А жизнь идет... - Кнут Гамсун

— Ну, конечно, ничего, — есть о чем разговаривать.

— Ну что за кофе! А печенья я больше не буду брать.

— Непременно возьми печенье, самое лучшее съешь их все!

— Нет, я сыта. А сестру Хозею и Эзру помнишь? Ведь это ты основал, так сказать их хлев, и все они закричали тогда, что хлев слишком велик для их скота; а теперь он уже давно мал, и Эзре два раза приходилось расширять его, — и всё это из-за большого болота, которое они осушили и возделали. Поэтому Хозея и её муж — богатые и высокочтимые люди, и он у нас самый крупный плательщик налогов. Я буду кланяться им от тебя, не так ли? А теперь, Август, позволь попрощаться с тобой и пожелать тебе счастья и успеха с твоими деньгами!

Она пошла к двери, не протянув ему руки.

Он понял, что это от крепкого кофе у неё зарумянилось лицо, и она сделалась так необычайно говорлива, и он, по правде говоря, здорово утомился, слушая её. Но Август не мог позволить ей уйти, не сказав ей хотя бы несколько слов благодарности. Свою благодарность он выразил довольно странно:

— Паулина! — позвал он. — Если уж нельзя иначе и я, как ты говоришь, должен непременно владеть этими деньгами, то я в твоём присутствии утверждаю, что я ни в коем случае не стану разрывать здесь горы и не потрачу свои деньги на какие-нибудь копи. Никто в этой жизни не заставит меня сделать это. Я достаточно нагляделся на них в Южной Америке и повсюду, как они ходят, колотят по камням и глядят в увеличительное стекло, а как заведётся шиллинг, так тотчас несут его за бумаги, и много раз видел я, как они собирались уже бросить всё, но у них делалась золотая лихорадка, и они не могли кончить. Боже избави меня! Ты можешь быть спокойна, Паулина.

— Это не моё дело, — сказала она и протянула ему руку. Меня-то чем это касается? Мне всё это совершенно безразлично.

Следующий час целиком посвящён великим планам, взлётам за облака, видениям и сказке.

Хорошо, что пришла Старая Мать и остановила его. Она, как всегда, захотела посоветоваться с ним о чём-то, на этот раз — о возмутительном поведении вдовы Солмунда по отношению к своему благодетелю, аптекарю. Дело шло о каких-то двадцати пяти кронах и о каких-то пятидесяти. Августу было всё в точности объяснено, и он сердился всё больше и больше. К нему обращались теперь с самыми разнообразными делами, и он ничего не имел против этого, он всегда мог посоветовать, и если не сегодня же, то, во всяком случае, завтра у него будет не только доброе желание, но и возможность помочь.

— Она не даёт ему покоя, говорите вы?

— Ни малейшего покоя. Она приходит в аптеку, и её приходиться выталкивать.

— Так она будет иметь дело со мной!

— Вот это дело! — воскликнула Старая Мать. — Я так и знала: — стоит мне только обратиться к тебе...

— Я этого не потерплю! — громко закричал он, словно пришёл в бешенство и не хотел, чтобы его сдерживали. — Мне совестно вас просить об этом, но я не знаю, что они сделали с моей одеждой. Я хочу встать.

— Ты сию же секунду получишь свою одежду! — сказала Старая Мать. — Спасибо, На-все-руки, ты всегда верен себе...

Следующие часы были полны кипучей деятельности. Его первым делом было осмотреть дорогу: всё было отлично вычищено, это была настоящая королевская дорога до самого верха, где стояла охотничья хижина, глядевшая на него из-под бровей. Он рассчитался с рабочими.

— А железная решётка? — спросили они.

— Потом, — отвечал он. — У меня сейчас другая забота.

Они вместе сошли вниз. Рабочие должны были начать цементировать погреб у Головы-трубой, в то время как Августу нужно было спуститься в самый город, чтобы попасть на дорогу к вдове Солмунда в Северную деревню. Боже, какая неудача! На перекрёстке он наткнулся на самоё Паулину, и невозможно было ускользнуть от её зорких глаз.

Она не обнаружила ни малейшего удивления, увидав его на ногах, она тотчас сказала:

— Хорошо, что я встретилась с тобой, Август! Я только что была у окружного судьи, передала ему все бумаги и получила квитанцию, так что тебе остаётся только сходить и получить чековую книжку. Отличный человек окружной судья! Он сказал: «Пожалуйста, садитесь!» и выслушал всё, что я ему сказала. «При такой доверенности это были без всякого сомнения ваши деньги», — сказал он. «Но я не желаю владеть чужими деньгами», — отвечала я. Тогда судья засмеялся. А когда я уходила, он сказал, чтобы я вечером непременно пришла к нему, поговорить с ним и его женой. Я никогда прежде не слыхала, что бывают такие отличные люди, каких я встретила здесь! И знаешь, что со мной случилось, когда я пришла от тебя? Эстер и доктор узнали от аптекаря о моём приезде и наказали в гостинице самым строжайшим образом, чтобы я сейчас же пришла в докторскую усадьбу, а не то они силком потащат меня к себе! Как тебе это нравится? Где ты видывал таких людей, как здесь? Ну, а теперь мне некогда разговаривать с тобой, я на одну минутку загляну в гостиницу, приведу себя немного в порядок и побегу к доктору. И потом я хочу сказать тебе, Август, что я ничуть не раскаиваюсь, что мне из-за тебя пришлось приехать в Сегельфосс, и я этого никогда не забуду. Ну, а теперь сразу же ступай к областному судье и получи у него, что тебе следует.

И она побежала.

Август не успел сказать ни одного слова.

Он поглядел на часы. Паулина были права: он мог пойти за чековой книжкой сейчас же. Какая удача!

Десять минут у него ушло на поход и другие десять минут на разговор с окружным судьёй. Август поблагодарил его за помощь и поддержку, осыпал его благословениями в изысканных и своеобразных выражениях и ушёл.

Он успел только мельком взглянуть на неожиданно крупную сумму в книжке, — о боже! — затем опять поглядел на часы и поспешил в банк. Консул Гордон Тидеман и директор банка Давидсен стояли как раз и собирались уходить. Консул надевал свои жёлтые перчатки.

Август попросил извинения и несколько смущённо протянул свою чековую книжку: нельзя ли ему получить совсем немного денег? Ему следует как раз заплатить кое-кому пустяки, впрочем...

Они оба стали разглядывать книжку, они ведь всё лето слышали разговоры об этом богатстве. Так, значит, это не было выдумкой. Они кивнули в знак того, что ничего не имеют против заплатить по такой книжке. Сколько денег ему нужно?

Август попросил только тысячу, чтобы иметь немного карманных денег.

На улице консул сказал ему:

— Садись, На-все-руки, поедем домой.

— Да уж не знаю, — у меня дело в Северной деревне.

— Хорошо. В таком случае я сперва отвезу тебя в Северную деревню. Ты только что встал на ноги, и тебе не годится так много бегать. Я рад, что могу облегчить тебе эти шаги. Ты очень сильно был болен?

— Только простужен.

Они поговорили о дороге, о том, что она готова, что осталось только поставить железную решётку, и что это не к спеху. Консул решил после обеда отвезти дам к охотничьей хижине.

Они отыскали вдову Солмунда, Август пробыл у неё всего лишь несколько коротких, но решающих мгновений и сказал совсем немного слов: он был теперь достаточно могущественным для того, чтобы бросить на стол пятьдесят крон и потребовать молчания навеки.

XXIV

В тот же самый вечер Август отправился в Южную деревню. Был самый обыкновенный день недели, пятница, но все дни одинаково хороши, можно много сделать и хорошего и дурного также и в пятницу.

Он мог бы зайти в сегельфосскую лавочку и сначала купить себе новую одежду; и он подумал об этом, но потом у него не хватило терпения: сердце влекло его дальше. Разве это так странно? И разве ничего похожего не случалось с кем-нибудь, другим?

Ом бы мог нарядиться в новое платье, надушить носовой платок, надеть рубашку с открытым воротом, взять у фрёкен Марты верховую лошадь и так появиться в Южной деревне. Всё это пришло ему в голову, но его сердцу было некогда. Но разве он был вне себя? не мог владеть собою? Напротив, он отлично владел собою, ничего жалкого или стариковского не замечалось в прежним матросе, походка его была легка, он был влюблён, и богат.

Он мог бы и не идти здесь по пыльной деревенской дороге и каждую минуту отходить в сторону, чтобы отереть пыль с башмаков о кочку, поросшую вереском, — он мог бы иметь слугу, боя, который шёл бы за ним по пятам и отирал бы пыль, с его башмаков шёлковой материей. А разве не мог бы он в эту самую минуту забыть Корнелию из Южной деревни и вместо этого с билетом в кармане отправиться в далёкий свет, который так манил его? Он подумал и об этом, но его сердце не разрешило ему...

Семейство находится на лугу, все руки заняты сенокосом, сено сгребают и возят домой, возят его по старинному обычаю на санях. Август скромно и тихонько подходит к ним, держит себя с ними, как равный, хотя он так богат, он снимает шляпу и говорит:

— Бог в помощь!

Тобиас благодарит.

Он сплёвывает и собирается начать разговор.