Империя алмазов - Джеральд Браун

Он дошел до скалы, огляделся, напряженно высматривая ее. Позвать он не решался. На старом месте ее не было.

Целая и невредимая, она сидела на крыше бункера футах в десяти от Чессера. Он бы ее ни за что не увидел, если бы она не запела знакомую песенку.

Он жил одиноко в огромнейшем доме среди старых кресел и мраморных лестниц и спал…

Он шикнул на нее, и она быстро спустилась.

Он объяснил, в чем дело, и изложил свою идею насчет утреннего парома. Марен предложила воспользоваться одной из яхт, обычно стоящих на якоре в проливе между островами Сент-Маргерит и Сент-Онора. Одна-две всегда там были, а в хорошую погоду и того больше, потому что из Канна приплывали любители позагорать, искупаться и перекусить на природе. Дело того стоило.

Пролив был шириной с четверть мили. Марен и Чессеру пришлось бы плыть от силы сто пятьдесят-двести ярдов. Чепуха. А убедить кого-нибудь взять их на борт и отвезти в Канн для Марен не составило бы ни малейшего труда.

Чессер согласился с ее планом. До пролива было рукой подать. На рассвете они спустятся по скалам на берег – во время отлива им придется плыть даже меньше. На ночь они укрылись в наземном бункере. Устроились на цементном полу возле стены – напротив двери. Кроме двери, в бункере было еще три входа. Самый большой – наверху, в потолке. Отверстие для орудийного ствола. Снаружи пробраться сквозь него было нельзя: его почти затянула разросшаяся куманика. На стенах справа и слева были амбразуры – горизонтальные щели примерно тридцать шесть на десять дюймов – слишком узкие для мужчины. Значит, единственным входом для Толанда и его людей оставалась дверь.

На мгновение Чессер и Марен почувствовали себя в безопасности. Сейчас ночь. Остров большой – они могут быть где угодно. Толанд – даже если он разнюхал о существовании бункера – наверняка не знает, где искать. Но завтра – завтра все будет иначе.

Чессер положил пистолет на пол рядом с собой. Марен держала свой на коленях. Оба были сняты с предохранителей. У Чессера в голове вертелась единственная мысль. Наконец он высказал ее:

– Откуда им, к чертям, известно, где мы? – Марен не ответила. – Они не могли нас вычислить. – Марен продолжала молчать. – Наверняка им кто-то сообщил.

– Да, – тихо сказала она.

– Но кто?

Чуть погодя ока проговорила:

– Мы уехали из Лондона не попрощавшись, и я позвонила отсюда.

Чессер сразу понял, что она звонила Милдред. Его внезапно охватила такая злость, такая злость, что на минуту он возненавидел Марен. Безрассудная дура. Ну ее к дьяволу. И Милдред вместе с ней. Он ведь сразу раскусил эту карлицу. Естественно, она отказалась от чека, который он предложил. Ей предстояло получить куда больше – от Системы. Проклятая коротышка! Она их заложила.

– Я ненарочно, – сказала Марен голосом, в котором явно слышались слезы.

Чессер снова ее любил. Он представил, что она сейчас чувствует. Наверно, нет боли мучительнее, чем боль обманутого доверия. Он обнял Марен и прижал к себе. Провел рукой по ее щеке: она была влажная. Чессер порадовался, что в темноте не видит ее слез. Но он их ощущал и ненавидел отчаяние, которое они выражали, ненавидел Милдред – больше за это, чем за все остальное.

– Я правда ненарочно позвонила, – повторила Марен, имея в виду, что на этот раз она не призывала на их головы опасность.

– Думаю, нас выдала не Милдред, – солгал Чессер.

– Не Милдред? – с надеждой спросила Марен.

– Нет, – лгал Чессер. – Ей же есть, что терять, – могущество и все такое. – Он изобретал на ходу. – По-моему, это Катрин из гостиницы. Она вечно звонила по телефону, помнишь? Небось проболталась кому не следует. Все ее друзья сплошные сплетники.

– Катрин?

– Ну да, – с преувеличенным убеждением сказал Чессер и замолчал: пусть обдумает новый вариант.

Ложь помогла. Марен не вполне поверила, но не исключила и такой возможности, а потому приняла гипотезу Чессера. Лучше это, чем ничего.

Чессер вспомнил, что захватил сигареты. Он зажег две.

– Ноги болят, – пожаловался он, пытаясь отвлечь Марен.

– Бедняжка, – утешила она.

Он вытянул ноги, и Марен коснулась его ступней.

– Вечно ты теряешь ботинки, – сказала она.

Чессер вспомнил, когда в прошлый раз потерял их. Когда провел ночь у леди Болдинг.

– Пить хочется, – произнес он, стремясь переменить тему.

– Лучше об этом не думать.

Но Чессер не мог об этом не думать. Он и правда хотел пить после такой пробежки.

– Пососи что-нибудь, – посоветовала она. – Так всегда делают, когда заблудятся в пустыне. Зачем-то гальку в рот кладут.

Она нащупала пуговицу на платье. Оторвала и положила Чессеру в рот.

– Надо же провести ночь – возможно, нашу последнюю – в таком идиотском месте, – сказал он.

– Эта не последняя.

– Они убийцы. Толанд и те, что с ним. Сразу видно.

– Лучше умереть так, чем в постели. Чессер фыркнул.

– Правда, – Марен была серьезна. – Многие ложатся в постель и ждут конца. Они медленно умирают – вместо того, чтобы заняться чем-то более приятным. Думаю, люди должны встречать смерть, а не ждать, пока она придет за ними.

«Она уже близко», – подумал Чессер.

– Я тебе рассказывала о своем дяде? О старом Улане?

– Нет.

– Его уложили в постель и сказали, что через пару дней он умрет. Дядя Улан знал, что это правда, поэтому лежать не согласился. Он надел выходной костюм, поехал в Стокгольм, напился, ворвался на заседание риксдага и стал поносить правительство. Его забрали в участок, потом выпустили, он снова напился, переспал с тремя шестнадцатилетними девицами сразу, заказал в ресторане самые дорогие блюда и отказался платить, потому что денег у него не было. После этого ограбил банк на шестнадцать миллионов крон и был убит по дороге к самому знаменитому во всей Швеции публичному дому.

Чессер засмеялся.

– Ну ты фантазерка!

– Это правда, – настаивала Марен. – Не все, конечно.

– У тебя, небось, и дяди Улана-то не было.

– Был. Он мне сказки перед сном рассказывал. Когда был дома, а не искал приключений.

– Смешно будет, если нас тут ухлопают.

– По-моему, вполне нормальная причина.

– Меня не волнуют причины, – сообщил Чессер. – Куда интересней исход.

– Ничего ты не понимаешь, – вздохнула Марен.

Она уснула в объятиях Чессера. Он ни на секунду не сомкнул глаз, не отвел взгляда от светлого прямоугольного проема. У него было время на размышления – и он размышлял. Обрывки воспоминаний, осколки прошлого сменяли друг друга, как в калейдоскопе… Женщины, которых он знал. Полустертые имена, неясные фигуры, ласки, испытанные и забытые, – как блюда за обедом. Сильвия, танцующая нагишом. Мичем, Уивер, Уотс, леди Болдинг, Мэсси… Отец, начавший было свои бесконечные увещевания. Чессер прервал его на полуслове и заговорил с ним о матери, так и оставив отца стоять с открытым ртом. Чессер считал, что мать умерла от злокачественного пренебрежения к ней. Он никогда ее не видел, даже на фотографии. От нее не сохранилось ничего. Неужели она никогда не фотографировалась? Не может быть. Однажды Чессер прочел свое свидетельство о рождении, и имя матери, официально связанное с его именем, заставило его ярче представить ее. Наверное, она была красива, слишком красива. И вовсе не изменяла мужу, как внушали Чессеру, когда он повзрослел и был допущен к семейным тайнам. Раньше он не противоречил отцу, но теперь бросил ему обвинение – и отец исчез, пригрозив, что не явится больше никогда.

Четырехугольный проем ярче выделился на фоне черноты внутри бункера. Близился рассвет.

Марен спала так сладко, что Чессеру не хотелось будить ее. Еще несколько минут покоя. В предутреннем свете он с нежностью увидел, что она поджала ноги, стремясь согреться рядом с ним. Ладони у нее были сложены вместе, пальцы переплетены, словно ее охватывало сильное желание. Она потерлась щекой о грудь Чессера и продолжала спать, но к этому времени уже совсем рассвело. Он шепотом позвал ее, и она открыла глаза.

– Доброе утро, – сонно проворковала она. Чессер сомневался, что оно доброе.

Марен встала и потянулась. Выгнула спину и выбросила вверх руки. Со стороны это выглядело немного странно, потому что в руке у нее был зажат пистолет.

– Не представляю, как эти клошары спят так каждую ночь, – заявила она, имея в виду тех бездомных оборванцев, что ночуют на парижских тротуарах.

Чессер поднялся с трудом. Он так долго сидел, не меняя положения, что его тело, кажется, превратилось в камень. Морщась, он растер затекшие ноги.

Марен тем временем проверяла пистолет. Вынула обойму и убедилась, что все патроны на месте. Потом велела Чессеру сделать то же самое.

Он тоже проверил. Теперь можно идти к проливу.

Чессер вышел из бункера первый. Сделал три шага и тут же краем глаза заметил на опушке леса какое-то движение. Человек в черном. Тот, похожий на пруссака.