам с другом было так плохо, что мы чуть не умерли. Доктор спас нас.

Конечно, когда я вернулся домой, я был полон альпинистских рассказов, а на следующий год летом снова поехал в горы, только теперь уже значкистом, то есть спортсменом, и в другой лагерь, в «Большевик», который был расположен в Баксанском лесу у входа в ущелье Адыл-Су.

Сезон этот был прекрасным для отдыха, но неудачным в спортивном плане. После того как мы сделали восхождение на вершину Когутай (2-Б), мой инструктор, Лев Константинович Книппер, автор знаменитой песни «Полюшко-поле», предложил мне и еще трем ребятам идти в его группе на вершины Эльбруса. Конечно, мы с радостью согласились и всю смену прожили внизу, в лагере, готовые в любой день, как только будет погода, выйти на Эльбрус. Но погоды для Эльбруса так и не было до конца нашей смены. Мы каждый день объедались малиной и земляникой, которые в несметных количествах росли вблизи лагеря, ходили иногда осторожно в Баксанский лес, рассматривая, но не трогая разбросанные по лесу снаряды и мины, ходили пить нарзан на нарзанные источники, но главным нашим делом в горах мы не занимались. Впечатление от этой поездки было, правда, очень хорошим. В конце нам удалось сколотить группу ребят и девушек, и мы после смены совершили поход через перевал Бечо в Сванетию, а потом по Ингурской тропе к Черному морю.

«Путь в космос»

На втором курсе учиться стало легче, но только чуть-чуть. Времени по-прежнему хватало в основном лишь на учебу. И все-таки я заметил раз объявление о том, что парашютная школа МАИ приглашает студентов в число курсантов.

Против такого предложения я не мог устоять и тут же записался в парашютисты, со страхом пошел на «строжайшую» медицинскую комиссию и через месяц тренировок в «парашютном классе» я уже ехал со своими новыми друзьями в электричке на подмосковный аэродром, чтобы сделать свой первый прыжок с самолета «По-2». Почему-то по дороге я глубоко жалел себя, думая: «Какой же я дурак, влез в это дело и теперь не знаю, буду ли жив через пару часов». Правда, через пару часов, переполненный радостью и восторгом, эйфорией после первого прыжка, я готов был тут же прыгать еще и еще. И уже забыл, конечно, о страхах и о том, что пошел сюда, только чтобы испытать себя. И потом я еще не раз ездил по этой дороге на прыжки.

К концу учебы на втором курсе окончилась война, в МАИ начали привозить новую трофейную технику. И оказалось, что надо учиться строить уже не поршневые самолеты и двигатели. Реактивные ракетные двигатели и самолеты стали сегодняшним и особенно завтрашним днем авиации. «Ракетоплавание» оказалось вдруг «не за горами». Наверное, под влиянием этих идей студенты старших курсов Московского авиационного института, университета и Высшего технического училища организовали студенческое научно-техническое Общество по полетам в стратосферу на ракетах. В МАИ председателем этого Общества был студент старшего курса, большой, спокойный и, казалось, медлительный, но фундаментальный Ян Колтунов. Наиболее колоритной фигурой среди членов Общества из студентов МГУ был физик Федя Михайлов – высокий, худой, быстрый, в очках и всегда с «непричесанными» волосами, чем-то очень напоминающий студентов разночинцев-нигилистов середины прошлого века.

Мы слушали лекции профессоров МАИ, МГУ и МВТУ. Все было открытым, «гласным». Общество издавало свои стенгазеты, название которых ясно говорило о его цели: «Путь в космос».