Все хорошо - Мона Авад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Миранда, это ведь всего лишь часть вашего тела», – деликатно замечал он, закатывая штанину моих спортивных штанов. И проводя пальцами по шрамам на моем бедре. Трем шрамам. Трем белым выступам, похожим на зубья вил.
Интересно, как там у Марка дела? На днях мне звонили из «Спинального отделения», предупредили, что, к сожалению, в ближайшее время Марка не будет. Он в отпуске, вот как они это объяснили. Но другой терапевт, Брэд, рад будет мной заняться.
«Все нормально, – отозвалась я. – Откровенно говоря, я к вам пока и не собиралась. Мне стало намного лучше. А Марку, пожалуйста, передайте, что я желаю ему всего доброго».
Теперь из трельяжа на меня смотрят три Марка. Лица у них бледны. С губ срывается частое прерывистое дыхание. Они стискивают руки и таращатся на меня расширенными от ужаса глазами. Я отпиваю глоток шампанского из бокала. И снова вижу перед собой трех Миранд. Каждая из них как будто светится изнутри. Словно кто-то включил протянутую у них под кожей гирлянду из лампочек. Глаза их сияют. Свежие, как вишни, губы алеют, сами собой складываясь в улыбки. Я вздыхаю с облегчением. Все хорошо, просто я слегка на взводе. Нервничаю, наверно. Ведь сегодня у меня важное свидание. А я не ходила на свидания уже очень, очень давно.
Когда же это случалось со мной в последний раз?
Я вспоминаю, как благоухающие виски губы шотландца прижимались к моему бедру. Это ведь не считается, верно? Тот случай свиданием не был. А следом мне сразу же вспоминается Пол. И наши с ним головокружительные свидания в Эдинбурге после спектаклей. Как я сидела напротив него в пабах, на колючей траве Трона Артура[19], посреди пологих зеленых лугов, и чувствовала себя такой живой, кипящей энергией, искрящейся электричеством. А после, по возвращении в Новую Англию, он всегда приезжал из Портленда туда, где я в тот момент выступала – осенью в Бостон, летом на Кейп-Код и в Беркшир, где проходили фестивали. А я думала только об одном – как бы мне улизнуть с ним на вечер, на ночь, на весь день.
Годы спустя наши с Полом свидания очень изменились. Я о том периоде, когда мы с ним тщетно пытались воскресить былую близость после моего падения. Кажется, совсем недавно мы с ним сидели в суши-баре в Марблхеде. В том самом, где раньше любили ужинать, отмечая конец театрального сезона. Пол каждый раз говорил: «Наконец-то ты хоть ненадолго ко мне вернешься», давая понять, как сильно по мне стосковался. А меня захлестывало волной счастья – до чего же приятно было снова оказаться дома, принадлежать только ему. Но в последний раз, когда мы там ужинали, все было иначе. Очередная неудачная попытка вернуть в нашу жизнь романтику. «Давай на этой неделе ты выберешь заведение, а на следующей – я. Будет весело! Нужно ведь попытаться что-то сделать. Я готов пробовать, а ты? Да-да. Конечно». Мы сидели напротив друг друга за крошечным черным столиком. Посетители справа и слева от нас оживленно разговаривали, наклонялись друг к другу, держались за руки, как будто специально, чтобы подчеркнуть, как мы с Полом отдалились. Он торопливо хлебал холодное сакэ. И смотрел на меня мрачно, так, словно остатки его жизни догорали в огне. И огнем этим была я. Со своим бескровным лицом, вечно напряженным в ожидании очередного болезненного спазма. Со своими омертвелыми ногами и сгорбленной спиной. Со своими затуманенными обезболивающими глазами, в которых постоянно стояли слезы, неспособные пролиться из-за того, что под веществами я даже плакать не могла. Да, я сидела напротив него и делала вид, будто слушаю его рассказы о работе, хотя на самом деле просто блуждала в сумрачных закоулках своего собственного несчастья, своего собственного страха. Сидела, уставившись на орхидею в узкой вазе. Такую непримиримо розовую. Похожий на вагину цветок с таким откровенным чувственным наслаждением поджимал лепестки, что я, помнится, позавидовала его жизни. Пол печально жевал суши. Благоухающий одеколоном, надевший мою любимую рубашку, тщательно отгладивший брюки – и это при том, что он точно знал: секса после свидания ему не видать. Дома я шагну к разложенному – всегда теперь разложенному – дивану. А он в одиночестве направится в спальню. Обернувшись через плечо, спросит: «Точно не хочешь лечь в постель?» Заранее зная, что я отвечу «нет».
«Точно, Золотая рыбка, точно. Мне тут лучше спится». Разумеется, это была неправда.
Я закрываю глаза. Не думай сейчас об этом. Не вороши эту дрянь. Думай о Хьюго. Хьюго ведь не Пол, правда? И ты уже не ты. Просто взгляни в зеркало и убедись. Подумай о грядущем вечере. О том, как светится твоя кровь. Включи музыку, вот, так-то лучше. И вообще, где шампанское? Как, бокал уже опустел? Ну так плесни себе еще! Кто тебя осудит? Конечно, ты нервничаешь – и в хорошем смысле. Наконец-то в хорошем смысле! У меня сегодня праздник. Своего рода воскрешение. Как же долго я этого ждала! Лежала в постели, слушая, как за одной стеной рыдает комендантша, а за другой трахаются соседи. Воображала, как мы с Хьюго сидим за столиком напротив друг друга. Его лицо в мерцающем свете свечи. Его взгляд, впервые в жизни направленный на меня, а не куда-то в сторону. Наконец-то я воочию увижу его облик, давно уже начертанный «на восприимчивых таблицах сердца»[20], как говорила Елена о Бертраме. Услышу, как его губы, благодаря шраму как будто все время усмехающиеся, произносят мое имя: «Миранда». А потом… А что потом?
Понятия не имею. Никогда не могла себе представить, что будет потом.
Отчего-то дальше мне виделись только звезды.
Я снова провожу щеткой по волосам, хотя на самом деле расчесывать их вовсе не нужно. Сегодня я впервые за много лет сходила в салон. Мне закрасили седину, сделали стрижку и укладку.
«Что вам предложить?» – спросила меня мастер.
А я ответила: «Все!»
А после, в кресле, все дивилась тому, что так долго сижу, а мне совершенно не больно. И хохотала, хохотала.
«Кто-то сегодня очень счастлив», – заметила мастер.
«Вы про меня? Ой, нет, я просто вспомнила одну шутку».
«Люблю шутки», – отозвалась мастер и приготовилась выслушать от меня забавный анекдот.
«Ой, это одна из тех шуток, которые в пересказе не
