Человек-огонь - Павел Кочегин

У меня возникает мысль: неужели нельзя оживить эту степь, засадить ее такими растениями, которые могут здесь выжить и укрепить почву? Сосной, лиственницей или еще чем-то. И возможно, к этим лесам будет притягивать осадки, и будут дожди, и, может, этот край оживится. За станцией Аральское море встречаются большие болота с водой и камышом. Я думаю их тоже можно использовать хотя бы для разведения риса…»

Анна Ивановна проснулась.

— Отоспался бы хоть за дорогу, — заботливо-укоризненным тоном сказала она мужу. — Ни ночью, ни днем не спишь, а там и вовсе некогда будет.

— На том свете, Аннушка, отосплюсь за все, — отшутился Николай Дмитриевич.

…Самарканд. Вечер. Жара схлынула, от арыков веет приятной прохладой. Анна Ивановна и Николай Дмитриевич сидят молча на ступеньках лестницы, прижавшись друг к другу. Впереди у ног раскинулся сад — ярко-красные и черно-бархатные розы, пышные пионы, кактусы, фруктовые деревья. Прекрасный южный сад, о котором супруги знали ранее только по книгам. Но Анна Ивановна словно и не видит этой красоты: ее глаза затуманены слезами.

Обо всем переговорено, все решено. Николай Дмитриевич едет в бригаду, а когда представится возможность, приедет туда и она. В противном случае — вернется на родину, в Куртамыш.

Взглянув на часы, Николай Дмитриевич быстро встал. Поднялась и Анна Ивановна.

— Анна, милая, ты меня не провожай. Знаешь, что я тяжело переношу расставания, а тут еще незнакомый город, и мне спокойнее будет, если ты останешься в квартире, — Николай Дмитриевич обнял жену, быстро вышел, захлопнув калитку.

Как будто что-то оборвалось в груди, Анна Ивановна опустилась на ступеньки, уткнулась лицом в колени и тихо заплакала.

Вдруг она почувствовала легкое прикосновение детских ручонок. Приподняв голову, увидела девочку лет пяти, в тюбетейке, коротких парусиновых штанишках, без рубашки. Девочка была темно-бронзовой от загара.

— Здравствуйте, меня зовут Зульфия. Мама просит кушать. Плакать не надо, будем скрипка играть, театр будем ходить, сад гулять, не надо плакать.

— Хорошая ты моя, — и Анна Ивановна взяла девочку на руки.

В долине реки Таорсу, между отрогами Вахшского хребта и горами Джилаиг, сгрудились строения кишлака Аксу. Вот уже семьдесят дней выдерживает здесь осаду Туркестанский полк. Кончились медикаменты, боеприпасы, продовольствие, бойцы умирают от ран и болезней. Все попытки установить связь с городом Куляб или со штабом фронта терпят провал.

Первомайский праздник встречали и провожали в атаках. А несколько дней спустя басмачей словно ветром выдуло из долины.

— Какую еще каверзу затевают? — думал командир полка Щербаков, изучая донесения разведчиков.

Часть банд, объединившись, ушла в Бальджуан, другая — в район Саргозана.

В одну из лунных ночей, про которые обычно говорят: «Хоть иголки собирай», разведчики обнаружили вблизи Джартепа лагерь. Он словно из-под земли вырос. Палаток было так много, что казалось здесь остановилась армия.

По расщелинам и шершавым выступам скал подползли ближе, прислушались. Лагерь словно вымер. Ползут дальше. Еще, еще… И, о радость! До острого слуха командира эскадрона донесся русский говор.

Оставив своих друзей в укрытии, он встал и во весь рост пошел вперед.

— Стой! Кто идет? — окликнул часовой и щелкнул затвором.

— Свой, от Щербакова, — громко ответил кавалерист.

Разведчика привели в лагерь.

— От Щербакова? — удивился начальник караула.

— Да! Нада командир.

— Только пришел с обхода постов, лег отдохнуть.

— Дело срочна.

— Тогда одну минутку, — начальник караула скрылся в палатке.

— Ну, какого же шута не разбудил сразу, — донесся недовольный голос из палатки. — Зови!

У командира эскадрона захолонуло сердце: он услышал знакомый голос. «Узнает или нет?»

Томин встретил вошедшего стоя, на плечи накинута шинель, русая бородка аккуратно подстрижена, щеки чисто выбриты. Под шинелью туго перетянутая ремнем гимнастерка, через плечо — шашка, пистолет.

— Мы с вами не воевали в Сибири? — прищурившись, рассматривая командира при тусклом свете коптилки, спросил Томин. — Что вы молчите? — Томин ближе подошел к нему. — Неужели?! Ахмет! Нуриев! — радостно выкрикнул Николай Дмитриевич и схватил друга в объятия…

— Антип, как бы там насчет чайку сообразить? — обратился Томин к ординарцу.

— Подогреть надо, — ответил тот и скрылся за брезентовой дверью.

— Позови, друг, своих.

Томин усадил разведчиков вокруг стола, начал расспрашивать.

— Как же ты решился?

— Наш отец старый разведчик, не ошибается, — ответил Нуриев, кивая головой в сторону Худайберды Султанова, высокого, жилистого старика.

Баранов принес чайник, гости выложили из мешков тонкие лепешки, при виде которых Томин пришел в восторг.

— О, такие я ел в Куртамыше, Аннушка моя пекла…

Султанов рассказал об обстановке, с кем приходится воевать, сколько басмачей, назвал фамилии главарей, дал им подробную характеристику. Томин внимательно слушал.

— Выходит, что басмачи воевать умеют и сражаются отчаянно, — подытожил Томин.

— Когда курица падает в воду, тоже плавает, — ответил Султанов.

— Вы, отец, хорошо по-русски говорите. Где научились?

— Как у русских говорится: нужда заставит калачики есть. Вот и меня нужда заставила изучать русский, киргизский, казахский, английский, украинский, молдавский, да я уж и сам забыл, какие языки знаю, — широко улыбаясь, проговорил восьмидесятилетний узбек.

— Эх, отберу я вас у Щербакова. Пойдете?

— Как командир…

— Вот и договорились.

— У меня отряд добровольцев.

— Вместе с отрядом, — улыбнулся Томин.

Вечером с развернутым знаменем бригада Томина вошла в Аксу.

Басмачи рассчитывали, что вновь прибывшая армия сразу же начнет военные действия. Но Томин не спешил с боями. Он приказал помыть всех в бане, прожарить над раскаленными углями белье, постирать и починить обмундирование, посадил сапожников ремонтировать обувь. Сразу же организовали походный госпиталь, врачи занялись больными и ранеными.

Тем временем комбриг присматривался пристально к врагу, лично выезжал на разведку, изучал местность.

— Ты бы, сынок, оберегался, — как-то сказал Томину Худайберды Султанов. — Эти фанатики на все способны, за каждого командира они получают по двадцать овец. Мало ли что может случиться.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — махнув рукой, ответил Томин. — Под Волочаевкой, помню, вышел на разведку, а белогвардейцы давай палить по мне из пушек. Сколько снарядов выпустили, а только ухо от шапки оторвали. Волков бояться, папаша, так и в лес не ходить. А вот вам можно было бы и отдохнуть: старый конь овса не кушает, так, кажется, у вас говорят.

— Не говори так, сынок. Я еще любому черту рога сверну.

…Видя кажущееся бездействие Красной Армии, басмачи воспрянули духом. Принюхиваясь и озираясь, они, как шакалы, стали вылазить из своих нор, все ближе и ближе к лагерю. Обложив гарнизон со всех сторон, они готовились к внезапному броску на бригаду, чтобы растерзать ее в клочья.

Для руководства налетом прибыл сам Ибрагим-бек. Его могучая фигура, пышная раздвоенная черная борода у одних вызывали восхищение, в сердца других вселяли страх. Неутомимый, обладая крепким здоровьем и железной волей Ибрагим-бек появлялся то в банде Байтуры, то в Нерских скалах у Эгамберды, но больше всего он уделял внимания своему любимому Аланазару-курбаши. Здесь и была его ставка.

Ибрагим-бек судил, казнил и миловал. Перед ним все трепетали, при его появлении падали на колени.

Наконец, тетива врага натянулась. Одно незначительное движение руки, и стрела сорвется.

Предупреждая врага, Алтайская бригада, как огромная сжатая пружина, мгновенно развернулась, страшной силы удар обрушился на банды одновременно.

Бросая награбленное добро, краденых жен, оружие, убитых и раненых, басмачи бежали в горы.

От первого же удара банда Аланазара-курбаши раскололась на две части. Аланазар-курбаши, в тесном окружении свиты, стал удирать через Джартепе на Алимтай. Ибрагим-бек как в воду канул.

Под Алимтаем Томин настиг банду. До нее каких-то двести пятьдесят сажен. Аланазар что-то кричит. Томин пришпорил коня. Бурый скакун со звездой на лбу и белыми кольцами на передних ногах, отливая бронзой на солнце, сделал прыжок и вихрем помчал на врага. Расчищая дорогу клинком, комбриг рвется к главному курбаши. Он не заметил, как просека, вырубленная его клинком, сомкнулась. Над головой что-то просвистело, и страшный рывок чуть не выхватил его из седла. К счастью аркан затянулся на плечах. Сзади щелкнул пистолетный выстрел, и тут же аркан ослаб.