Возвращение в Тооредаан 2 (СИ) - Егор Чекрыгин

— Но — но…. — Говорит она мне строго так и холодно. — Много на себя берешь, солдат. Не в свои дела нос не суй. Тебя сюда не советы давать позвали, а оружие чистить. Ты как, уже сделал?

— А чего не сделать‑то говорю. — Тут всего‑то четыре пистолета, две шпаги, три кинжала, да плохонький мушкет. Даже странно, — благородный оу Рж*коов, в оружии шибко хорошо разбирается. С чего бы ему такую пакость держать?

— То, — говорит — его военная добыча, что ему после боя с пиратами досталась. А вот это вот чего?

— Не могу знать, ваша милость. По всему видать, тоже пистоль какой‑то. Только зачем‑то разобранный весь, видать сломанный. Хотя, не пойму, зачем в нем столько деталек всяких. И где замок?

— Так если сломанный, может выбросить?

— Так ведь оу Рж*коов, зачем‑то все это хранил. Как же мы выбрасывать‑то будем?

— А это вот чего? — Вдруг влезла в разговор Лиита. — Какие забавные штучки… — Жалко не из золота или серебра, а то можно было бы заказать ювелиру просверлить в них дырки, и бусы сделать. А что это вообще такое? Никогда раньше не видела.

— Не могу знать. Я тоже не видел. — Без зазрения совести, соврал я. Видел я уже эти штуки. Только по отдельности. Вот эти вот, которые сверху, мы из тел врагов Иигря извлекали. А вот эти…. Ага, те самые, которые мы рядом с местом побоищ находили. Вот оно значит какое, "невероятное оружие" "Стрелка". И чего мне теперь с этим делать?

Письмо к Юстиине Љ?

Здравствуй дорогая кузина. Надеюсь это письмо, написанное несколько второпях, и отправленное с попутной оказией, все‑таки достигнет твоих глаз, ибо — времена нынче военные, и возможна всякая случайность.

Да уж — отнюдь не так я представлял себе завершение нашей дипломатической миссии. И наверное только с прошествием некоторого количества времени, можно будет сказать увенчалась ли она успехом, или это был полный провал. Ведь, рассуди сама, — с одной стороны, дипломатическую миссию прерванную войной, едва ли можно назвать удачной. А с другой стороны, вполне возможно, что кабы не наша поездка, число ренегатов покинувших Союз Народов было бы куда более значительным, чем мы имеем по сию пору. Впрочем, увы, но твой любящий кузен, вынужден признаться в незначительности своих знаний, по поводу зарождения самой идеи этой дипломатической миссии, как, впрочем, даже и самих истинных целей ее. С одной стороны, у меня создалось стойкое ощущение, что эта война стала для генерала таким же сюрпризом, как и для всех простых смертных, к числу которых, не смотря на все свои потуги войти в круг избранных, я вынужден причислить и себя. А с другой….

…Возможно это следствие того, что сама по себе, война есть стихия, в которой люди военного склада натуры, чувствуют себя особенно комфортно. Все эти выстрелы, сражения и смерти, гибель и разорение, страх и многотысячные толпы людей, идущих, подчиняясь приказам своих полководцев, дабы вопреки собственному желанию жить и отвращению к смерти, убивать друг друга подобно диким зверям. — Все то, что вызывает у нас с тобой, дорогая кузина, как людей сугубо гражданских лишь отвращение и ужас, (да, я не стесняюсь в этом признаться), для людей военного склада натуры — как небо для птицы, или вода для рыбы, являются естественной стихией их жизни. Это для меня, как для дипломата, то зыбкое состояние недоверия и сомнений, кое мы наблюдали накануне войны, куда более предпочтительнее, нежели четкое понимание кто есть враг, а кто друг, дарованное нам с первым выстрелом начавшегося противостояния. Но для людей подобных генералу оу Ренки Дарээка, фальшивые улыбки, и слова дружбы процеживаемые сквозь сжатые в ненависти зубы, вероятно были абсолютно невыносимыми, и теперь они бесконечно счастливы, имея возможность обнажить клинок, и употребить его против вполне четко обозначивших себя врагов….И наблюдая за генералом, я отнюдь не готов, уподобляясь некоторым злословам из нашего дипломатического ведомства, обвинять сих "людей военных" в кровожадности и примитивности их натур. Ибо я убедился, что сей достойнейший муж отнюдь не кровожаден, не примитивен, и по своему и сам ненавидит войну, ибо ему вероятно приходилось потерять в сражениях немало своих добрых товарищей. Но там, где мы предпочитаем тянуть до последнего, стараясь не дать оборваться ни единой, удерживающей мир ниточке, люди подобные генералу, предпочитают разрубить проблему единым махом, а потом заново сшить то, что удастся сохранить. И потому, основываясь на некоторых отзывах о генерале, кои я слышал от своих коллег, как об одном из предводителей некой "партии войны" при дворе нашего государя, мне, иной раз, приходит в голову идея, что вполне вероятно целью нашей поездки по Срединному морю, как раз и было приближение этого "решительного часа войны", а вовсе не умиротворение сторон. Отсюда и эти странные и загадочные поездки генерала, и его намеренное игнорирование официальных дипломатических мероприятий. И даже, подчас раздражающее поведение, когда он, приехав в страну, фактически отказывался общаться с людьми ею управляющими, своим пренебрежением, словно бы провоцируя их на конфликт….Впрочем, это всего лишь мои догадки, и не более того.

Но, дорогая кузина, я опять заплыл слишком далеко в океан собственных помыслов, коие, вероятнее всего, вовсе безразличны тебе и твоим подругам, отделенным Океаном от сих вод и берегов Срединного моря, над коими гремит сейчас гром войны, ядрами и штыками вписывающей очередную главу в бесконечную книгу под названием "История человечества". Поэтому, не утруждая тебя изложением собственных тяжелых помыслов, я просто поведаю о наших последних перемещениях и разных событиях, сему делу сопутствующих. — Итак, мы снова в Сатрапии. Я снова сопровождал генерала в Мооскаа на встречу с главным министром монарха этой державы — благородным оу Лоодиигом, на которую меня, увы, снова не пригласили. Честно говоря, я не знаю, что там обсуждали эти государственные мужи, мне лишь вынесли окончательный пакет неких предложений Сатрапии, и доверили переправить его в наше посольство, с целью дальнейшей передачи нашему королю. После чего генерал сказал, что он должен заняться подготовлением какой‑то военной операции, а мне, как лицу сугубо гражданскому, предложил стать своим доверенным лицом в Сатрапии, и своего рода посредником между ним, и благородным оу Лоодигом. На что я, естественно согласился, ибо, при должном старании и удаче, этот, с виду незначительный пост, может стать весьма важным шагом в моей карьере. Затем, мы с генералом вновь вернулись в Хиим*кии, где мне предстоит жить ближайшее время, и где, как оказалось, уже собрался изрядный каперский флот, который и должен был возглавить наш славный генерал. Хо — хо…! Ты бы видела, дорогая кузина, какие живописнейшие личности собрались на совет в кают — компании великолепной "Чайки"! Это было словно ожившая картинка из некоего плутовского романа, описывающего времена Развала Империи. Да — с…. Весьма колоритные личности! Все эти обветренные и обожженные солнцем лица…, все эти шрамы, повязки на глазу, и хриплые суровые голоса, привыкшие куда чаще перекрикивать бурю или пушечные залпы, нежели произносить речи, изящно играя словесами и смыслами. Живописные одеяния от простых матросских курток до роскошных сюртуков, пышности отделки коих, позавидовал бы и официальный мундир нашего адмирала. И конечно же — все это оружие, с коим доблестные корсары нашего генерала, кажется не расстаются даже во сне. Литруга! Литруга во всем своем великолепии и убожестве собралась в тот день в кают — компании "Чайки"….Пока генерал общался со своими подчиненными, я тихонечко сидел в уголке, стараясь как можно больше разглядеть и запомнить, ибо, что уж там греха таить, человеку моего образа занятий, не часто выпадает удача видеть столь удивительное сборище. Разбойники, авантюристы, "пахари моря" как они называют сами себя. Тут были и люди самого низкого происхождения, поднявшиеся до высот капитанского мостика благодаря своим талантам и отваге, так и люди явно благородные, в силу жизненных обстоятельств вынужденных заняться столь низким ремеслом морского бродяги. Потерявшие честно имя благородные оу, проигравшиеся студенты, проворовавшиеся чиновники, запросто общались на одном языке с людьми, едва ли способными написать собственное имя. И что самое удивительное — как оказалос, наш многосторонний генерал, тоже умеет говорить на этом языке….Пока генерал и его гости обсуждали какую‑то операцию, (я понял не более десятой части сказанного), я любовался несколькими весьма экстравагантно одетыми особами, и поражался тому, насколько наш генерал естественен среди этих невероятных людей. Нет, он не пытался как‑то подражать им. Не менял своей одежды или поведения, дабы им понравиться, полностью оставаясь самим собой, но…. Может громадный рост…. Может обветренное лицо, пистолеты и шпага на поясе, которые смотрится на нем как часть его собственного тела, но все эти воинственные люди, явно считали его своим, и даже более того — явно признавали вожаком и лидером….Военный вождь берега! — Таков ныне официальный титул генерала. Иные считают, что его дали оу Дарээка, в виде некоей насмешки, ибо уже сменилось не одно поколение с того дня, как последний Вождь Берега, пал вместе со своей дружиной в собственном замке, при штурме оного королевскими солдатами. Но видели бы наши придворные шаркуны — насмешники благородного оу Дарээка на палубе собственного боевого корабля, в окружении собственной боевой дружины! Вероятно, это зрелище быстро сковало бы их языки, путами страха и почтения.