Сайт фараона - Татьяна Грай

— Загулялся ты нынче, милый, — певуче сказала она, глядя на хозяина сверху вниз — ростом он оказался ей едва до плеча. — Здравствуйте, гости дорогие, а мы вас ждали-ждали…

Максим при виде пышной красавицы машинально потянулся к фотокамере, лежавшей рядом с ним на сиденье. Мужичонка, тут же заметив жест, приосанился и шагнул к супруге, попутно бросив на голову кепку.

— Вот-вот, — одобрительно сказал он. — Сними-ка нас на память. Только не забудь после карточку прислать. Адрес твоя подружка угадает.

Отметив для себя странную формулировку, Максим вышел наружу, обогнул синее чудище и поймал в видоискатель золотую косу, не особо обращая внимания на вторую половину супружеской пары. Он снял пышную красавицу в трех ракурсах, понадеявшись, что мужичонка на фоне этой ослепительной красы совсем потеряется и портить кадр не будет. Ну, в крайнем случае, можно будет отдать в компьютерную печать и мужичонку вовсе не допустить на отпечаток.

И тут вдруг Максим заметил, что за спинами хозяев дома, вдоль широкой гравийной дорожки, ведущей от ограды к крыльцу, стоят невысокие клетки, в которых копошатся какие-то серо-коричневые птички размером с половину голубя. Он вытянул шею, всматриваясь… перепелки?

Мужичонка быстро обежал синее чудище, распахнул дверцу, выволок наружу свой короб — и все это молча, не сказав ни слова Лизе-дубль. Подтащив короб к ограде, он ткнул в него пальцем, мельком глянув на красавицу, и та тут же вскинула короб на крепкое плечо и понесла в дом. А мужичонка повернулся и внимательно посмотрел на Максима.

— Удивляешься? — спросил он. — А они по-другому жить не умеют. Вот я их и развел немеряно, чтоб пример под глазами стоял.

— Как это — не умеют по-другому? — не понял Максим.

— Не могут без клетки, — пояснил мужичонка. — Как только их выпустишь — тут же и гибнут. Никак им без тесноты и замков-запоров не прожить. Не способны.

Перепелки тихо кудахтали, тычась друг в друга, и выглядели вполне довольными.

— Но клетки-то можно было бы сделать посвободнее? — предположил Максим.

— Нет, нельзя. У них жизненный стандарт — двадцать квадратных сантиметров на душу, и никак иначе. Японская порода.

Максим еще не успел оправиться от удивления, как красавица снова очутилась у ограды, но почему-то наружу не вышла. И так, издали, заговорила, обращаясь к Елизавете Второй, по-прежнему сидевшей на водительском месте и державшей руки на руле:

— А то, может, зашли бы все-таки? У меня как раз и тесто натворено, оладушков бы, да со сметанкой, да с ягодкой нежной, а?

«Что это за нежная ягода?» — мысленно задал вопрос Максим, и мужичонка тут же ответил вслух:

— Малину это она так обозначает. У ней на все свое имя.

Елизавета Вторая вежливо, но суховато сказала:

— Нет, спасибо, мы не можем. Спешим. В Панелово едем. Успеть бы до темноты.

Красавица тихо ахнула, прижав к розовой щеке пухлую ладошку, и отступила на шаг назад, как будто слова Лизы-дубль прохватили ее до глубины души. И тут же повернулась и быстро ушла в дом, не попрощавшись. Мужичонка извиняющимся тоном сообщил:

— В Панелово у ней бабка жила. Померла с год назад. Ну, она переживает. Очень любила старушку. Что ж, — перешел он к финальной сцене, — спасибо, что подвезли. Рад был познакомиться. Желаю удачи. А это… — он запустил руку за пазуху и вытащил из глубин ватника не слишком чистую тряпицу, в которой было завернуто что-то маленькое, с конский каштан, наверное, размером. — Это — на всякий случай. Ну, сама знаешь. Сядь на пенек, съешь пирожок.

Лиза— дубль взяла дар и сунула сверток в бардачок. И тут же кивнула Максиму -едем. Как только он захлопнул дверцу со своей стороны, Елизавета Вторая тронула танк с места.

Максим молча выждал, пока Лиза-дубль развернет синее чудище и отъедет подальше от симпатичной Клюквенки, а потом спросил:

— А как же насчет двух часов пути? Времени-то едва за полдень, а ты сказала — успеть бы до темноты.

— Там дальше дорога плохая, — спокойно пояснила Лиза-дубль. — Овраги.

Едва они отъехали километров на десять от Клюквенки, как земля взбухла холмами и пригорками… надо же, подумал Максим, а я и не заметил, где и когда они сгладились… ведь уже холмилось вокруг, а потом вдруг ровно стало… а теперь снова все вокруг пошло лесистыми волнами, да какими… Горы вздымались все выше и выше, дорога теперь шла по узкому темному ущелью, насквозь пропахшему лесной моховой сыростью. Под колеса то и дело попадались темные лужи, не слишком, к счастью, глубокие, и танк с легкостью проскакивал их, не замедляя хода. Лиза-дубль молча хмурилась, глядя на дорогу, и Максим не решался заговорить, видя, что спутница думает о чем-то нешуточном. А ему так хотелось обсудить странного крохотного мужичонку и его статную подругу… но момент тому не содействовал.

И он стал думать о том, зачем, собственно, они с Елизаветой Второй едут в литовскую деревню, которую строили латыши… и название которой вызывает у встречных непонятную реакцию. Правда, встречных за время дороги было всего двое… и сами они оказались фигурами отнюдь не стандартными… но мужичонка явно хотел помочь тем, кто решился ехать в Панелово, до которого вообще-то два часа на машине, но хорошо бы к ночи добраться… Зачем, кстати, люди вообще помогают друг другу? Хоть знакомые, хоть нет. В помощи ли как таковой дело? Вправду ли хочет человек, чтобы другому стало лучше? Или же, помогая, он втайне любуется собой, собственным благородством? Наверное, все тут перемешано. И желание помочь, и желание выпендриться. Все есть, все присутствует, только пропорции текучи и неустойчивы. Люди разные, и моменты движения жизни — тоже разные, все постоянно меняется, и каждый из нас постоянно меняется… игра энергий, земное эхо солнечных бурь, и не только солнечных…

Потом он усмехнулся, вспомнив, как приосанился мужичонка при виде фотообъектива. А почему, собственно, люди так трепетно относятся к изображению собственной персоны? Во! Фото! Это я! Ну и что? Ты же себя каждый день в зеркале видишь. Зачем тебе собственные фотографии, да еще и во множестве? Ведь для большинства даже качество портрета неважно, их сам факт приводит в восторг: это я! Что за странная любовь к собственному отражению?… Может быть, так человек ищет доказательства своего существования, цепляясь за эфемерное бытие тела? Ну, неважно. Пообщались с интересными людьми — едем дальше.

— В чем смысл и суть общения? — неожиданно спросила Елизавета Вторая, в который уже раз подслушав его мысли.

Немного растерявшись, он неуверенно промямлил:

— Ну… узнать что-то новое?…

— Ты узнал что-то новое в Клюквенке?

— Едва ли…

— Но ты схватился за фотоаппарат… да, эта женщина красива, но если заглянуть глубже — что именно ты хотел зафиксировать? Ее? Или собственное «я», возникшее в глухой деревне? Тебя запомнят. О тебе будут думать. Твое отражение останется там надолго вместе со снимком. Да и без него тоже.