Гимн Лейбовичу - Уолтер Миллер

Чувство отчаяния неожиданно прошло, когда брат Пат принес ему вторую телеграмму. Аббат вскрыл ее, пробежал глазами и криво усмехнулся.

— Брат Джошуа еще здесь?

— Он ожидает за дверьми, преподобный отец.

— Велите ему войти. — А, брат Джошуа, закройте-ка дверь и включите глушитель звука. Потом прочтите это.

Джошуа посмотрел на первую телеграмму.

— Ответ из Нового Рима?

— Это пришло сегодня утром. Но сначала включите глушители. У нас есть что обсудить.

Джошуа закрыл дверь и щелкнул переключателем на столе. Скрытые звукоподавляющие устройства коротким визгом выразили свой протест. Когда визг умолк, показалось, что акустика комнаты неожиданно изменилась.

Дом Зерчи повел рукой на кресло, монах сел и молча прочел первую телеграмму.

— «…вы не должны предпринимать никаких действий, относящихся к Quo peregrinatur grex», — прошептал он.

— Вы можете хоть кричать, когда включены эти штуки, — сказал аббат, показывая на глушители. — Ну, что скажете?

— Так что, план отменяется?

— Не спешите. Та пришла сегодня утром. А эта — сегодня после полудня.

«Полученное ранее послание не принимать во внимание. По указанию святого отца „Quo peregrinatur“ немедленно приводится в действие. Подготовьте в течение трех дней тех людей, которые должны отправиться. Перед отправлением ждите подтверждающей телеграммы. Сообщайте о любых затруднениях при подборе людей. Начинайте осуществление плана. Кардинал Эрик Хоффстраф, папский наместник».

Лицо монаха побледнело. Он положил телеграмму на стол и сел в кресло, крепко сжав зубы.

— Вы знаете, что означает «Quo peregrinatur»?

— Знаю, но только в общих чертах.

— Сначала собирались послать нескольких священников к Альфе Центавра во главе отряда колонистов. Но план этот не был исполнен, поскольку для рукоположения священников в сан требуются епископы, и за первым поколением колонистов надо было бы послать еще много священников, и так далее. Вопрос был сведен к дискуссии о том, сохранятся ли колонии, и если так, то что нужно предусмотреть на колонизированных планетах для обеспечения апостольской преемственности без обращения к Земле. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Пришлось бы послать по крайней мере трех епископов, я полагаю.

— Да, и это выглядит довольно глупо. Группы колонистов лучше делать небольшими. Но во время последнего мирового кризиса «Quo peregrinatur» превратился в чрезвычайный план увековечивания церкви на колонизированных планетах, если на Земле произойдет самое худшее. У нас есть корабль.

— Звездолет?

— Именно. И есть команда, способная управлять им.

— Где?

— У нас есть команда прямо здесь.

— Здесь?! В аббатстве? Но кто?.. — Джошуа вдруг запнулся. Его лицо, казалось, посерело еще больше. — Но, домине, мой опыт в космосе ограничен орбитальными аппаратами, а не звездолетами! До того, как умерла Нэнси и я пришел к цистерциан…

— Я все это знаю. Опыт полетов на звездолетах есть у других. Вы знаете, кто это. Ходит даже шутка, что бывшие космолетчики непременно ощущают призвание к нашему ордену. Это не случайно, конечно. И вспомните: когда вы были постулантом, разве вас не расспрашивали о вашем космическом опыте?

Джошуа кивнул.

— Вы должны также помнить, что вас спрашивали, сможете ли вы снова выйти в космос, если этого потребует от вас орден.

— Да, помню.

— Тогда вы не можете утверждать, что совершенно ничего не знали о том, что определенно предназначены для «Quo peregrinatur», если когда-нибудь придет время его выполнить.

— Я… я помню, что был напуган этим, мой господин.

— Напуган?

— Точнее, был в сомнении. Но и испуган тоже, немного, потому что надеялся провести остаток дней своих в ордене.

— В качестве священника?

— Это… это я еще не решил.

— «Quo peregrinatur» не предполагает освободить вас от ваших обетов и не означает, что вы покидаете орден.

— Орден тоже уходит?

Зерчи улыбнулся.

— И с ним Книга Памяти.

— Вся Кни… о, вы имеете в виду микрофильмы. И куда?

— К колонии Центавра.

— Как долго нам лететь, домине?

— Если вы полетите, то уже никогда не вернетесь назад.

Монах тяжело вздохнул и невидящими глазами уставился на вторую телеграмму. Он скреб свою бороду и выглядел сильно озадаченным.

— Три вопроса, — продолжал аббат. — Не отвечайте сейчас, но начните их обдумывать и обдумайте тщательно. Во-первых, желаете ли вы улететь? Во-вторых, чувствуете ли вы призвание к духовному служению? В-третьих, желаете ли вы возглавить группу? И под словом «желаете» я не подразумеваю «желаете покориться». Я подразумеваю энтузиазм, желание пойти этой дорогой. Обдумайте это, у вас есть три дня на размышление — а может быть и меньше.

Перемены не раз пытались покуситься на строения и земли древнего монастыря. Чтобы предохранить старые постройки от вторжения новой, более динамичной архитектуры, все пристройки возводились вне стен аббатства и даже по ту сторону шоссе — иногда ценой удобства. Старая трапезная стала непригодной для пользования из-за прогнившей крыши и возникла необходимость пересекать шоссе, чтобы попасть в новую. Неудобство несколько уменьшил подземный переход, по которому братья ежедневно шествовали к трапезе.

Существовавшее уже сотни лет, но недавно расширенное шоссе было той же самой дорогой, которой пользовались и язычники, и пилигримы, и крестьяне, и ослиные повозки, и кочевники, и дикие наездники с Востока, и артиллерия, и танки, и десятитонные грузовики. Движение по нему то неслось бурным потоком, то текло тонкой струйкой или даже отдельными каплями в зависимости от эпохи и времени года. Некогда, давным-давно, движение было шестирядным и управлялось автоматически. Затем движение прекратилось, покрытие растрескалось, и только редкая трава прорастала в трещинах после случайного дождя. Пыль покрывала его. Жители пустыни выкапывали его разбитые бетонные плиты для строительства то лачуг, то баррикад. Эррозия превратила его в пустынную дорогу, пересекающую дикие безлюдные места. Но теперь, как и прежде, движение по шоссе было шестирядным и с автоматическим регулированием.

— Движение к вечеру оживилось, — сказал аббат, когда они вышли в сумерках из ворот старого аббатства. — Давайте пересечем шоссе поверху. После пылевой бури в тоннеле может быть очень душно. Или вы не хотите увертываться от машин?

— Давайте пойдем, — согласился брат Джошуа.

Приземистые грузовики с притушенными фарами (фары использовались только как предупреждающая сигнализация) проносились мимо них, ревя турбинами и жалобно скрипя шинами. Они следили за дорогой с помощью тарельчатых антенн, а магнитными датчиками ощупывали стальные ленты в дорожном полотне, которые направляли их, когда они мчались по красноватой, поблескивающей реке замасленного бетона. Материализованные эритроциты в артериях Человечества, эти бегемоты бездумно перли на двух монахов, а те, увертываясь от них, перебегали от полосы к полосе. Если один из грузовиков собьет человека, то другие будут переезжать и переезжать его до тех пор, пока машина службы безопасности не обнаружит плоский отпечаток человеческого тела на покрытии и не остановится, чтобы очистить шоссе. Чувствительный механизм автомата гораздо лучше реагировал на металлическую массу, чем на тело из мяса и костей.

— Это было ошибкой, — сказал Джошуа, когда они достигли разделительной полосы и остановились перевести дух. — Посмотрите, кто там стоит.

Аббат мгновение всматривался, а затем хлопнул себя по лбу.

— Миссис Грейлес! Я совершенно забыл: у нее сегодня свободный вечер, и она подстерегает меня. Она продала свои помидоры в трапезную для сестер и теперь снова пришла по мою душу.

— По вашу? Она была здесь прошлым вечером и позапрошлым вечером тоже. Я думал, что она ожидает попутную машину. Что ей от вас нужно?

— О, ничего особенного. Она только что обжулила сестер на цене своих помидор и теперь положит неправедный доход в мою кружку для бедных. Этакий небольшой ритуал. Против ритуала я не возражаю. Плохо то, что бывает потом. Сами увидите.

— Может, вернемся назад?

— И оскорбим ее чувства? Чепуха. Она уже заметила нас. Пойдемте.

И они снова побежали между грузовиками.

Двухголовоя женщина с пустой корзинкой и шестиногой собакой поджидала возле входа в новую трапезную, что-то тихо напевая собаке. Четыре ноги у собаки были здоровыми, но две лишних бесполезно мотались по бокам. И у женщины одна из голов выглядела такой же ненужной, как и лишние ноги собаки. Это была маленькая головка херувимчика, а глаза у нее всегда были закрыты. Но было заметно, что она дышала или размышляла. Она беспомощно склонилась на одно плечо, глухая, немая, живущая чисто растительной жизнью. Вероятно, в ней не было мозга, ибо она не являла никаких признаков независимого сознания или индивидуальности. Собственное лицо старухи было изборождено морщинами, но лишняя голова сохраняла детские черты, хотя кожа ее стала жесткой от пыльных ветров и потемнела от солнца пустыни.