Последние часы в Париже - Рут Дрюар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дверях появилась мадам ле Кальве.
– Похоже, началось?
– Да. – Я посмотрела на нее сквозь пелену слез.
Она осенила меня крестным знамением.
– Ребенок – это дар Божий. Мы никогда не должны забывать об этом. – Она помолчала, пристально разглядывая меня. – Проходи в мою спальню. Там тебе будет удобнее.
Обхватив руками живот, я последовала за ней. Посреди ее комнаты стояла большая кровать, а в углу – кресло.
– Ты хочешь сесть или прилечь?
Прежде чем я успела ответить, меня настигла еще одна схватка. Я держалась за спинку кресла и пыталась дышать. Но от боли перехватило дыхание, и вместо этого я застонала в агонии. Мадам ле Кальве взяла часы с прикроватного столика.
– Четыре утра. Не хочется вызывать акушерку в такую рань. Мы посмотрим, можно ли подождать.
Мы? Мне хотелось кричать. Это я рожаю! Я обернулась и уставилась на нее, чувствуя, как боль отступает.
– Не лучше ли все-таки позвать? Должно быть, она привыкла к тому, что ее будят в неурочный час.
– Она всего в двадцати минутах ходьбы отсюда. Для начала надо засечь время между схватками. Возможно, до родов еще несколько часов.
– Что?!
– Я застелю кровать. Не хватало еще, чтобы ты тут все изгадила. – Она сдернула покрывало и одеяла и набросила на матрас толстую хлопчатобумажную простыню. – Подожди, я принесу несколько полотенец.
Я почувствовала, как накатывает следующая волна. Вцепившись в спинку кресла, я поклялась не поддаваться боли, но это отняло у меня все силы, и когда схватка прошла, я рухнула на пол, бездыханная и измученная. Непрошеные мысли заполонили голову; истории о женщинах, рожавших в течение нескольких дней. О тех несчастных, что умерли в муках. О синюшных младенцах.
Мадам ле Кальве вернулась с кипой полотенец бордового цвета, которые положила на кровать.
– Тебе лучше прилечь.
Я неуклюже переместила свое громоздкое тело и уселась на кровати, прислонившись спиной к изголовью. Оглядывая комнату, я увидела фотографию молодой девушки с длинными темными волосами, улыбающейся в камеру уверенно и счастливо. Я предположила, что это ее дочь.
Мадам ле Кальве протянула мне чашку чая.
– Ромашка.
Я отрицательно покачала головой. Пить я не могла. На подходе была следующая волна.
Она поставила чашку на прикроватный столик и взяла меня за руку. Я сжала ее ладонь изо всех сил. Видела, как она поморщилась, но не могла отпустить. Я нуждалась в ней. Когда схватка прошла, она посмотрела на часы.
– Засекаю время. – Она передала мне чай, и я сделала глоток, стараясь не напрягаться в ожидании следующей волны. Когда боль снова пронзила меня насквозь, мадам ле Кальве встала, посмотрев на часы.
– Между ними две минуты.
– Это хорошо? – Я задыхалась, жалея, что не могу снова взять ее за руку, поскольку она стояла слишком далеко.
– Роды не так уж близки, может пройти еще какое-то время. Мне нужно заняться делами. Полагаю, помощи от тебя сегодня не дождаться. Придется самой взбивать масло.
Мне хотелось рассмеяться – и она еще рассчитывала на мою помощь? Мне хотелось кричать: Не оставляйте меня! Но я знала, что это бесполезно, поэтому промолчала.
До восхода солнца прошла, наверное, пара часов, но я уже была вконец измотана. Я почувствовала чье-то присутствие в комнате и, подняв глаза, увидела мадам ле Кальве. Она стояла в дверях и смотрела на меня с непроницаемым выражением лица.
– Схватки все еще идут с интервалом в две минуты, – сказала она. – Твой ребенок не торопится на свет Божий.
– Должно быть, знает, что ей здесь не рады! – выпалила я, чувствуя приближение схватки. Эта оказалась настолько свирепой, что меня оторвало от спинки кровати, и я не сдержала крик.
Она подошла ко мне.
– Не сопротивляйся схватке.
– Пожалуйста! Вызовите акушерку!
Она положила свою прохладную руку на мой горячий лоб.
– С тобой все будет в порядке. Роды бывают болезненными.
Слезы брызнули из моих глаз. Она собиралась позволить мне и моему ребенку умереть здесь!
– Дай мне взглянуть. – Она подошла к краю кровати и положила одну руку мне на живот, а другую просунула между ног. – Шейка еще не открылась, – заявила она, глядя на меня.
Я откинулась на подушку, слезы душили меня. Я не знала, как долго смогу это выносить. Голова кружилась, меня тошнило от боли. И снова она вышла из комнаты.
Мой мир завертелся в вихре страданий и агонии. Я не знала, сколько прошло времени, но казалось, что многие часы. Паника охватила меня, и я завопила:
– Пожалуйста! Позовите акушерку!
Я почувствовала прохладное влажное полотенце на своем лбу.
– Ш-ш-ш. Дай-ка мне взглянуть еще разок.
Я попыталась успокоиться, когда она наклонилась, чтобы снова заглянуть мне между ног. Наконец она выпрямилась.
– Я позвоню сейчас.
– Вы видите головку? – в отчаянии спросила я.
Но она уже ушла. Я откинулась на спину, благодарная за то, что мою просьбу наконец услышали. Теперь, когда приедет акушерка, все образуется, успокаивала я себя. Она знает, что делать.
Мадам ле Кальве вернулась через несколько минут с влажной фланелью, которую попросила зажать между зубами. Я высосала из ткани влагу, когда следующая схватка пронзила меня насквозь. На этот раз мадам ле Кальве не покинула меня, а осталась, чтобы вытереть мой вспотевший лоб. Я закрыла глаза, собирая волю в кулак.
Стук в дверь был настоящей музыкой для моих ушей. Мадам ле Кальве вышла из комнаты и вернулась с мужчиной. При виде его по мне прокатилась волна ужаса. Почему она не вызвала акушерку? Зачем мне понадобился доктор?
Он бросил на меня мимолетный взгляд.
– On va vous aider, madame[99]. – До меня дошло, что он открывает чемоданчик с инструментами. Я закрыла глаза и помолилась. – Тужься! – крикнул он. – Тужься!
Собрав последние остатки сил, я поднатужилась так, что в глазах потемнело. Жгучий спазм пронзил все мое тело, и я не сдержала дикий вопль.
– Еще! – крикнул он. – Тужься!
Боль поглотила меня целиком. Но я снова сделала потугу. И меня как будто окатило волной, которая тут же ушла. Я рухнула обратно на кровать.
Потом я услышала крик. Мой ребенок жив! Слезы боли превратились
