Сталин. Охота на «Медведя» - Николай Лузан

Обход ресторанов они начали с «Модерна». В него Люшков вошел вальяжной походкой светского льва, небрежно смахнул пальто на руки гардеробщику, взбил поредевшие волосы и, перепрыгивая через ступеньки, спустился в зал. Ясновский выбрал столик, с которого хорошо просматривался вход. Тут же перед ними появился официант. Люшков не стал мелочиться и, решив сполна отыграться за «китайскую диету», сделал заказ. Ротмистр недовольно нахмурился – такой нагрузки кошелек мог и не потянуть. И пока официант занимался заказом, Люшков плотоядным взглядом пожирал обнаженные женские плечи, роскошные груди, налитыми яблоками выпиравшие из смелых декольте. Приметив парочку стоящих бабенок, он оживился.

Ротмистру надоело глазеть на закуски; он разлил водку по рюмкам, и первый тост, как водится, подняли за здоровье, а дальше пили за все подряд. Вскоре на эстраде заиграл оркестр, и публика пришла в движение. Люшков нацелился на томную брюнетку и пригласил на танец. Отгарцевав, вернулся к столику, подмигнул Ясновскому и набросился на аппетитно поджаренную свинину. После осточертевшего риса он блаженствовал, но в какой-то момент почувствовал себя не в своей тарелке.

Обостренное чувство опасности подсказывало: не все так гладко и благополучно, как пытался представить ротмистр. Люшков занервничал. Мимо его ушей пролетала болтовня Ясновского, а обнаженные ляжки скачущих на эстраде девиц далеко не первой молодости не будили похотливых желаний. Шум ресторана перестал кружить голову. Люшков быстро протрезвел и принялся исподволь наблюдать за публикой. Не заметив ничего подозрительного, он уже подумал, что ему померещилось, как вдруг поймал на себе пристальный взгляд и скосил глаза в ту сторону.

За столиком у колонны сидели трое – двое русских служащие средней руки из числа тех, кто протирает штаны в конторах и торговых лавках, и женщина. На нее без слез смотреть было невозможно. Худая и плоская, как доска, с квадратным подбородком и большими неровными зубами, она отвечала замороженной лошадиной улыбкой своим кавалерам.

«Мужики вроде ничего. Но баба?.. И что они нашли в этой кобыле?» – недоумевал Люшков, и в его голове снова зароились смутные подозрения.

Странная компания изредка прикладывалась к рюмкам, вяло ковырялась вилками в тарелках и постреливала цепкими взглядами по залу. Люшков напрягся. Ему очень хорошо был знаком этот взгляд! Троица засуетилась. Верзила резко опустил руку под стол. Люшков отшатнулся за Ясновского и сдавленно просипел:

– Столик у колонны! Он! Клетчатый!

Ясновский дернулся, как от удара электрическим током, рука легла на кобуру с пистолетом. Через мгновение он с облегчением выдохнул:

– Свои, нас прикрывают.

Люшков студнем расплылся по спинке стула и какое-то время находился в ступоре. Ротмистр посмотрел на него с сочувствием, взял бутылку, налил рюмки до краев и предложил выпить. После такой встряски у Люшкова пропало всякое настроение, и Ясновскому стоило немалых трудов уговорить его поехать в «Новый свет». Там не оказалось ни советского связника, ни боевиков, которые повсюду мерещились предателю. Далеко за полночь Ясновский, сам чуть живой, отвез Люшкова на квартиру. Так продолжалось четыре дня. За это время они обошли все злачные места Харбина, но так и не натолкнулись на связника.

Очередное утро для Люшкова началось с похмелья. Голова гудела, как медный котел, язык шершавой теркой обдирал губы, а изо рта так несло, будто в нем переночевал табун лошадей. Он с трудом сполз с постели, и едва ноги коснулись пола, как острая, рвущая на части боль прострелила колени и раскаленным металлом разлилась по позвоночнику. Люшков кулем свалился на кровать. В последние годы с приближением зимы на него наваливалась эта напасть, перед которой оказались бессильны врачи.

«Началось, надо ехать к Чжао», – подумал Люшков, превозмогая боль, дотянулся до телефона и позвонил Ясновскому.

Тот, изрядно помятый и с густым запахом перегара после вчерашнего загула, поднялся в квартиру. С его помощью Люшков спустился к машине, и они поехали к лекарю Чжао. Его дом находился в районе пристани, был хорошо известен в городе, и Ясновскому не составило труда отыскать его. Старик узнал своего давнего пациента, сочувственно зацокал языком, с помощью ротмистра провел Люшкова в комнату, располагавшуюся за конторкой, и уложил на топчан. Маленький, сухонький, с абсолютно лысым черепом и обезьяним личиком, на котором жили одни глаза, Чжао живо принялся за дело. Ясновский деликатно удалился.

Люшков закрыл глаза и отдался во власть рук старика и его загадочной терапии Су-джок. Длинные и узловатые, как корни женьшеня, пальцы Чжао коснулись одеревеневшего от боли тела. И, о чудо, боль начала затихать! Люшков погрузился в расслабляющую дрему. Очнулся он от легкого покалывания в кончиках пальцев. Чжао макал в какую-то желтоватую жидкость короткие иголки и затем легким, неуловимым движением вонзал их в его руку. Продолжалась эта процедура около двадцати минут, и когда он снял иголки и предложил Люшкову встать, тот не решался сделать первый шаг. В нем все замерло в предчувствии острой боли. Опустив ноги на пол, он осторожно приподнялся над кушеткой. Тело легко повиновалось ему, из него ушла боль. Одевшись без помощи Чжао, Люшков воспрял духом и бодрой походкой вышел к Ясновскому.

Тот был занят разговором с высоким, темноволосым господином. Вид Люшкова поразил его.

– Генрих, это фантастика! – воскликнул ротмистр.

Изумленно-радостный взгляд высокого господина – Ольшевского – вызвал у Люшкова недоумение. Павла это не смутило, решительно подав руку, он представился:

– Прохор!

– Генрих Самойлович, – неохотно назвал себя Люшков.

– Генрих Самойлович, встреча с вами – это большая удача! – Павел тряс его руку и не давал опомниться: – Ваш случай дает мне шанс.

– Молодой человек, о чем вы? – ничего не мог понять Люшков и обернулся к Ясновскому.

Тот только пожал плечами. А Ольшевский продолжал говорить:

– Вы представляете, у моего отца такой же, как у вас, случай. К кому мы только не обращались. Теперь я вижу собственными глазами, Чжао творит чудеса. Если вы, Генрих Самойлович, окажете нам честь, то…

– Извините, молодой человек, но я тороплюсь, – перебил его Люшков и, бросив деньги на конторку, поспешил выйти на улицу.

Ясновский смахнул сдачу и вслед за ним покинул дом. Павел проводил их взглядом и затем тряхнул головой. Он все еще не мог поверить, что своими глазами видел самого Люшкова. Прошло всего два дня, как из Москвы пришел ответ на запрос Дервиша о болезни Люшкова. И надо же такому случиться: поиски его следов быстро привели к цели. В том, что это был он, у Павла сомнений не возникало. Фигура, осанка, имя и отчество – все совпадало. Не успела машина с Люшковым еще скрыться за углом, как Павел, купив у Чжао первые попавшиеся на глаза препараты, выскочил на улицу. Его переполняла радость, не в силах справиться с ней, он ринулся к Дервишу. Того на месте не оказалось, и Павлу ничего другого не оставалось, как отправиться на работу.

Незаметно прошмыгнув мимо кабинета Ван Фуцзю – главы компании «Сун Тайхан» (участившиеся отлучки Павла вызывали у него раздражение), занял место в конторке и засел за толстые гроссбухи. Перед глазами плясали столбцы цифр, на них ему никак не удавалось сосредоточиться, все мысли занимал Люшков. За этим занятием его застал Гордеев. Он тоже искал резидента. На только что завершившейся явке с Леоном тот сообщил убойную информацию.

По данным Леона, Дулепов с подчиненными по нескольку раз в день появлялись в здании жандармского управления и надолго запирались в кабинете Сасо. Зачастили туда и офицеры из разведотдела штаба Квантунской армии подполковник Ниумура и майор Дейсан. О чем они вели разговоры, Леону так и не удалось узнать. Позже, в разговоре с Дейсаном, тот обронил загадочную фразу. Раздраженный всей этой суетой, он бросил в сердцах: возня с планом «Кантокуэн», затеянная разведотделом, свелась к сотрясанию воздуха. Но это было еще не все. Накануне Леон встретил Люшкова в ресторане «Тройка». Свое появление в городе он отметил грандиозной пьянкой и шумной дракой.

Все, вместе взятое, наводило Павла и Дмитрия на мысль, что японской контрразведкой и разведкой затеяна очередная игра, и в центре ее, вероятно, должна находиться советская резидентура. С этой информацией и своими соображениями они поспешили на встречу с Дервишем. Его они нашли в доме Свидерских. Их внезапное появление, да еще вдвоем, вызвало у резидента справедливый гнев – это являлось грубым нарушением правила конспирации. Разрядил обстановку Свидерский, пригласив всех к столу.

– Глеб Артемович, их бы не кормить, а хороших плетюганов им всыпать! Совсем разболтались, – продолжал ворчать Дервиш.

– Саныч, на голодный желудок много не навоюешь. Поужинаем, а там видно будет.

– Ох, и добрый же ты, Глеб Артемович; гляди, как бы без зятя не остаться.