Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Лагутски Джон

Пола волновалась, набирая нью-йоркский номер, и, как выяснилось, не зря. Ответившая ей женщина, вникнув в суть дела, остудила энтузиазм Полы. Церковь, сказала она, не приветствует неполные семьи, так что, скорее всего, ей будет отказано. У них, к сожалению, имеется печальный опыт. Не так давно они помогли одинокой женщине стать приемной матерью, но результат оказался плачевным и для нее, и для ребенка. Просьбу Полы рассмотрят, но с учетом этого обстоятельства.

“Почему из-за одного неудачного случая должны страдать все дети?” — с горечью думала Пола, кладя трубку.

22

Ноябрь 1998 года — февраль 1999 года

Возможно, хорошие новости

Приближался конец года. Затянувшееся пребывание Вани в больнице, бесконечная череда все новых и новых обследований все же завершилась. Вскоре мальчика должна была забрать патронатная семья. Новую его маму звали Леной, с мужем она давно развелась и с двумя дочерьми уже много лет жила на скудную зарплату дефектолога интерната. Выбирая Лену, Мария надеялась, что она не только окружит Ваню домашним уютом, заставив его забыть о годах жизни в казенных детдомах, но и поможет ему развить двигательные способности.

Новая Ванина семья, кроме мамы Лены, включала двух “сестер” — тринадцати и семнадцати лет, и “бабушку” — Ленину мать. Жили они в квартире, расположенной на пятом этаже, в доме без лифта. Но Лена была сильной женщиной, воспитанной во времена тотального дефицита, и принадлежала к поколению людей, превращавших все жизненные недостатки в преимущества. Восемь лестничных пролетов стали для Вани отличным тренажером.

Как-то к ним в гости пришла Вика, и Лена стала угощать ее чаем. Пока кипел чайник, Лена переодела Ваню в уличный костюмчик, вывела на лестницу и поставила на верхнюю ступеньку, наказав крепко держаться за перила. Оставив дверь открытой, она присоединилась к сидевшей за столом Вике. Женщины пили чай с пирогом, а Ваня потихоньку спускался вниз. Лена и Вика слышали, как он громко здоровается с соседями и как соседи ему отвечают. К тому времени, как чай был допит, а пирог съеден, Ваня был уже почти внизу, и они быстро нагнали его.

Лена была разительно не похожа на воцерковленных друзей Вики. Энергичная провинциалка, чтобы зацепиться в Москве, она через многое прошла, голодала и экономила каждый грош. Она курила, ярко красилась, разговаривала с шокирующей прямотой и не скрывала своего пренебрежения к богомольцам.

Вика вспоминала: “Поначалу я пришла в ужас, когда Лена при мне довольно резко приказала Ване выпрямиться на стуле и не прихлебывать с шумом из чашки. Но не могла не признать, что она делает это из лучших побуждений, избавляя его от прежних привычек и приучая вести себя, как полагается нормальному домашнему ребенку”.

Несмотря на свое скептическое отношение к религии, Лена не возражала, когда Вика взяла Ваню на воскресную службу. В боковом приделе храма стоял открытый гроб, и в нем лежал старик — в православной церкви покойников отпевают после службы. Ваня спросил Вику, отчего он умер.

— Наверное, болел, — не подумав, ответила Вика. На Ванином лице мелькнул страх.

— Болел? И я тоже болею. Значит, я тоже умру? — всполошился он, и Вике пришлось его успокаивать.

— Ты здоров и проживешь еще очень долго, — говорила она, но мальчику было нелегко забыть воспитательниц из дома ребенка, изо дня в день внушавших детям, что все они неизлечимо больны.

Кое-что в доме Лены смущало Вику, а именно — постоянно включенный телевизор. “Сама я годами не смотрела телевизор, да у меня его и не было. Еще больше мне не понравилось, что мать Лены — Ваня называл ее бабулей — приохотила мальчика к мыльным операм.

Дело в том, что я своими ушами слышала, как Ваня с бабулей в подробностях обсуждают очередной сериал. Я поняла, что Ваня слишком подолгу сидит в четырех стенах, перед телевизором. Разумеется, я не обвиняю в этом Лену. Она делала для него что могла. Беда в том, что Россия, обеспечив его любящей патронатной семьей, так и не позаботилась о его образовании. Близился его девятый день рождения, и я понимала, что ему пора серьезно учиться”.

Впрочем, Вика недооценила решимость Лены смести все препоны на пути Ваниной реабилитации. В первую очередь она хотела снять с него диагноз олигофрении и повезла Васю в психиатрическую больницу № 6. Ваню посадили за стол и дали ему две карточки. На одной была изображена лающая собака, на другой — слон, поливающий собаку водой из хобота. Ваню попросили разложить карточки по порядку и рассказать, что произошло. Он предположил, что слон окатил собаку водой, и собака залаяла. Ответ неверный, сказал психиатр, и порядок карточек должен быть обратным. “Задание было откровенно некорректным, — комментирует Лена, — ведь все люди по-разному воспринимают картинки. Я бы, кстати, разложила карточки в том же порядке, что и Ваня”. И все же ей удалось убедить психиатра изменить Ванин диагноз на более мягкий — олигофрению первой степени.

Сотрудники Марии не оставляли патронатные семьи без внимания. Выясняли, кто в чем нуждается, проверяли, как новые родители справляются с воспитанием детей. Даже помогали с ремонтом квартир и заменой вышедших из строя бытовых приборов.

Присутствие Вани привнесло в семью, состоявшую исключительно из женщин, новую атмосферу. Он на всех без исключения оказывал благотворное воздействие. Мария предполагала, что Ваня проживет у Лены несколько месяцев, максимум — год, пока ему не подыщут постоянную семью. И Лена была об этом предупреждена. Кто же знал, что Ваня с Леной так привяжутся друг к другу, что мальчик станет в семье своим! “Ваня был щедрым на выражение чувств и благодарным ребенком, — вспоминает Мария. — От него исходило столько душевного тепла, что его хватило бы, чтобы растопить полярные льды. Неудивительно, что он покорил сердце Лены”. Прошло всего несколько недель, как Ваня переехал к Лене, а все домашние уже относились к нему как к члену семьи.

Тем временем на другом континенте Ванина история перевернула еще одну жизнь. Социальная служба подвергла сомнению притязания на усыновление Вани, но Пола не сдавалась. Выступая перед церковным советом, она привела доводы, свидетельствовавшие в ее пользу: она много лет работала школьным психологом и накопила значительный опыт обучения детей с ограниченными возможностями, она сама русского происхождения и православного вероисповедания, интересуется русской культурой и понимает ее. У нее масса родственников, так что Ване будет с кем общаться. Наконец, она глубоко убеждена, что справится с ролью приемной матери русского сироты.

Против столь основательной аргументации трудно было возражать. Церковный совет принял решение поддержать Полу, о чем поставил в известность своего представителя в Москве, поручив ему связаться с домом ребенка № 10. Поле оставалось одно — набраться терпения и ждать, но она ничего не могла с собой поделать и вздрагивала на каждый телефонный звонок. И вот, наконец, ей позвонила представительница православной церкви в Нью-Йорке. Новость была настолько ошеломительной, что Пола поначалу даже не поняла, о чем с ней толкуют. “Мальчика нет. Он исчез". — Звонившей пришлось повторить это дважды. Как выяснилось впоследствии, в доме ребенка № 10 какие-то пожилые женщины сообщили американскому представителю, что Вани здесь уже нет. На его вопросы, где же мальчик, они лишь пожимали плечами. Одна из них, правда, добавила, что, возможно, его увезли в Англию.

Пола готовилась к любым сюрпризам, но только не к такому. У нее даже голова закружилась. Представительница православной церкви продолжала что-то говорить, в том числе о том, что в Москве много детей, нуждающихся в усыновлении.

— Мне не нужен никто другой, — с несвойственным ей упрямством заявила Пола. — Я хочу усыновить этого мальчика. Мне нужен только Ваня. Только он, и больше никто.

Пола попросила женщину продолжить поиски.

Как ни поразительно, но Пола ни на миг не усомнилась, что Ваня станет ее сыном. Она не верила, не желала верить в то, что он нашел свой дом в Англии. Она сердцем чуяла, что это пустая отговорка, удобный предлог, чтобы не искать пропавшего ребенка.