Башня одиночества - Валерио Манфреди

— Снимите с меня наручники! — попросил он. — Куда мне бежать? И верните хотя бы саблю. Эти чудовища могут напасть, и мне нужен клинок, чтобы покончить с жизнью, если они меня схватят.

Жобер колебался.

— Ну же, Жобер, где ваша гуманность, где ваши принципы?

— Ладно, — согласился полковник, снял с него наручники, отцепил от седла саблю и отдал ее Сельзнику. Затем обернулся к следовавшим за ним солдатам: — А теперь вперед! В два ряда, зарядить ружья и держать сабли наготове. Двое пеших на каждый пулемет во главе отряда. При малейшем признаке опасности ставьте их на землю и открывайте огонь. Помните, что в этом песке лежат кости ваших павших товарищей. — Он повернулся к падре Хогану, надевавшему на себя что-то вроде рюкзака с радиоприемником внутри: — Что вы намерены делать?

— Я соединил кабелем радио и магнитный носитель, который везут верблюды, и собираюсь как можно ближе подобраться к приемнику. Как бы там ни было, носитель может оставаться позади, на некотором расстоянии: кабель длинный, намотан на бобину, — ответил священник.

— Значит, вы пойдете между двумя рядами, чтобы быть под защитой… Вам нужно оружие?

— Нет, оно мне ни к чему.

— Возьмите, — настаивал офицер. — Вы не видели того, что видел я… Это свирепые создания, превосходящие всякое воображение.

— Все равно я буду слишком занят этим… — покачал головой Хоган, указывая на аппарат. — У меня не останется возможности воспользоваться оружием.

И не успел он договорить, как сигнал, чистый и мощный, донесся из аппарата. Одновременно от гигантского монолита, стоявшего перед ними, хлынул поток ярчайшего света, а купол, казалось, засиял, посылая в сумрачное небо алое пламя.

— Это сигнал! — закричал падре Хоган. — Вперед, скорее вперед!

Но в этот момент его голос заглушил леденящий душу звук, похожий на глубокий, глухой хрип. Солдаты побелели и остановились, парализованные страхом.

— Вперед! — закричал Жобер, обнажая саблю и пришпоривая коня.

Но в то же самое мгновение он услышал за спиной животные крики, наполнившие его ужасом, выдававшие присутствие врагов, людей-скорпионов, населявших пески. Полковник обернулся, и лицо его исказилось от страха.

— Блемии! — заорал он изо всех сил. — Блемии! Они сзади! Огонь! Огонь! Где люди Амира? Проклятие, проклятие!

Падре Хоган оглянулся и увидел кошмарные создания, столько раз описанные ему Жобером у костра в пустыне. Кровь застыла у него в жилах, но он снова повернулся к башне и потащил за собой верблюдов. Пулеметчики развернулись, но не могли стрелять, чтобы не попасть в своих товарищей, уже сражавшихся с врагами врукопашную.

— Смотрите! Воины Амира! — воскликнул один из офицеров.

— Стройтесь квадратом! — закричал Жобер. — Пулеметы! Освободите пространство для пулеметов!

Он установил их по бокам, один, чтобы отбиваться от наступавших блемиев, другой, в противоположном направлении, чтобы прикрывать падре Хогана, бесстрашно пробиравшегося к башне.

Слева от них, примерно в полумиле, появилась колонна воинов Калат-Халлаки. Эхом раздался громкий клич, и два эскадрона понеслись вниз по склону бархана, пустив животных безудержным галопом. Купол монолита стал вибрировать сильнее, кровавый свет засиял ярче, и падре Хоган понял, что проблески идут в том же мощном ритме, что и сигнал, становившийся все более частым. Лицо его покрылось потом, глаза болели от постоянного мерцания — теперь настолько интенсивного, что рассеялся мрак, опустившийся на пустыню.

В эту минуту он увидел, как песок перед воинами в голубых плащах пришел в движение, словно на поверхности его шевелились тысячи чудовищных насекомых, — блемии появились со всех сторон и бросились на них, размахивая серпами из черного блестящего металла. Но воины Амира продолжали свой безумный бег, бросая на землю кувшины, свисавшие с седел. И новые всадники неслись вперед, сменяя павших, пока отряд не добрался почти до самой башни, из которой раздавался все более сильный звериный рык.

Другие два эскадрона бросились на блемиев, стреляя из ружей, бороздя песок пулями, иные спрыгивали с коней и устремлялись в дикую рукопашную схватку.

И тогда на вершине холма показались Амир и Арад, сжимая в руках зажженные факелы. Обменявшись знаками, они пустились галопом в сторону башни. И, стремительно преодолев расстояние, бросили на землю факелы, и тут же взметнулись две огненные стены, поглотившие многих блемиев и воинов Халлаки, схватившихся в свирепой битве. Пламя открыло проход до самой башни. Туда-то и бросился во весь опор Разаф, державший перед собой в седле охваченную ужасом женщину — свою жену Альтаир.

Падре Хоган продолжал идти, несмотря на чудовищную бойню, почти не веря, что он еще жив, как вдруг увидел Сельзника: тот бежал к черному проему у основания монолита, разрывая на себе одежду, обнажая кровоточащую рану, и кричал:

— Исцели меня, Господин Одиночества!

Он переступил границу красного сияния, исходившего от башни, и со стоном упал на колени, сжимая рукой рану, зашипевшую так, словно к ней приложили раскаленное железо.

Хоган обернулся и увидел, что погонщики едва справляются с напуганными верблюдами, и его обуяла сильнейшая тревога: если кабель порвется, все пропало. Он поднял с земли ружье и расстрелял всех животных. Увидев, как они рухнули на землю один за другими, священник снова двинулся к черной окружности, открывавшейся в башне.

Справа от него сквозь грохот сражения раздался крик:

— Сельзник! — И три всадника галопом понеслись вниз по склону холма, сжимая в руках сабли.

Сельзник обернулся.

— Гаррет! — воскликнул тот. — На этот раз мы будем биться до конца! — И вытащил саблю из ножен.

Звук, доносившийся из башни, превратился в громовой рык и, казалось, наполнял новыми силами тела блемиев, продолжавших возникать из песка. В это мгновение Гаррет проскакал мимо него, спрыгнул на землю, сжимая в руке саблю, и вступил в ожесточенный поединок с Сельзником: тот уже поднялся с колен и отвечал на выпады своего противника с неожиданной дикой энергией. Вся местность вокруг башни превратилась в ад из дыма, огня и криков, к которым примешивался зловещий вой блемиев. Четверо из них окружили Филиппа, неожиданно выскочив из песка, тот выхватил саблю из ножен и стал изо всех сил отбиваться. Эль-Кассем примчался к нему на помощь, уложил одного, двоих и закричал:

— Огонь! Прячься за огнем, они не осмеливаются приблизиться к нему!

Филипп пришпорил коня, осаждаемого со всех сторон, и животное галопом пустилось прочь, пока эль-Кассем, словно лев среди стаи шакалов, размахивал своей саблей, выбивая искры из черных серпов блемиев и восклицая при каждом ударе:

— Аллах Акбар! Бог велик!

Филипп направил коня на стену огня, но тот испуганно уперся и сбросил всадника. Филипп перекатился через пламя и оказался внутри прохода, вскочил и увидел перед собой Арад, вместе с Разафом поддерживавшую свою мать: та была без сознания, а они пытались завести ее внутрь сияния, окружавшего башню, чтобы этот чудесный свет изгнал сумрак из ее разума.

— Арад! — закричал он. — Арад!

Она взглянула на него ошеломленно, но не остановилась. В этот момент рев, доносившийся из башни, прорезал воздух с новой силой, словно вопль бесконечной боли, и внезапно поднялся сильнейший ветер, взметая облако густой пыли. Огонь погас, и блемии снова пошли в атаку. Филипп увидел, как сражается Амир, окруженный со всех сторон, услышал треск пулеметных очередей, но продолжал безуспешно искать Арад в густом дыму.

— Арад! — кричал он в отчаянии. — Арад!

Вдруг он разглядел ее, различил голубой плащ, развевавшийся в тумане перед какой-то тенью, лишенной очертаний, которая медленно приближалась, издавая глухой мощный рык. Он попытался приблизиться к девушке, с огромным трудом преодолевая все возраставшую силу ветра. Добравшись до нее, он словно щитом закрыл ее своим телом от звериного рева, звучавшего все ближе. И, увидев, как темная фигура угрожающе нависла над ним, выстрелил, еще и еще раз, и бросил бесполезный пистолет на землю. В ужасе Филипп отступал, по-прежнему защищая телом Арад, — теперь он ощущал на своем лице горячее дыхание зверя, — и, пятясь, споткнулся; металлический звук, раздавшийся при этом, напомнил ему о систре. Он лихорадочно шарил в кармане куртки, пока не нащупал его, и, достав, качнул перед собой. Серебряный звук полетел над выжженной землей, прорезая туман и ветер, и рев прекратился, ослабел, превратившись в хриплое, тяжелое дыхание, в жалобный стон, а потом и вовсе утих. Еще слышны были отдельные выстрелы, задыхающиеся крики, ржание обезумевших лошадей вдалеке, но и они пропали.

И только изнутри башни доносилось яростное лязганье клинков: дуэль продолжалась. Сельзник дрался все отчаяннее, нападал на своего врага, осаждая его непрерывной чередой выпадов. Они сражались, обливаясь потом, подхлестываемые кипучей ненавистью. Сельзник бился словно одержимый, и Гаррет почувствовал, что силы его слабеют и он не сможет выдержать свирепой атаки врага. Обширное внутреннее пространство тоже было наполнено красноватым сиянием, проникавшим через свод и освещавшим большой каменный саркофаг, черный, без украшений, возвышавшийся в центре помещения.