Ваше Сиятельство (СИ) - Моури Эрли

Я на миг повернулся к Сухрову, вставшему на четвереньки и еще раз опрокинул его наземь.

— Чего, Еграшка, тебе не лежится⁈ Может, хватит? Признаешь поражение⁈ — с раздражением вопросил я.

Граф Сухров рычал, пытаясь подняться. Все-таки он очень упрямый и смелый мерзавец. Надо отдать должное: дух у Сухрова всегда был силен — он истинный воин. И проблема Еграма в том, что он слишком зазнался и при этом не слишком умен.

— Ты использовал магию! Это не по правилам! — выкрикнул Лужин, мечась у края площадки, испуганный и полный отчаяния.

— Не раньше, чем ваша трусливая и подлая шайка начала стрелять с остробоя! Ты, Лужа, за это особенно в ответе! Я предупреждал⁈ — не дожидаясь его возражений, я выбросил ладонь правой руки вперед — Лужина так и впечатало в стену жесткой кинетикой.

Пока не убирая щита, с разворота ударил широкой волной сбивая с ног сразу Адамова и двоих Брагиных. Страйк! Пусть они тоже почувствуют себя кеглями, раз пошла игра в открытую.

— Кто еще смеет утверждать, что граф Елецкий дрался не по правилам⁈ — я бросил гневный взгляд на Лужина. Тот, жадно хватал ртом воздух, смотрел на меня точно на чудовище и мотал головой.

— Барон Адашев, очень попрошу вашей помощи. Там, — я кивнул на выбитое окно на втором этаже старого колбасного цеха. — Стрелок с остробоем. Возможно, уже без чувств. Приволочите его сюда. Хочу посмотреть на его морду. Я пока утрясу все вопросы с определением победителя. Считаю, этот великолепный поединок уже оконченным.

— Это мы с радостью! — выкрикнул Рамил и добавил: — А чего определять⁈ Ясно каждому тысячу раз! Граф Елецкий — гора школы!

Его тут же поддержали голоса ребят, стоявших возле Айлин и Ковалевской. Несколько глоток радостно выкрикивали мое имя. Честное слово, почувствовал себя гладиатором в момент триумфа в Колизее перед славящей меня толпой.

Айлин бросилась ко мне, стирая с щек слезы.

— Я сама приволоку эту дрянь! — вспыхнула княгиня, опережая Адашева, направилась к двери в здание старого колбасного цеха.

— Оля, не надо! Это может быть опасным! — попытался я остановить ее, но увидев, что за княгиней пошли еще двое из класса Адашева, успокоился.

— Саш, они могут опять стрелять! У тебя кровь течет! — Айлин испуганно коснулась моей руки.

— Все хорошо, — я наклонился, поцеловал ее в мокрую щеку. — Уже все закончилось. Прошу, пока постой в сторонке, мне нужно разобраться с оставшимися вопросами, — я повернулся к дружкам Сухрова: — Эй, сюда идите! — я махнул рукой Адамову и Брагиным. — Ты тоже! — я указал пальцем на Лужина.

Когда они с опаской приблизились, я распорядился:

— Ну-ка поставьте Еграшу на ноги. Помогите ему встать, видите же, парню совсем плохо. И можете расслабиться — без причины бить не буду.

Лужа не пошевелился, но Адамов с Сергеем Брагиным оказались вполне услужливыми: подскочили к Еграму, приподнявшемуся на локте, и попытались его поднять. Тот не сопротивлялся.

— А ты, Лужа, тупой, да? — полюбопытствовал я. Подошел к нему и резко врезал кулаком под дых. — Я сказал, бить не буду без причины. А вот сейчас она есть. До тебя, сволочь, еще не дошло, что графа Елецкого надо уважать? — взяв его за волосы, я поднял ему голову, чтобы заглянуть в глаза.

— Оставь его, — проворчал граф Сухров, но теперь с его стороны это выглядело как просьба, при чем достаточно кроткая.

— Как же, твоя главная шестерка! Ее нельзя обижать, да? — усмехнулся я. — Ладно, не буду об него пачкаться. Но в любой момент могу вернуться к его воспитанию. Давай, Еграша, решай, бой окончен? Признаешь всецело мою победу?

Он хмыкнул, отведя взгляд, но было видно, что глаза его потускнели и нет в них прежнего огня коварного хищника.

В этот момент из входа в двухэтажку появилась Ковалевская, торжественно неся остробой. За ней барон Адашев и двое его приятелей, ведущих под руки Подамского — вот теперь ясно, кто был стрелком. Самой последней, опустив голову и поджав губки, шла баронесса Дарья Грушина.

— Не знаю, чем ты его так, но еле ноги переставляет! — радостно сообщил Рамил, мотнув головой в сторону Никиты Подамского.

Вид того был жалок: бледный с желтизной — такое бывает от испуга или сильного потрясения. Лицо несчастного барона украшало множество кровящих царапин, его ноги заплетались. Княгиня, шедшая первой, торжественно обогнула кучку кирпичных обломков и вдруг направила оружие на Лужина.

— Бах! — громко сказала Ольга и рассмеялась. Затем повернулась ко мне: — Граф Елецкий, предлагаю их всех расстрелять. Зачем нам пленные? Тем более такие мерзавцы. На Грушину лучше не тратить дротики, могу ей просто выцарапать глаза.

— Ваше сиятельство, будьте милосердны, — ответил я, любуясь ее улыбкой и холодной голубизной глаз — ну точно валькирия. И перевел взгляд на Сухрова: — Граф, внятно повторяю вопрос: вы признаете свое полное и безоговорочное поражение? Третий раз спрашивать не буду: я просто превращу тебя в мешок с переломанными костями и не пощажу твоих шестерок!

— Признаю… — процедил сквозь выбитые зубы Еграм и сплюнул кровью.

— Принеси извинения! — Ковалевская шагнула к нему и уперла в его грудь короткий ствол остробоя, при этом нажимая на место, отмеренное лиловым синяком. — Полагаю теперь, когда твои люди пошли на такую подлость, как стрельба тайком по нашему бойцу, мы имеем право не церемониться с вами. Теперь любое наказание вам будет в рамках дворянской чести.

Вообще-то, я такого не ожидал от Ольги. Княгиня открыла себя с неожиданной стороны. Да, она и раньше была дамой боевитой, но не с таким градусом воинственности. Тем более раньше она никогда не занимала ничью сторону, кроме своей собственной, а теперь вот она во всей красе всецело в моей команде. Или, княгиня полагает, что я в ее команде? Хотя сейчас это неважные детали. Одно лишь мне не нравилось, что своей инициативой Ковалевская слишком отодвинула в сторону Айлин.

— Извини, граф Елецкий. Я был не прав, — сказал Еграм, поморщившись не от собственных слов, а от боли. — Признаю, мы слишком перегнули. Перегнули не сегодня, а уже давно. И последнее… с остробоем, конечно, подлость. Мне стыдно за это. С остробоем — это позор. Так нельзя было делать!

Вот еще одна неожиданность: я чувствовал, что Сухров говорит искреннее. И сейчас я был почти уверен, что идея с остробоем принадлежит вовсе не ему, а Лужину или Подамскому. Потому как, говоря последние слова, он гневно смотрел в их сторону, как бы крича взглядом: «Видите, к чему привела ваша гнилая затея⁈».

— Приятно слышать, что ты это сам понимаешь, — сказал я. — Тогда на этом замнем. Но есть еще кое-какие вопросы… Айлин, — я приобнял ее, стоявшую рядом, — пожалуйста принеси мои сигареты и платок — он где-то в сюртуке, — когда она проворно отбежала, продолжил: — Я не сторонник решать споры в драке, но хочу предупредить: если кому-либо захочется испытать мою силу или мое терпение, то я не буду ограничивать себя никакими средствами. Могу просто дать в морду, а если пожелаю, ударю магией так, что голову снесет как ту оконную раму, — я кивнул на второй этаж старого колбасного цеха. — Это я говорю не для того, чтобы донести до вас, какой могучий парень этот граф Елецкий. А для того, чтобы ни у кого не имелось прежних соблазнов. Особо подчеркну, мое покровительство всецело распространяется на всех моих друзей: барона Адашева, княгиню Ковалевскую и, разумеется, Айлин. Даже не пытайтесь их чем-то задеть. Эй, Груша, тебе ясно, — с легкой насмешкой, я глянул на Грушину.

Она прошипела что-то неразборчивое и отвернулась.

— Мой великий заступник! — Ковалевская рассмеялась, положив руку мне на плечо. — Да разве меня кто-то посмел бы? Но спасибо, очень приятно.

— Подожди, Саш, — Айлин сунув мне сигареты, отодвинула мою руку и принялась осторожно, краешком своего платка стирать потеки подсыхающей крови. — Так не больно?