Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван

Парни сразу заулыбались, поняли, что хозяйка не сердится, а хозяин ее слушает.

Лиманский вернулся в ванную. Когда он закончил с бритьем и вышел на кухню, то застал Милу и обмерщиков за оживленным обсуждением.

— Нет, так не пойдет, — говорила Мила, и тон у нее был безапелляционный, — это неудобно и выглядеть будет нехорошо, вот так лучше перенести, местами поменять. Шкаф-купе справа, а уголок слева.

— Не встанет справа, — заспорил тот, что старший.

— Размеры можно корректировать, — не сдавалась Мила.

— А зачем вам типовая встроенная? — спросил второй обмерщик. — В такую квартиру надо настоящую мебель заказывать.

— Вот это правильно! — Вадим обрадовался, что можно выпроводить незапланированных работников. Бытовые вопросы, как правило, приводили его в замешательство, и он отодвигал их в сторону. Может быть, он и научился бы решать такое, если бы имел на это время. — Вернемся, тогда и закажем, давайте не сегодня.

— Тогда подпишите, что вам встроенная не нужна. — Вадим уже собирался подмахнуть бумаги, но Мила остановила.

— Нет, подождите, договор мне дайте. — Она забрала листы, пробежала глазами. — Вот что, давайте так: вы нам это оставьте, мы подумаем, а после нового года точно скажем. Зачем же наспех решать? Мебель в стоимость входит, вот же, тут прописано. А еще ключи оставьте, пожалуйста.

— Ключи не можем, их надо вернуть менеджеру. — Старший обмерщик заметно разочаровался в Миле, но спорить не мог. Договор остался у нее.

— Лилиане? Я сам ей позвоню сейчас. — Лиманский нашел мобильный, просмотрел номера, выбрал нужный, ждал соединения, а дождавшись, с удивленным взглядом, устремленным на Милу, переспросил:

— Семен?!

Ситуация прояснилась быстро. И с Семеном, и с ключами. Лилиана взяла трубку, переговорила с рабочими, и они убрались восвояси.

Закрыв за ними дверь, Вадим облегченно вздохнул.

— Ну, слава Богу, ушли. Что им надо было?

— На самом деле — твою подпись, — покачала головой Мила. — Ты и свои контракты так, не глядя, подписываешь?

— Бывает, так Захар их прежде смотрит.

— А говоришь он забывает все.

— Нет, не все. В основном помнит. Слушай, ну их, давай, может, позавтракаем пойдем? А потом я по делам, а ты, если хочешь, со мной.

— Куда пойдем?

— В кафе завтракать.

— Нет, мы вчера продукты купили. На кухню мы пойдем завтракать, я приготовлю сама. А потом мне еще раз в тот большой магазин, в «Ленту», утюг купить, — сказала Мила.

Вадиму было странно и хорошо. Не то чтобы романтическая трепетность этих дней ушла, нет, он все так же был на пределе эмоций счастья, искал им выхода и хотел… играть! Лучше всего он мог бы выразить это там, на сцене.

Но пришло и другое, то, что возрастало вне музыки, в простоте каждого дня обычной человеческой жизни. Такого у Вадима никогда не было и не могло быть без Милы.

Теперь он разрывался между стремлением оставить только это, хотя бы на какое-то время, и горячим желанием взять Милу с собой и увести ее в свой мир. Уехать. И чтобы она была вместе с ним — там, в пространстве звучания рояля. Да она и так там. С того часа, как он увидел ее… нет, раньше, гораздо раньше…

— Вадик? Почему ты не ешь? Невкусно? Ты не любишь сырники?

— Люблю.

— Так поешь, остынут же.

— Спасибо…

Мила тоже устроилась за стойкой, поставила тарелку, взялась за упаковку со сметаной.

— Тебе со сметаной? Вадик?

Будь это кто другой на ее месте — Лиманский бы рассердился, что его отвлекают, но с Милой все было иначе.

— Да… ты извини, я задумался просто.

— О чем? Расскажи. О концерте? Ты волнуешься?

— Пока нет. — Вадим был уверен, что она спросит: «Задумался, о нас?», а она о концерте. Это поразило и обрадовало. Оказывается, он хотел говорить с ней о концерте. Был уверен, что Мила поймет. — Волноваться я обычно начинаю часа за два. А как сегодня будет — не знаю.

— По-другому сегодня?

— Да, Милаша, сегодня я проснулся рядом с тобой и… хочу рассказать об этом Богу и Моцарту.

Она замерла и смотрела на его руки. Повторила тихо:

— Богу и Моцарту. И я услышу. — Она осторожно погладила руку Вадима. — И все люди услышат.

— Я все не понимал раньше, о чем же это! И вот сейчас понял — это же беседа с Богом. Не молитва, а рассказ. Ведь и Моцарт сам есть Бог. Они с Создателем равны. — Он продолжал с середины фразы, Милу это не смущало, как будто она прочла его мысль с начала.

— Вадик… я не знаю, как сказать… слов не найду. Ты верующий, вот я о чем. Очень глубоко верующий человек. А говорил мне, что нет. Когда про Ксению рассказывал. Я бы хотела пойти туда, к ней, поблагодарить… за то, что тебя ко мне направила. А я молилась за тебя, так молилась каждый день!.. Ну поешь, пожалуйста, ведь остынет! — Она отпустила его руку. — Опять реветь буду, надо платки брать с собой в филармонию. — И она засмеялась. — Я не могу слушать спокойно, как ты играешь!

— Надо же администратору позвонить было, чтобы оставил тебе место из брони. О чем я думал? Сейчас…

— Сначала поешь!

Мила стояла у окна, смотрела на море. Погода была пасмурная. И странно неновогодняя, потеплело еще больше, и снег таял, таял, таял. И залив не замерз. Темно-серый со свинцовым отблеском, он волновался под низким, обложенным тучами небом. Странный Новый год. А дома тепло. Можно босиком ходить по теплому полу. Дома…

Там чужой мир, а тут дом — Белая Башня. За этими стенами не страшно, а вне них? Как все будет? Мила не боялась, она ждала с замиранием сердца. Не верить не могла, ведь все уже произошло. И карета не стала тыквой, и бальное платье не полиняло. И принц ее в жены взял. Теперь она вся его. Похож Вадим на прекрасного принца? Мила улыбнулась этой мысли. Не очень похож, он в сто раз лучше любого самого распрекрасного принца, потому что принцев много, а такой, как Вадим, — один.

Мила отошла от окна, огляделась. Заняться ей было решительно нечем, не считая проблемы с мятым фраком. Вадим сказал, что перед началом ему погладят. А вдруг нет? Мила расстегнула кофр, вытащила фрак, высоко на вытянутой руке держала распялку — и повесить-то некуда. Положила на матрас, села рядом, провела по черной матовой ткани рукава. Тонкая, а издали кажется плотной. В кофре была и концертная рубашка… Вадик же не запрещал, он только настоятельно просил ее никуда не ходить без него сегодня.

Но до «Ленты» ведь недалеко, на машине они ехали пять минут, не больше. И, наверно, транспорт какой-то ходит к этому огромному магазину-складу. Разузнать можно у консьержа. Ключи от квартиры есть, а Вадик еще не скоро вернется. К тому времени она добежит до «Ленты», купит утюг, приведет фрак в порядок и рубашку выгладит.

Мила так хотела сделать это!

Консьерж выслушал и посоветовал вызвать такси, и тут она вспомнила, что у нее не так много денег, а еще что Вадим оставил ей кредитку, но код она решительно вспомнить не могла. И еще она не хотела сразу пользоваться ею. Если пойти пешком, то на утюг должно хватить и наличных.

— Не надо такси, я так доберусь, — сказала она консьержу, — спасибо. Ключи вот оставлю, если вдруг… — Мила замялась, сказать «муж» она еще не могла, настолько непривычно было, а «Вадим» — фамильярно. Ну а как еще? «Господин Лиманский»? Миле стало смешно, она не смогла подавить улыбку. Консьерж, вероятно, привычный ко всему, смотрел спокойно и выжидательно. — Если вдруг хозяин вернется раньше меня, — нашлась Мила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 2

Вопреки числу на календаре, погода упорно пыталась походить на весеннюю. И у нее получалось! Или близость залива сказывалась? Мила знала этот чудесный морской воздух, влажный и легкий. Даже зимой было понятно, что идешь по берегу. Да, задувало крепко, но дождя не было. Мила улыбнулась ветру, как новому другу. А он бесстыдно отворачивал полы ее пальто, сбрасывал с головы снуд, трепал волосы. Конечно, еще холодно, но уже весной пахнет, как в конце февраля, ни за что не подумаешь, что только декабрь закончился. И сегодня Новый год. А подарок! Мила даже остановилась. Нет у нее подарка для Вадима! И денег нет таких, чтобы купить что-то достойное. Взял себе Вадик бесприданницу. Эта мысль ее не расстроила, потому что Мила вспомнила минувшую ночь, вздохнула мечтательно, пошла дальше уже не спеша. А ветер все играл с ее шарфом, не давал заправить под него волосы.