Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

Как уже говорилось, 20 января на массовой — в несколько сот тысяч — манифестации в центре Москвы прозвучало зачитанное Бурбулисом тревожное предупреждение Ельцина о том, что «события в Прибалтике грозят выйти за пределы Латвии, Литвы, Эстонии» и распространиться на всю страну: опасность диктатуры — той, о которой, по-видимому, предупреждал Шеварднадзе, — стала вполне реальной.

В самом деле, никто не знает, как бы пошли дальше эти события, если бы не протестующие голоса в самой Прибалтике и за ее пределами. Думаю, намерения у тех, кто затеял кровавую бойню в Вильнюсе, в Риге, были вполне серьезными. Они не намеревались ограничиваться использованием военной силы в каких-то отдельных географических точках. Как показало дальнейшее, их планы простирались на всю страну.

Без сомнения, твердая и ясная позиция, занятая Ельциным в те январские дни, стала одним из главных препятствий на пути затеянной в Прибалтике репетиции грядущего августовского путча.

«К просьбам об экстренной помощи, адресованным потенциальному противнику (имеются в виду просьбы Горбачева, обращенные к канцлеру ФРГ Колю. — О.М.), присоединяется руководство Вооруженных Сил СССР. Заместитель министра обороны В. Архипов — председателю Центральной комиссии по распределению гуманитарной помощи (вот ведь какая уже тогда была комиссия! — О.М.) Л. Воронину (16 января 1991 года):

«Уважаемый Лев Алексеевич! Прошу Вас передать Министерству обороны СССР 8 миллионов комплектов суточных рационов военнослужащих бундесвера (сухих пайков), поступающих из Германии в качестве гуманитарной помощи в адрес Всесоюзного объединения «Продинторг» в порты Ленинграда, Таллина и Клайпеды, для выдачи военнослужащим и членам их семей».

Из письма Министерства обороны тому же адресату, направленного три дня спустя:

«Уважаемый Лев Алексеевич! Прошу вас рассмотреть возможность из поступающей гуманитарной помощи передать Министерству обороны 7 тысяч тонн хлеба длительного хранения в жестебанках».

Вот ведь до чего уже докатились: армия-победительница, армия страны, еще недавно кичившейся, что она самая передовая, самая великая, униженно просит помочь сухими пайками и консервами армию, проигравшую в войне (ну, скажем аккуратнее — наследницу той проигравшей армии).

ГОРБАЧЕВ И БАЛТИЙСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Роль Горбачева в событиях января 1991 года сразу же оказалась в центре общего внимания, но так и осталась до конца не выясненной…

11 января, за два дня до трагедии, случившейся в Вильнюсе, состоялся телефонный разговор Горбачева с Бушем. Его запись приводится в книге бывших помощников Горбачева «Союз можно было сохранить».

Буш поинтересовался, как идут дела, что происходит в стране.

Горбачев коротко рассказал о делах, в том числе и о ситуации в «горячих точках».

− Есть у нас серьезные проблемы в Прибалтике, особенно в Литве, а также в Грузии, Нагорном Карабахе, — сказал Горбачев. — Я стремлюсь делать все, чтобы избежать крутых поворотов. Но это нелегко.

В сущности это был тот центральный пункт, ради которого Буш и позвонил Горбачеву (по-видимому, звонил именно он). Буш:

− Меня беспокоят и даже мучают ваши внутренние проблемы… Как человек посторонний, могу лишь сказать, что если вы сможете избежать применения силы, то это будет хорошо для ваших отношений с нами, да и не только с нами…

Намек вполне ясный. Горбачев:

− Именно к этому мы стремимся. И вмешаемся мы только в том случае, если прольется кровь или возникнут такие беспорядки, которые поставят под угрозу не только нашу Конституцию, но и жизни людей. Сейчас на меня и на Верховный Совет оказывается колоссальное давление в пользу введения в Литве президентского правления. Я пока держусь, но, откровенно говоря, Верховный Совет Литвы и Ландсбергис, похоже, не способны на какое-то конструктивное встречное движение… Ситуация и сегодня развивается неблагоприятно. В Литве забастовки, нарастают трудности… Я постараюсь исчерпать все возможности политического решения, лишь в случае очень серьезной угрозы пойду на какие-то крутые шаги… Мы будем действовать ответственно, но не все зависит от нас. Сегодня там уже стреляли… Я сделаю все, чтобы развитие событий не сопровождалось крайностями. Но, естественно, если возникнет серьезная угроза, определенные шаги станут необходимыми.

Как видим, Горбачев в общем-то не обещает Бушу не применять силу. Что означает, что Москва вмешается только если будет поставлена под угрозу Конституция СССР и прольется кровь? Да в Литве эта Конституция была отменена уже 11 марта 1990 года. Что касается пролития крови, для этого вообще нет никаких препятствий: любая провокация — и вот уже кровь рекой полилась.

Она действительно полилась…

Какова была первая реакция Горбачева на события в Вильнюсе? Из книги Андрея Грачева «Горбачев. Человек, который хотел, как лучше…»:

«Поздно вечером 13 января 1991 года (все-таки не зря у «чертовой дюжины» дурная слава) тогдашний министр внутренних дел Литвы Мисюконис дозвонился на квартиру своему бывшему коллеге — Бакатину. И сообщил, что в Вильнюсе организовано настоящее побоище с участием армейских частей и прибывшей из Москвы группы «Альфа». Спецназ при поддержке танков штурмовал вильнюсский телецентр, который защищала безоружная толпа. По сведениям министра, уже погибло больше десяти человек. Связаться с Пуго, Язовым или Крючковым невозможно, их телефоны не отвечают.

Взволнованный Бакатин бросился звонить Горбачеву на дачу. К его удивлению, тот воспринял драматические новости спокойно:

− Не нервничай, Вадим. Мне уже докладывали. Твои литовцы сильно преувеличивают. Обстановка в городе накалилась из-за стычек между отрядами рабочих с националистами. Кое-кто пострадал, но самоуправства со стороны военных допущено не будет. Я дал команду разобраться.

Экс-министр понял, что президент пересказывает ему кагэбэшную версию событий.

К утру выяснилось, что на самом деле ситуация намного хуже, чем ее изобразил руководитель всезнающего ведомства и, видимо, чем сам мог прогнозировать. В результате штурма телецентра погибло 13 мирных жителей.

Вокруг литовского парламента выросли баррикады. Никому до сих пор не известный Комитет национального спасения во главе с секретарями ЦК компартии Литвы на платформе КПСС требовал смещения В.Ландсбергиса и введения в республике прямого президентского правления. Это, по всей видимости, и было изначальной целью всего топорно сработанного сценария, в соответствии с которым «спонтанные выступления» рабочих отрядов, выступавших против сепаратистов, должны были привести к столкновению с полицией, лояльной официальным властям, что давало повод для вмешательства союзной армии и ОМОНа.

Однако ход этой спецоперации, возглавить которую из Москвы еще 10 января скрытно прибыли два генерала — Валентин Варенников и Владислав Ачалов, подтвердил, что советский КГБ образца 1991 года недалеко ушел в профессиональном отношении от американского ЦРУ, спланировавшего высадку «здоровых» антикастровских сил в заливе Кочинос в 1961 году. Во-первых, самих антисепаратистов оказалось на порядок меньше — всего несколько сот человек вместо ожидавшихся тысяч. Во-вторых… московские стратеги… не учли разницу во времени, из-за чего танки и «Альфа», предназначавшиеся для подавления «уличных беспорядков», прибыли к месту действий на час раньше, чем они начались».

Вот так, даже разницу во времени не смогли учесть.

Был ли Горбачев причастен к побоищу возле вильнюсского телецентра? Помощник Горбачева Анатолий Черняев так пишет об этом в своем дневнике (запись помечена тем же злосчастным днем — 13 января):

«В печати, по радио у нас и на Западе гадают: с ведома Горбачева предпринята вильнюсская акция или вообще события в стране уже вышли из-под его контроля? Или это самодеятельность литовских коммунистов и военных? Меня тоже мучают сомнения. Но подозреваю, что Горбачев втайне даже от самого себя хотел, чтобы что-то подобное случилось. Спровоцировала демонстрация рабочих перед Верховным Советом в Вильнюсе, приведшая к уходу Прунскене (напомню — премьер-министра Литвы. — О.М.) Однако, если бы этого не было, наверное, «пришлось бы выдумать» что-нибудь другое. Предавать Бурокявичюса и Швеца (секретари ЦК КП Литвы) для М. С., мне кажется, немыслимое дело».

Здесь надо пояснить. Как полагает Черняев, Горбачева терзают сомнения, какую занять позицию, какую дать оценку вильнюсским событиям. Признаться, что он был в курсе готовящейся военной акции (если был), он не может, — это значило бы поставить себя на грань отставки. Не может он также обвинить во всем своих вильнюсских «товарищей», руководителей компартии Литвы — «предать» их. Что остается?