Мессалина - Виолен Ванойк

Глядя пристально на него, Мессалина почувствовала, как в плоть ее властно входит желание. Чем больше она имела связей, тем более необходимыми они ей становились для удовлетворения ее огненного темперамента. В самый день отъезда Клавдия она пригласила на обед начальника преторианской гвардии Юста Катония, которого отличала за силу и прямодушие. Его преданность Клавдию была столь велика, что он не ответил на попытки Мессалины соблазнить его, и та тотчас велела заточить его в темницу, поскольку все более нетерпимо воспринимала отказы. Ее развращенность толкала ее даже на то, чтобы домогаться мужчин, которых она презирала, и тех, которые, как ей казалось, с презрением относились к ней, таких людей, как Вителлий и Гай Силлий, впервые встреченный ею у Симона. Клавдий иногда прибегал к помощи последнего в решении сложных вопросов права, и она, случалось, видела его во дворце, где он проявлял к ней почтительную холодность. Он так нарочито сторонился ее, что эти неловкие попытки охранить себя только распаляли чувственность Мессалины. Не раз ей чудилось, что она ловит на себе его откровенные взгляды, и это побудило ее вступить с ним в некую игру, постепенно создавшую между ними какое-то странное взаимопонимание: он, желая сохранить за собой репутацию честного и порядочного человека, пытался скрыть зревшие в нем помимо его желания чувства, а она использовала все изощренные приемы обольщения, дабы вынудить его открыться против воли.

Именно о Силии думала Мессалина, уверенная, что скоро увидит его у своих ног, когда глядела на Вителлия, склонившегося перед ней на колени. Она пригласила его занять место подле нее.

— Клавдий, прямо скажем, доверил тебе непростое дело, но ты не волнуйся: если вдруг возникнут какие-то серьезные осложнения, к примеру мятеж или война, он тотчас вернется и примет на себя всю ответственность.

— Разумеется, это так, но и текущие заботы пожирают все мое время.

— Скажи, ты по-прежнему влюблен в ту девушку, которой дал волю?

— Как я могу испытывать еще какой-то интерес к этой девушке, когда единственное мое желание — нравиться тебе, Мессалина, тебе, прекраснейшей из женщин.

— Ты все так же носишь мою сандалию на груди, между тогой и туникой? — спросила она с ироничной улыбкой.

Нисколько не смутившись, он достал сандалию из складок своей одежды и поднес к губам.

— Я, наверное, была излишне сурова с тобой?

— Да нет же, Мессалина. Ну кто я в твоих глазах? Что такое бывший наместник, что такое консул перед императрицей?

— Мне нравится твоя скромность. Однако я решила повнимательнее относиться к твоим словам.

— Если бы ты могла повнимательнее относиться еще и к моим чувствам, — вздохнул он.

— Думается, я могла бы.

— Тогда соблаговоли показать это, позволив поцеловать твои колени.

— Я позволяю, Луций.

Он вновь опустился к ее ногам и приблизил лицо к ее коленям; сквозь ткань вырисовывалась их округлая форма. Она расстегнула на плече застежку и откинула в стороны тонкую ткань, затем легла на ложе и разметала по нему свои роскошные волосы. Вителлий стоял недвижно, лицо его заливала краска из-за внезапно открывшейся перед ним наготы. Он словно отупел или, скорее, не верил своим глазам — и не мог пошевелиться. Ей пришлось, взяв его за плечи, притянуть к себе и побудить скинуть тяжелую одежду, чтобы он наконец понял, что вожделенная Мессалина, которую он и не надеялся видеть обнаженной, теперь вся отдавалась его самым безумным желаниям.

Первое послание от Клавдия пришло почти через два месяца после его отъезда из Рима. Мессалина получила его как раз в тот момент, когда вместе с Ливией занималась подбором гостей для предстоящего вечера, каждому из которых она приготовила богатый подарок, а потому чтение письма отложила. Вечера эти начинались все в более ранние часы и заканчивались все позже. Мессалине хотелось, чтобы они были необычными, яркими, изысканными; вместе с тем она стремилась все устроить так, чтобы каждый гость мог свободно, без малейшего стеснения, удовлетворять свои желания. Слава об этих пирушках вышла за стены дворца, и все в Риме знали о них. Поговаривали даже, что разврат, царящий в трущобах Субуры, ни в какое сравнение не идет с тем, что творится у Мессалины. Вителлий сообщил императрице о слухах, но она не придала им никакого значения.

— Не забудем Гая Силия, — сказала она Ливии. — Я впервые приглашаю его к себе. Мне бы не хотелось, чтобы он был разочарован, тем более что с ним у меня связаны определенные намерения… если, конечно, он сможет им отвечать, — с серьезным видом добавила она.

Когда все было готово, Мессалина, растянувшись на диване, стала читать послание Клавдия. Аилур устроился у нее в ногах.

«Наконец-то я улучил момент, чтобы сообщить о себе известия. Поездка в Британию не обошлась без происшествий. Из Остии попутный ветер пригнал нас к Корсике. За ночь мы обогнули остров, потом ветер спал, и мы пошли на веслах к Массилии. На следующий день дул сильный северо-западный ветер, и мы по разбушевавшемуся морю достигли Галлии. Нас бросило на прибрежные скалы, и мы не без трудностей смогли высадиться в порту Массилии, после того как нас дважды едва не поглотила пучина: у берегов Лигурии и у Стойхадских островов. Я поклялся впредь избегать Нептуновых ловушек всякий раз, когда будет возможность добраться куда-либо по суше. Из Массилии мы пересекли всю Галлию и достигли Гезориака. Путешествие это было для меня мучительным, поскольку, несмотря на хорошие дороги, в повозке сильно трясло. Ксенофонт, ежедневно подтверждающий свой талант врачевателя, посоветовал мне воспользоваться носилками, но мне не хотелось выглядеть менее выносливым, чем мои военачальники. Британский океан мы пересекли без особых трудностей, и вчера наши войска наконец соединились с войсками Авла. Мы готовы сойтись лицом к лицу с неприятелем, который, похоже, направляется к нам. Но пусть тебя ничто не тревожит, победа будет за нами. Будь здорова».

Мессалина положила дощечку перед собой на треножник и позвала раба. Она велела ему отыскать Вителлия, которого хотела известить о письме Клавдия. Но раб не двигался с места, и это удивило ее. «Он что, глухой, что ли, или не понимает нашего языка?» — подумала она и повторила приказание. Тут он осмелился заговорить, и дерзость его тона изумила Мессалину, но не покоробила.

— Я служу цезарю уже больше года, и я хотел бы служить и тебе, госпожа. Но ты не обращаешь на меня никакого внимания, в то время как устремляешь свои взоры на стольких разных мужчин.

— Ты, однако, самонадеян. Забыл, что всего лишь раб? Как тебя зовут?