Его уже не ждали - Златослава Каменкович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Йой! И Зозуляку долг наш отдашь?
— А дулю с маком Зозуляку! Я у него и дом отберу!
— Я тоже буду с тобой, — заволновался Гриць. — А скажи, то правда, что Олекса Довбуш клад в пещере закопал?
— Клад? — встрепенулся Ромка. — Эге! Чтоб меня громом убило, если брешу. Вчера в бакалейной лавке пани Эльзы старый пекарь, ну, который с бородкой, кричал: «Ты такая скряга, как тот купец, что жил в большом доме около моста: грабил, грабил, сам не жрал и другим не давал! Все награбленное на Высоком Замке закопал, а сам сдох, как пес. На тот свет ничего с собой не заберешь! «Подавись, — кричит он пани Эльзе, — гульденами, которые у меня украла!» И как плюнет ей в лицо. Вот! Понял?
— А что?
— «А что?» — с досадой передразнил Ромка. — Так и не понял?
— Ну, понял, — угрюмо пробормотал Гриць.
— Что понял?
— Ну, ну… это… — И наконец, обрадованно выпалил: — Пекарь плюнул на пани Эльзу!
— Ну и дурень же ты, Гриць!
Однако, увидев, что Гриць обиделся, Ромка доверительно прошептал:
— Клад на горе… Под самым нашим носом, на Высоком Замке закопанный, слышишь?
— А-а-а! — только и вымолвил пораженный Гриць. И через мгновенье, с опаской озираясь, зашептал: — Найти б тот клад! Тата б вызволили из тюрьмы… Купили б хлеба…
Внезапно Гриць схватил Ромку за плечо:
— А что если клад заколдованный?
Ромка пододвинулся к Грицю и скороговоркой начал рассказывать:
— Старые люди говорят, будто раз в год закопанный клад ровно в двенадцать ночи горит голубым пламенем. Кто увидит, должен перекрестить то место и кинуть что-нибудь. А утром приходи и бери клад.
— И мы ночью пойдем?
— Да, ровно в двенадцать.
— А покойники? — Гриць испуганно перекрестился. — Они тоже из гробов ровно в двенадцать выходят… Лучше утром…
— Ладно, когда начнет светать, тогда пойдем, — согласился Ромка.
Вдруг в небе вспыхнул фейерверк.
— Ой, смотри, как красиво! — задрав голову, залюбовался Гриць.
— В честь дня твоего рождения, — пошутил Ромка.
— Скажешь…
Фейерверк действительно зажгли в честь именинника, но не Гриця Ясеня, а сына наместника Галиции.
Над ярко освещенным парком перед дворцом наместника дождем рассыпались огни. В разноцветных струях великолепного фонтана горела цифра «12». На залитой ослепительным светом веранде среди гостей стоял наместник Галиции — шатен с мечтательными глазами и холеными усами.
Барон фон Раух поправил монокль и, подняв бокал, торжественно провозгласил:
— За именинника!
Присутствующие смотрели на роскошно одетых детей, танцующих в зале. Но среди них не было двенадцатилетнего виновника торжества, изнеженного, тщедушного Пауля. Именинник притаился за роялем, помогая своей хорошенькой золотоволосой кузине Эрике и толстому мальчику привязывать к хвосту шпица «вертушку»,[57] что не помешало барону закончить свой тост такой тирадой:
— За Пауля, моего единственного племянника, будущего блестящего государственного деятеля, как и его отец — глубокочтимый всеми нами наместник Галиции. За Пауля, хох!
Тем временем «будущий государственный деятель» торопил толстого мальчика:
— Макс, поджигай! О, какой ты неумелый, давай спички, я сам…
По залу заметался ошалевший шпиц с горящей на хвосте вертушкой. Танец оборвался. Испуганные дети разбежались по углам. Не меньше были напуганы и их родители.
У матери Пауля от ужаса округлились глаза. Быстро опомнившись, графиня улыбнулась, — мол, детские шалости, — и приказала лакею поймать собаку.
Старый лакей напрасно пытался поймать шпица, что еще больше развеселило Пауля, Эрику и толстого мальчика. Наконец, обезумевший, загнанный шпиц прыгнул на подоконник и, опрокинув вазон с цветами, исчез за окном.
По белой мраморной лестнице из сада на веранду поднимался Вайцель. Наместник поставил бокал на поднос, который держал старый лакей Юзеф, и обернулся к Рауху.
— Барон, а вот и Вайцель…
Вайцель в новом фраке, подчеркивающем его военную выправку, подошел к группе мужчин, окружавших наместника.
Через полчаса наместник, барон Раух и Вайцель перешли в кабинет хозяина. Удобно рассевшись в мягких креслах, они вели беседу.
— Таким образом, получается чудесно! Теперь те «герои» не только голодают, но многие остались без крыши над головой. А детей наплодили как мух. Как вы считаете, мой друг, — Раух обратился к наместнику, — матери этих детей позволят своим мужьям продолжать страйк?
— Нам известно, что завтра состоится тайное сборище забастовочного комитета. Там будет Кузьма Гай… — Вайцель многозначительно взглянул на собеседников и добавил: — И знаете еще кто?
Наместник и Раух вопросительно посмотрели на Вайцеля.
— Кто? — не выдержал Раух.
— Иван Сокол. И кажется, этот… его приятель, библиотекарь Павло Михайлык, который не порвал связи с Женевой.
— И что вы с ними церемонитесь? За решетку — и конец! — воскликнул Раух.
— С Соколом так нельзя! — в раздумье проронил наместник. — Он слишком известный журналист!
— Я удивляюсь вам, граф! Конечно, вы тонкий знаток литературы, искусства, но от писанины Сокола, извините, навозом несет!
— Я бы сказал — порохом, — осторожно поправил барона Вайцель.
— Как можно терпеть?! Этого гайдамаку! Этого… — горячился Раух.
— Кстати, барон, а вы читали что-нибудь из писаний Сокола? — усмехнувшись, спросил наместник.
— Очень нужно… — обиженно буркнул Раух. — Читать бредни мятежника! Пусть читает герр Вайцель, его дело!
Фразу барона приняли как остроту, и все засмеялись.
— Герр Вайцель, а может, Сокол — русский шпион? — неожиданно спросил Раух.
— Нет, он не царский шпион. Сокол гораздо опаснее: он связан с русскими социалистами.
Лицо наместника стало серьезным.
— Герр Вайцель, Иван Сокол — талантливый литератор. Я надеюсь, он одумается…
— Ваше сиятельство, горбатого могила исправит, — возразил Вайцель.
— Нет, нет, с ним так нельзя. Сокол слишком популярен среди черни. Конечно, он заслуживает суровой кары, но…
— Ваше сиятельство, Иван Сокол — одержимый! Десятки раз у него делали обыск и всегда находили запрещенную литературу. Сажали в тюрьму. Но он все равно остался непримиримым врагом нашей монархии. Смею заметить, ваше сиятельство, он — источник зла в Галиции. Сокол и его друзья распространяют социалистическую заразу и подрывают основы и авторитет нашей монархии. Сокол перевел на язык русинов главы из «Капитала» Карла Маркса. И вот более пятнадцати лет эта рукопись служит учебником для студенческих и рабочих тайных кружков, ее переписывают от руки и распространяют… Недавно мне стало известно, ваше сиятельство, что через квартиру Сокола русские социалисты собираются транспортировать из-за границы в Россию нелегальную марксистскую литературу…
— Герр Вайцель, — угрюмо проронил наместник, — я повторяю, Сокол заслуживает самой суровой кары, но… вы должны меня понять, герр надворный советник, нельзя дразнить чернь. Нельзя! Сокол пустил глубокие корни в сердце простолюдинов. Его любят. К его словам прислушиваются. Каждое слово Сокола — пуля, которая метко разит цель. Не лучше ли посеять подозрение к нему?.. И тогда его слова потеряют свою меткость, разительность. Если вам и Это не удастся, тогда… Надо придумать. Ведь каждый человек умирает. Не обязательно на виселице или от пули. Есть и болезни… Скажем, тиф, холера. Наконец, умереть можно даже от грибов, рыбы…
Сделав паузу, наместник многозначительно добавил:
— Они иногда бывают ядовитыми. Такая смерть считается несчастным случаем. Вряд ли кому придет в голову обвинять в ней власти или… надворного советника Вайцеля. Вам ясно?
— Да, ваше сиятельство.
Раух, который тяжело сопел от одышки, терпеливо, без реплик, слушал наместника. При последних словах он неистово зааплодировал, воскликнув:
— Чудесно! Гениально!
И то, о чем так длинно и нудно говорил наместник, барон фон Раух выразил одним словом:
— Отравить!
В это время неполнолетний «будущий государственный деятель» Пауль решил развеселить старого лакея Юзефа, который показался ему печальным. Как только старый лакей вошел в зал, неся на большом серебряном подносе хрустальные вазочки с мороженым, Пауль подкрался к нему сзади и из хлопушки выстрелил старику в затылок, обсыпав его дождем разноцветных конфетти.
Перепуганный лакей выронил из рук поднос, вазочки со звоном разлетелись вдребезги. Роскошное платье графини, пошитое в Париже у самой мадам Рампуан по случаю именин Пауля, было испачкано мороженым. Всегда белые щеки графини покрылись красными пятнами. Не теряя самообладания, она улыбнулась и лишь мягко упрекнула сына:
— О Пауль!
— Я хотел его развлечь! Кто виноват, что Юзеф шуток не понимает? Я же его не поджег! — оправдывался Пауль.
