Речитатив - Анатолий Постолов

– Нет, почему, я верю. Меня просто немножко рассмешили ваши восторги, Леон. Я вас, кажется, еще не видела таким возбужденным и счастливым одновременно.

– Но птица вела себя совершенно необычно!

– Напротив, даже очень обычно. Шапочка мастера сыграла свою главную роль. Жюль, ты-то должен знать, что колибри обожают красный цвет, а когда его так много, они просто теряют голову. Она вас приняла за экзотический красный цветок, и, если бы ее что-то не спугнуло, она, возможно, протянула бы свой длинный клювик, чтобы испить нектар прямо с вашей макушки.

– Ах, вот как! Вы меня, что называется, приземлили, а я уж обрадовался, будто в сказке побывал, поговорил на птичьем языке. Я помню, мальчишкой любил пересвистываться с дроздом, который часто распевал свои арии на дереве перед нашими окнами. А вот с колибри знакомство оказалось односторонним, хотя как знать… может быть мы обменялись информацией, да только дешифровщика нет, чтобы пояснил.

Интересно, что контакт происходил в полной тишине, это еще больше мистики прибавило к восприятию, поэтому я с таким энтузиазмом все воспринял. А вообще, птичка-то певчая?

– Колибри издают не очень громкий звук, чуть похожий на перекличку цикад, – сказала Виола.

– Как скучно! – удивился Варшавский. – Столь миниатюрное изящное творение природы, а голоса нет. К ней бы подселить китайского соловья в качестве учителя пения…

– Зато это единственная в мире птица, которая умеет пятиться, то есть, она двигается в обратном направлении, не разворачиваясь.

– Вот-вот. Именно так и происходило – она то приближалась, то чуть отодвигалась, будто хотела получше рассмотреть, определить, что за цветок перед ее глазами…

Кот

– А перед ее глазами сидел ученый кот, – усмехнулся Юлиан.

Варшавский задумчиво покачал головой. Снял шапочку и положил ее на колени. Чай уютно журчал, наполняя гжельский фарфор оранжевым сиянием.

– Вы меня второй раз назвали ученым котом. Неужели похож?

– О, да… особенно в шапочке.

– А я, кажется, собирался в прошлый раз рассказать об одной моей догадке, связанной с поэмой «Руслан и Людмила». Там ведь и появляется ученый кот. Взят он, разумеется, из русских сказок, но у Пушкина его роль особая. Вообще на этот счет существует целая литература. Многие исследователи согласны с тем, что поэма эта провидческая, словно надиктованная поэту, и все образы в ней несут двойной или символический смысл. Скажем, дуб, который раскинул свои корни у лукоморья – это символ земли русской. Что, похоже, никем не оспаривается. А вот ученый кот вызывает много толков. Я лично полагаю, он символизирует русского царя, самодержавие – как институт власти. Помните… идет налево – песнь заводит, направо – сказку говорит. Так вот, движется кот по не совсем обычной траектории. Но прежде чем пояснить, по какой именно, надо спросить: а что же в поэме символизирует златая цепь? Чего только не прочтете вы в комментариях этих стихов… Она и символ вечности, и знак бессмертия, и спираль кармических перевоплощений… А правда одна. Златая цепь – это вера. Да, православная вера, и как только вы принимаете этот тезис, тогда выстраивается триединство русской исторической миссии: родина, царь, православие. И цепь, опутывая ствол дерева по спирали, уходит в космос, ибо вера несет в себе божественный замысел.

– Я не планировал с вами дискутировать в день вашего рождения, дорогой Леонард, – сказал Юлиан, слегка подавшись вперед, – но не могу удержаться. Мне лично кажется, что цепь – это само государство, вначале – самодержавие, потом диктатура пролетариата, теперь – ни то ни се, а все равно символика абсолютно прозрачна: цепь – она цепь и есть, и со времен царя Гороха – это тюрьма, неволя, каторга, запрет свободолюбия. Меняется власть, меняются цари от помазанника до большевистского атамана, цепь иногда ослабевает, но остается символом рабства.

– Я согласна с Юлианом, – сказала Виола, жуя бутерброд со шпротинкой лежащей на овальном ломтике огурца. —

Я думаю, что кот как символ царя и сама цепь олицетворяют самодержавие. Они ведь друг без друга не могут существовать, поэтому связаны одной цепью.

– Вы повторяете примитивное толкование многих пушкинистов, – раздраженно перебил ее Варшавский. – Поймите, ученый кот поднимается вокруг дуба по спирали, а не ходит взад-вперед вроде маятника. Он ведь не сидит на цепи, как сторожевой пес, а «ходит по цепи кругом». Кот и цепь – это в более широком смысле пространство и время. Когда кот на видимой стороне цепи, он движется по ней направо, когда он оказывется на невидимой наблюдателю стороне, он движется налево. Такова диалектика. Диалектика любого общественного развития и нашего осознания себя в этом мире. Песни и сказки, которые кот наговаривает, – тоже две противоположности, они – реальность и миф, без взаимовлияния которых ни одно устремление, ни один общественный скачок невозможен!

– А Пушкин? – спросила Виола. – У него что, роль такого регистратора или наблюдателя, как вы его назвали? Разве он не пересказывал сказки, услышанные от няни? И если говорить об истории России, то как она могла продолжаться, опираясь на свое триединство, если два важнейших ее элемента – царь и вера – исчезли. Вы думаете, Пушкин мог предвидеть, что падение самодержавия, о чем он втайне мечтал, приведет к развалу России?

– Дорогие мои… – с горечью произнес Варшавский, видимо, обескураженный критикой столь, как ему казалось, очевидной теории. Но он только покачал головой и выдавил из себя улыбку, пытаясь как-то сбросить возникшую напряженность. – Лучше скажем так: какие бы мы куры ни строили вокруг поэмы Пушкина, это все равно вещь сама по себе прекрасная, живописная, гениальная. Согласны?

И не дожидаясь ответа, он взял в руки академическую шапочку, посмотрел на нее с некоторым сожалением и аккуратно положил на край столика. Затем бросил взгляд на наручные часы, быстро встал, молча пожал руку Юлиану и, слегка поклонившись Виоле, пошел к выходу.

Она догнала его почти у дверей.

– Леон, вы как-то уходите неожиданно. Даже не спросили Юлиана о его новых пациентах. Может быть, вы обиделись на нас?

– Бог с вами, милая моя Виола… Я выше обид. Но три дня голода не очень-то располагают к бурным дискуссиям. Я устал. Надо расслабиться, отдохнуть. Общее представление о том, что происходит во время сеансов у меня есть, а подробности не нужны. Да и по себе знаю, подобная откровенность расценивается как болтливость, особенно в кругу профессиональных психологов.

– Леон…

Она замолчала, потупясь, и только ее рука нервно ерзала в узком кармашке джинсов.

– Леон, я бы хотела к вам подойти. У меня есть один вопрос, несколько деликатный… Мне надо узнать ваше мнение…

– Конечно, – сказал Варшавский, – в любое удобное для вас время. Лучше всего во время перерыва, то есть между часом и тремя. Я не обедаю в это время, просто расслабляюсь, отдыхаю. Буду рад оказать вам помощь. Вы… – он замолчал, пристально глядя на нее, – вы можете рассчитывать на меня.

– Только я не хочу, чтобы кто-то из знакомых меня увидел, просто… знаете, пойдут разговоры…

– Я вам обещаю полную конфиденциальность. После часа дня, примерно в полвторого лучше всего. В приемной никого не бывает. Только позвоните заранее.

Он улыбнулся, взял ее руку и, бросив взгляд в сторону балкона, быстро прикоснулся к ней губами.

Физика

Юлиан погасил сигару, тщательно притоптав расплющенным концом дымные развалины. Круглая хрустальная пепельница сразу стала похожа на амфитеатр залитого лавой Геркуланума. Виола присела на краешек стула. Сложив лодочкой ладони и зажав их между коленями, она медленно покачивалась, словно вторила музыке, доносившейся откуда-то из соседнего дома.

– Что-то наш Лев сбежал, даже сигарного дымка не нанюхавшись толком, – усмехнулся Юлиан.

– Да, он какой-то странный был сегодня. Потерянный. Правда? Может быть, от голодовки просто чуть не в себе еще…

– Я думаю, его эпизод с колибри слегка покачнул. То есть он получил такой легкий нокдаун, а собирался оставить ринг победителем, увенчанным лавровым венком… И все к этому шло. Шапочка мастера, диалог с колибри… Ничто не предвещало беды. А ты молодец, сразу сообразила, что колибри на его шапочку клюнула. Если бы не это, он лопнул бы от собственного величия. «Я говорил с ней… она мне поведала секреты мировой души… Маленькая птичка открылась мне…»

– Ну ладно, ладно, чего ты напускаешь? У тебя разве не бывает таких же конфузов? Ты себя мнишь героем, а тебя вот такая же дурочка, как я, ставит на место.

– Какая же ты дурочка? Мне показалось, ты сегодня просто была в ударе. Когда он приходил в первый раз, ты выглядела на четверку с минусом, лепетала, как школьница на экзамене.

А сегодня – мало того что с колибри опозорила, так еще посмела пошатнуть его незыблемый авторитет великого пушкиниста.