Не может быть! (Сборник)) - Михаил Зощенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И это знамя сыграло свою агитационную роль — в городе было много разговоров и большое возбуждение.
18. И вот жандармы, увидя, что подпольная работа в кружке идет блестяще, — пришли в большое огорчение. И они решили положить этому конец.
Они арестовали несколько рабочих из комитета. И однажды утром поставили двух сыщиков у ворот торсуевского дома. И эти шпики должны были арестовать Торсуеву при выходе на улицу.
Конечно, они могли бы арестовать ее и дома, но считалось более полезным для дела арестовать при выходе, так как она могла нести какие-нибудь важные документы, или же она могла пойти в конспиративную квартиру, неизвестную жандармам. Вот они и ждали ее выхода.
Но Торсуевой сказали друзья об этом.
Тогда Торсуева, нарядив сестру в свое платье, попросила ее выйти на улицу.
И сестра так и сделала, — она взяла с собой пакет с бельем и вышла за ворота.
Сыщики же, приняв ее за Лизу Торсуеву, потащились за ней. Они надеялись, что она куда-нибудь зайдет по делам кружка. Но сестра Торсуевой нарочно два часа мотала их по улицам. И тогда они наконец, выйдя из терпения, ее арестовали. Но тут, узнав, что это не Елизавета Торсуева, а Валентина, снова бросились к своему боевому посту. Но было поздно. Лиза Торсуева уже успела сложить свой чемодан. И выехала из Ростова.
19. А жандармский полковник Артемьев, узнав, что главная виновница скрылась, пришел в исключительное бешенство. Он без разбора арестовал еще тридцать человек и сказал им, что он их не выпустит, покуда не арестует Торсуеву.
А Лиза в это время скрывалась на Кавказе.
Но ей друзья сообщили о словах полковника.
Тогда она сказала своим друзьям:
— Моя личность менее ценна для дела, чем столько арестованных активных работников. Я должна вернуться в Ростов.
И с этими словами она вернулась назад и добровольно явилась в жандармское управление.
Полковник, правда, выпустил заложников, но Лизу Торсуеву продержал в одиночке около года.
Но потом ее выпустили. И она с новой энергией принялась за революционную работу.
Вот какие бывают женщины — наши жены, сестры и дочери.
И это приятно знать, что женщины так высоко держали знамя революции.
20. Из удивительных героических событий, в которых бы участвовал писатель, история знает такой случай.
Писатель Радищев при Екатерине II написал свою знаменитую книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».
Это была книга настолько смелая и революционная по своим взглядам, что даже теперь, читая ее, приходится поражаться необычайному мужеству автора.
Просто трудно представить, на что мог рассчитывать автор, выпуская такую книгу в царской, крепостной России.
Так, например, о крепостном праве у него сказано: «Зверский обычай порабощать себе подобных».
И вся книга была — открытое воззвание против царского правительства.
Это был призыв к восстанию, так что, кроме смерти или бегства, автор ни на что другое не мог рассчитывать.
Но тут мнение у потомства раскололось. Некоторые считают этот поступок необычайно мужественным. А некоторые считают это какой-то непродуманностью и слепым безрассудством. И приводят в доказательство покорные слова Радищева о его якобы «минутном заблуждении» и его поведение, которое могло быть более гордым и смелым, как у человека, написавшего такую мужественную книгу.
21. Но тут следует заступиться. Его поведение было совершенно правильным, но нервы у него были плохие, и от этого он не всегда мог сдержаться. И в этом нет ничего удивительного. И это ничего не показывает.
И что касается его мужества, то вот его описание.
Типографщики не хотели набирать эту книгу, несмотря на разрешение. Тогда Радищев завел типографию у себя в деревне. И там напечатал книгу в количестве шестисот пятидесяти экземпляров.
Больше того — он ходил с кипой книг и разбрасывал их по дорогам и на постоялых дворах. И это не было минутным заблуждением, а это было поступком революционера и агитатора.
Eго притворили к смертной казни, но казнь заменили ссылкой в Сибирь.
И это был великий гражданин, и о нем надо вспоминать с чувством радости и уважения.
И такие люди нередко бывали среди пишущей братии. И об этом так приятно знать.
22. Теперь прослушайте рассказ о замечательном подвиге Федора Подтелкова.
Он происходил из бедной казачьей семьи. И был сыном трудового народа.
А в германскую войну он был солдатом гвардейского полка. А после его произвели в подпрапорщики за храбрость и прекрасное знание военной службы.
Но это свое прекрасное военное знание он с честью использовал для революции.
В апреле 1918 года он уже был командующим Донской советской армией.
И вот, желая увеличить эту свою революционную армию, он организовал специальную экспедицию для мобилизации и вербовки казаков северных округов. И с этой целью во главе небольшого отряда он двинулся по казачьим станицам.
Но в одном районе части белогвардейского казачества задержали экспедицию Подтелкова. Они сочувствовали атаману Каледину, который тогда занял Ростов, и поэтому они окружили отряд и обманным образом его разоружили. И приговорили весь отряд к расстрелу. А Подтелкова и его помощника Кривошлыкова, желая унизить, приговорили к повешению.
23. И вот 11 мая 1918 года в станице Краснокутской было закончено это ужасное дело.
Семьдесят шесть человек они расстреляли. А двоих повели вешать.
А когда их вешали, они держали себя удивительно хладнокровно и с большим мужеством.
Но Подтелков всех поразил своим удивительным поведением.
Громадная толпа казаков стояла около виселицы.
И Подтелков, держа в руке петлю, обратился к ним с речью.
Сначала он сказал: «Минуточку внимания».
От этих неожиданных слов толпа буквально замерла. И тогда Подтелков, отстранив рукой растерявшегося палача, сказал:
«Трудовой народ! Я призываю вас не верить в обманные слова, которые говорят вам офицерство и дворянство во главе с атаманом Калединым. Помещики снова хотят пить кровь трудового народа. Неужели вы не видите? Это есть ваше ослепление. И я призываю вас идти на борьбу за рабоче-крестьянское трудовое дело».
24. Толпа заволновалась.
Начальник караула подъесаул Сенин, закричав: «Не надо слов», вытащил наган и бросился к Подтелкову.
Но тут палач снова приступил к своим обязанностям, и через несколько минут все было кончено.
Так погиб донской казак Усть-Хоперской станицы Медведицкого округа, сын трудового народа Федор Подтелков.
И в этом было мужество, воля и долг революционера. Тот долг, который выше личных чувств и страха смерти.
И имя Федора Подтелкова надо всем знать не менее, чем прославленные имена других революционных героев.
Кстати, в приказе о расстреле всего отряда перечислены семьдесят шесть человек. А внизу, перед самой подписью какого-то контрреволюционера Попова, указано: «А трое не заявили о своей личности».
Жаль, что мы не знаем имена этих трех революционеров, у которых хватило мужества и презрения не заявить о своей личности.
25. Вот еще героический рассказ о французском революционере Луи Бланки (1805–1881).
Это был такой неустрашимый человек, что читать о нем просто поразительно.
Его два раза приговаривали к смертной казни. Три раза он был ранен в уличных схватках с полицией. Дважды его изгоняли из его любезного отечества. И много раз его бросали в тюрьму под надзор полиции.
Это был тот самый Бланки, у которого тридцать восемь лет жизни ушло на тюрьмы и ссылки.
Можно представить, какой был натиск на этого революционера.
Но это не меняло его настроения. И он буквально в тот же день по выходе из тюрьмы снова всякий раз с неукротимой энергией принимался за свою революционную работу.
Его программа выражалась в таких его словах: раньше народ угнетали знать и духовенство. А сейчас народ угнетают знать, духовенство и финансовая аристократия. И с этим надо покончить.
И вот в течение пятидесяти лет он был просто гроза для своего правительства.
26. Это был тот самый Бланки, о котором Тьер сказал свою историческую фразу. Дело в том, что 18 марта 1871 года в Париже была провозглашена Коммуна. И Бланки за несколько дней до восстания был арестован и брошен в тюрьму.
Тогда парижские коммунисты вошли в переговоры с Версальским правительством. Они предложили правительству обменять Бланки на одно довольно важное духовное лицо. Дело в том, что они захватили парижского архиепископа. И вот теперь они хотели поменять одного на другого.
И, значит, послали Версальскому правительству извещение, что они эту духовную особу — крайне нужного правительству архиепископа — могут отдать в обмен на Бланки.
Член Версальского правительства кровавый Тьер, несмотря на пламенные просьбы духовенства, отказался произвести эту мену. И он сказал такую историческую фразу:
