Алмазный венец севера - Larka

Крохотный замок Оуверрон, приютившийся над стремниной с трёх сторон огибавшей его реки, оказался слишком уж хорошим местом, чтобы пренебречь им для отдыха. Перевал Поднебесный, с которого завтра на ту сторону пойдут вторая и седьмая ударные бригады, оказывался всего лишь в пяти лигах к полуночи. Уже почти два века удобный переход через хребет прикрывала от светлого воинства выстроенная там мощная крепость — вот в тени-то этой угрозы да призрачной защиты и тянулась нелёгкая жизнь маленького лордства.

Днём леди Оуверрон с возмущением подняла на смех майора Мориса, когда тот предложил миледи хотя бы на время перебраться дальше от границы. На всякий случай, так сказать…

— Вы в своём уме, господин офицер? Чтобы я, знатная дама и хозяйка этих земель, выказала неуверенность на глазах своих людей или местных духов? Не бывать тому!

Поскольку у командующего расположившимся вдоль реки королевским отрядом попросту не хватило присутствия духа силой отправить хозяйку небольшого ветхого замка в тыл, то по крайней мере достало соображения напроситься всем штабом на ночлег. В этих горах если и ночевать, то уж лучше не на камнях.

Летний вечер догорал медленно, неохотно. Небо над алой медью горящим в закате изъязвлённым пиком потемнело. Сначала напиталось всеми красками вечера — а потом незаметно приобрело ту изумительную глубину, которую только и можно наблюдать в горах. Майор сотоварищи уже отправился на покой, сославшись на необходимость завтра вставать рано. А поручика Ларку, давно замеченного в некой привычке к здешним суровым местам, оставили с почётной и чертовски скучной обязанностью — развлекать хозяйку.

"Интересно, сколько ей лет?" — означенный поручик искоса, краем глаза поглядывал на женщину. С одной стороны, платье под полупрозрачной летней накидкой обрисовывало стройную и без видимых изъянов фигуру истинной леди, да и несомненная привычка вести себя раскованно в присутствии господ офицеров, опять же… а с другой, одного лишь взгляда в глаза хватило Ларке, чтобы отчего-то вспомнить Ольчу. Та же непонятная, непостижимая и чуть полынно-горьковатая мудрость. Так что, с равным успехом миледи могло быть и сто лет, и тысяча, и много больше. Ведьма, тут даже и проверять соответствующим заклятьем лень было…

— Мариэла, внеси огня! — распорядилась было леди Оуверрон, но тут же с непостижимой лёгкостию переменила своё мнение.

Небрежным жестом она отослала прочь сунувшуюся уже в двери растрёпанную служанку (ах, этот сержант-усач весьма мил — но настолько неловок!), и на излёте того же властного движения руки с ладони её слетел ярко просиявший белый шар.

— Феноменально! — хладнокровно заметила леди, едва поглядев на стол. — Видала я, чтоб мыши грызли свечи — но чтобы подсвечники?

В самом деле, на столешнице остались только изломанные и покрошённые свечи — а вот два дрянных, старой бронзы настольных канделябра исчезли бесследно.

По правде говоря, Ларка не раскаивался ничуть. Мало того, ему даже самому интересно было, какую же работу сами собою проделали под прикрытием стола его ладони. Ну да, да — пока леди вдумчиво смотрела не столько в узкое, больше похоже на бойницу окно, сколь куда-то чуть ли не вглубь веков, парень без зазрения совести утянул оба осветительных прибора. И теперь задумчиво и особо не отдавая себе отчёт лепил что-то из податливо, даже как-то нежно струившегося под пальцами металла.

Не глядя туда.

— Прошу прощения, мэм, — он наконец поднял с колен свою работу.

И с лёгким стуком поставил ту на столешницу, по-прежнему не опуская на неё взор. Зачем? Глаза миледи всё скажут куда вернее… они раскрывались медленно, всё шире и шире, пока в них отчётливо не заплескалось что-то весьма похожее на неприличное для знатной дамы удивление. Потом, словно щепотка соли и душистых приправ в перемешиваемом походном кулеше, мягко прорезалось радостно-детское изумление — и в конце концов мощно полыхнуло таким неистовым восторгом, что Ларка сразу и безоговорочно всё понял…

Третью седмицу он снова и снова истязал себя в невыносимой и в то же время сладостной работе. Доверенный ему большой платунг, три сотни загорелых и горластых головорезов лишь вчера оказались одеты вместо стандартной пехотной брони в хоть какое-то подобие хороших доспехов. Да и вооружены куда как лучше. Да, да — каждый день Ларка изощрялся, вот этими руками превращая оловянистый медный сплав в чёрную, звонкую и мало уступающую железу прочностью бронзу. Завидев такое дело и получив приказ строго-настрого о том молчать, солдаты и сержанты тренировались с удвоенным рвением.

Три опытных ротмистра гоняли каждый свою сотню почти как пресловутых эльфовых коз. Причём не в шагистике — а во всяких предусмотренных или не очень боевым наставлением упражнениях. Но что особо понравилось платунгу… полковник Блентхейм едва не наорал на их поручика, когда тот отказался надеть настойчиво предложенную и даже настоятельно рекомендованную стальную кольчугу (собственной работы, кстати — весьма одобренной гномом). А облёкся в точно таким же манером, как и остальные, переделанную из стандартного офицерского комплекта бронзовую броню.

В общем, солдаты поглядывали теперь на командира и своё оснащение с плохо скрытой радостью, а соседние платунги со столь же тщётно маскируемой завистью. Но лично майор Морис посмотрел на всё это дело благожелательно, хоть и заметил по окончании инспекции — если его отныне лучший второй платунг не порвёт все какие ни попадутся грёбаные и ахнутые паладинские задницы аки тузик тряпку, то он будет крепко разочарован и даже оскорблён в лучших чувствах.

И вот теперь, отоспавшийся, отдохнувший и даже чуть заскучавший после вчерашнего Ларка, в полном соответствии со всеми предостережениями о вреде праздности, утворил шалость. Даже можно сказать — дерзость, хотя бронза и осталась во владении хозяйки.

— Oh, my god… she's just me… — удивительно, куда только и исчез резкий, повелительный голос знатной дамы, обратившись в расстроганное и нежное воркование. От изумления та даже сбилась на имевшее некоторое хождение в здешних горах наречие эльфов.

Ларка встал, предупредил потянувшуюся было ближе леди Оуверрон, что голыми руками лучше не трогать, и услужливо подал ей салфетку. Только сейчас он и опустил глаза к своей мягко светящейся в сумраке работе.

Небольшая статуэтка и в самом деле изображала задумавшуюся о своём хозяйку замка — но боги! Каким образом она оказалась едва ли не лучше оригинала, как в ней чувствовалась живая, трепетная и в то же время непостижимая душа… а эта полупрозрачная накидка? Как может грубая бронза быть таковой, не знал и утворивший это маленькое чудо мастер, однако именно так оно и обстояло на самом деле.