Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

Заявление было подписано 13 января, то есть как раз в тот момент, когда возникла явная угроза суверенитету Литвы и, вроде бы не было сомнений, — Латвии и Эстонии. Россия — в лице Ельцина — вновь, уже более твердо, чем во время весеннее-летней экономической блокады Прибалтики 1990 года, встала на ее сторону.

Все эти энергичные действия Ельцина, без сомнения, сыграли значительную роль в предотвращении худшего варианта событий, которые могли бы развернуться в Прибалтике.

14 января Ельцин провел в Таллине пресс-конференцию. Главная тема, естественно, — события в Вильнюсе. На вопрос, кто отдал военным приказ стрелять, Ельцин ответил, что Горбачев отрицает свою причастность к этому, министр обороны Язов также утверждает, что его ведомство не отдавало такого приказа. Ельцин сообщил, что на его вопрос Язову, могли ли местные военачальники сами принять решение открыть огонь, Язов сказал: «Могли».

Журналисты наседали: кто же все-таки приказал стрелять, если не Горбачев и не Язов? Ельцин пожал плечами:

− Я не говорил о том, что президент страны или министр обороны не отдавали приказ или указания. Я говорил, что они мне так ответили.

Если армия действовала самостоятельно, не означает ли это, что в стране начинается военный переворот?

Ельцин отверг такую возможность. По его мнению, армия сама по себе расколота внутренними противоречиями, и если кто-то в ней попытается совершить военный переворот, это приведет к взрыву в ней самой.

Ельцин также считает, что большинство военнослужащих не пойдет против мирного населения. Если же это случится, народ, как полагает Ельцин, даст мятежникам «достойный отпор».

Не думаю, что сам Ельцин в тот момент был твердо уверен, что переворот невозможен, но важно было успокоить население.

На самом деле, если армия действительно вышла из-под контроля, как утверждали (или намекали) высокие московские чины, никто не мог бы твердо сказать, не распространятся ли эти бесконтрольные действия за пределы Прибалтики и в конце концов — по всей стране.

А то, что безоружный народ в таком случае «даст отпор» вооруженным мятежникам — это так, дежурные слова.

В этот же день, 14 января, вернувшись в Москву, Ельцин дал пресс-конференцию и здесь. Вопросы журналистов примерно те же, что и в Таллине.

Ельцина спросили, как он расценивает только что прозвучавшее заявление Пуго, что Центр не давал никаких указаний о применении силы в Прибалтике.

− Трудно пока проверить, — ответил Ельцин. — В ту ночь (то есть в ночь с 12-го на 13 января. — О.М.) и начало дня, разговаривая с президентом страны и с министром обороны Язовым, я ставил этот вопрос им в упор, и оба они ответили, что команд от них не поступало…

Ельцин добавил, что все это похоже на «сценарий Тбилиси»: тогда ведь тоже не могли найти отдавшего приказ применять силу против мирных демонстрантов.

Удивило Ельцина и заявление Язова, что тот не знает российских законов, касающихся использования военнослужащих, призванных в России: еще в октябре прошлого года российский парламент принял решение, что «те ребята, которые призваны на территории Российской Федерации, не могут служить вне ее территории и тем более участвовать в военных действиях против мирного населения, в разрешении каких-либо конфликтов».

Не думаю, что Язов не знал об этом решении российского парламента, но для него это была «филькина грамота».

Вопрос:

− Почему до сих пор президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев не высказал своего отношения к той резне, которая произошла в Вильнюсе?

Вообще-то этот вопрос надо бы задать самому Горбачеву. Мнение Ельцина:

− Ему трудно высказаться по этому вопросу. После моего довольно резкого выступления (на Совете Федерации 12 января. — О.М.) и после выступления других руководителей республик все же казалось, что ищется наиболее деликатный выход из этого положения…

В этот день, позднее, Горбачев все же высказал, довольно невнятно, свою позицию по Вильнюсу на заседании Верховного Совета СССР.

Один из журналистов сказал, что утром у него была встреча «с двумя работниками КГБ из центрального аппарата». От них он узнал, что здесь в столице, как и в прибалтийских республиках, создан Комитет национального спасения — спасения России и что 16 января в Москве планируется повторить все то, что произошло в Вильнюсе. Что он, Ельцин, готов предпринять для защиты суверенитета России?

Ответ Ельцина:

− Первое — быть готовым к этому и быть бдительным каждый час. Второе — немедленно принимать меры по выполнению постановления внеочередного Съезда народных депутатов РСФСР о том, чтобы органы Государственной безопасности на территории России подчинялись Верховному Совету Российской Федерации, а также создать специальный Комитет госбезопасности России. Надо это делать немедленно. И третье — мы все больше приходим к мысли о том… что защищать свой суверенитет нам, видимо, без российской армии все-таки не удастся.

Эта мысль — о разделе Вооруженных Сил, о создании республиканских армий, — вызывала сильнейшую аллергию у Горбачева. Между тем, его собственные действия или бездействие — как в том январе 1991-го в Прибалтике, — все больше подталкивали республики к этой мысли.

По словам одного из иностранных журналистов (итальянского), в последнее время у него создается ощущение, что «союзные лидеры», прибегая к силе, «практически отказываются от идеи перестройки, потому что нельзя поддерживать перестройку «на штыках».

− Мне кажется, — ответил Ельцин, — что руководство страны под влиянием определенных сил пришло к выводу, что демократическим путем трудно решить наши проблемы, что надо поворачивать действительно к жесткой руке. У меня сложилось такое впечатление.

Такое впечатление было, конечно, не только у Ельцина. Журналист Дмитрий Остальский писал в «Независимой газете», что осенью прошлого, 1990-го, года, после «парада республиканских суверенитетов», Горбачев решил вступить на «правый» путь, «демонстративно сделав ставку» на военных, генеральных директоров военных предприятий и коммунистов-ортодоксов. Но этот путь оказался тупиковым: «Опора на армию, ВПК и компартию, безусловно, надежная опора в борьбе с республиканскими властями. Возможны даже военные победы. Но армия, даже очень могущественная, не приспособлена для того, чтобы долго кормить трехсотмиллионную страну. Военные заводы выпуском еды и одежды тоже не занимаются. Новые кровопролития окончательно остановят экономическую помощь Запада…» Если президент и далее будет держаться «силового пути сохранения Союза», то республики, защищаясь, «создадут новый Центр с новым лидером и новыми атрибутами власти…»

Вернемся, однако, к московской пресс-конференции Ельцина 14 января. Вопрос:

− Не кажется ли вам, что события в Прибалтике положили конец идее Союзного договора?

Ельцин словно бы ждал этого вопроса. Он легко подверстывает эти события к своей позиции, которую уже давно отстаивает: договор должен создаваться не Центром, а республиками.

− Мне кажется, что этими действиями нанесен серьезный удар по реальности заключения Союзного договора, — говорит он. — Поскольку договор с петлей на шее вряд ли кто будет подписывать. У нас сейчас таких желающих уже не найдется среди руководителей всех республик. А тут опять желание именно сверху нам уже на блюдечке представить готовый договор, одобренный пленумом ЦК, одобренный Съездом народных депутатов. Вот вам договор — подписывайте. Но подождите. Кто подписывает договор, кто с кем договаривается? Наверное, кто с кем договаривается, тот и должен работать над этим договором, обсуждать его и затем уже подписывать. А ведь процесс идет не снизу вверх, как мы предлагали, а сверху вниз. Мы предлагали и осуществляем практически принцип — сначала республики между собой заключают договоры. И мы заключили договор с Украиной, Белоруссией, Казахстаном, Молдовой, Грузией, Эстонией, Латвией. И через такую сеть договоров можно было бы привлечь к этому процессу все пятнадцать республик. А вот такими действиями сверху, да еще силовыми приемами, уже сегодня практически пять республик как бы отторгнуты от будущего Союза. Да и мы, наверное, в России, будем обсуждать на Верховном Совете, и очень сильно задумаемся, нужен ли нам такой Союз, когда в каждый момент тебе будут диктовать волю сверху. Еще раз скажу: нанесен удар по реальности заключения Союзного договора. Сделан шаг к разрушению даже тех первых шагов, которые были в этом направлении сделаны.