Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

Он не ответил, а начал восхождение на крышу, рука за рукой, пропуская веревку между ног во время подъема наверх. Когда он залез, я тоже начала карабкаться; мы не доверяли веревке вес двоих человек. Подниматься было гораздо тяжелее, чем спускаться. Похоже, мои ноги были значительно сильнее рук. Я потянулась за следующим узлом и подняла правую ногу.

Внезапно моя нога соскользнула со своей опоры, и я повисла, удерживаемая лишь своими слабыми руками!

Короткий вскрик сорвался с моих губ! Я была больше чем в двадцати футах от земли!

— Держись! — позвал сверху Крис. — Веревка прямо у тебя между ног. Все, что тебе нужно сделать — быстро их сомкнуть!

Я не видела, что делаю. Все, что я могла — следовать указаниям. Я зажала веревку между бедер, вся трепеща. Страх сделал меня слабой. Чем дольше я оставалась на одном месте, тем страшнее мне становилось. Я начала дрожать. А потом полились слезы… глупые девичьи слезы!

— Ты почти достаешь до моей руки, — звал Крис. — Еще несколько футов, и я смогу достать тебя, Кэти, не паникуй. Подумай, как ты нужна близнецам! Постарайся… изо всех сил!

Я должна была убедить себя ухватиться рукой за следующий узел. Я снова и снова повторяла себе, что я смогу сделать это. Я могу. Мои ноги были скользкими от травы, но и у Криса они тоже были скользкими, и он справился. Если он смог сделать это, то и я смогу.

Объятая ужасом, шаг за шагом я взобралась по веревке до того места, где Крис мог, вытянувшись, схватить меня за запястье. Когда его сильные руки ухватили меня, волна облегчения прошла по мне с головы до ног. Через несколько секунд, он втащил меня наверх и сжал в тесных объятиях; мы смеялись, чуть не плача. Затем мы добрались до дымохода, держась за веревку. И вот мы вновь очутились в знакомом месте, сильно дрожа от волнения.

О, сколько иронии было в этом факте — мы были РАДЫ вернуться!

Крис лег на кровать и уставился на меня.

— Кэти, когда мы лежали на берегу озера, я на секунду-другую почувствовал себя как на небесах. Потом, когда ты повисла на веревке, я подумал, что если ты умрешь, то я должен тоже умереть. Мы не можем повторить этого. В твоих руках нет той силы, которая есть в моих. Я жалею, что забыл об этом.

Ночная лампа мерцала в углу розовым светом. В сумерках наши глаза встретились.

— Я не жалею о том, что мы нашли. Я рада. Я так давно не чувствовала себя живой.

— Ты чувствовала это? — спросил он. — Я тоже… как будто мы проснулись от плохого сна, который продолжался слишком долго.

И я снова осмелела.

— Крис, как ты думаешь, где сейчас находится наша мама? Она постепенно ускользает от нас и никогда по-настоящему не смотрит на близнецов, как будто теперь они ее пугают. Но она еще никогда так долго не отсутствовала. Ее нет уже больше месяца.

Я услышала его тяжелый, грустный вздох.

— Честно, Кэти, я просто не знаю. Она сказала мне то же, что и тебе, но могу держать пари, что у нее серьезная причина.

— Но какой должна быть причина, чтобы уехать без объяснений? По крайней мере это она могла бы сделать?

— Я не знаю, что сказать.

— Если бы у меня были дети, я бы никогда не оставила их так, как она. Я бы не бросила своих четверых детей в запертой комнате и не забыла бы о них.

— Ты помнишь, что не собиралась иметь детей?

— Крис, когда-нибудь я собираюсь танцевать с мужем, который полюбит меня, и если он действительно захочет иметь ребенка, я должна буду согласиться.

— Разумеется, я знал, что ты переменишь мнение, когда вырастешь.

— Ты действительно думаешь, что я достаточно красива, чтобы быть любимой мужчиной?

— Ты красива более чем достаточно, — голос его звучал смущенно.

— Крис, ты помнишь, как мама говорила нам, что деньги, а не любовь правят миром. Я думаю, что она была неправа.

— Да-а? А ты подумай дальше. Почему ты не можешь иметь и то, и другое?

И я подумала. У меня было множество мыслей. Я лежала и смотрела в потолок, который был для меня и полом для танцев. Я снова и снова обдумывала жизнь и любовь. И из каждой книги, которая была мной прочитана, я вынесла кусочки философии, которые сложила в стройные четкие теории для того, чтобы поверить в них на всю оставшуюся жизнь.

Любви, если бы она пришла и постучалась ко мне в дверь, мне было бы достаточно.

И тот неизвестный автор, который пишет, что если у тебя есть слава, этого недостаточно; если у тебя есть богатство, этого все еще недостаточно; а если у тебя есть слава, богатство и также любовь, и этого по-прежнему недостаточно… бедный парень, мне было жалко его.

ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ

Крис стоял у окна, обеими руками раздвигая тяжелую ткань занавесей. Небо было свинцовым, дождь шел сплошной стеной. Все лампы в нашей комнате горели, и телевизор работал, как всегда. Крис хотел увидеть поезд, который проходил мимо, начиная с четырех утра. Можно было расслышать его печальный свисток перед рассветом и после, если вы уже проснулись. Можно было даже чуть-чугь разглядеть мелькнувший вдалеке и казавшийся просто игрушкой поезд.

Он был в своем мире, а я в своем. Сидя с Кэрри по-турецки на кровати, мы вырезали фотографии из одного из тех иллюстрированных журналов, которые принесла мама для моего развлечения, прежде чем покинуть нас так надолго. Я старательно вырезала каждую фотографию и наклеивала их в альбом. Я планировала мой воображаемый дом, где я когда-нибудь буду счастливо жить с высоким и сильным темноволосым мужем, который будет любить только меня, а не тысячи других на стороне.

Я уже обдумала всю свою жизнь: сперва карьера, а муж и дети тогда, когда я буду готова ретироваться и предоставить шанс кому-нибудь другому. И в моем воображаемом доме найдется место для чудной прозрачной изумрудной ванны, которая будет стоять на помосте. И я буду мокнуть в ней целые дни подряд, если только захочу, вся пропитанная кремами и бальзамами, и никто не будет стучаться и кричать из-за двери, чтобы я поторопилась! (У меня еще никогда не было случая как следует посидеть в ванне).

Из этой чудной изумрудной ванны я выйду, сладко благоухая парфюмерией, и кожа моя будет мягка, как шелк, и поры ее навсегда очистятся от этого затхлого запаха старого дерева и чердачной пыли, который, кажется, так въелся в нее вместе со всей этой древней нищетой, что мы, такие молодые, пахнем как старики.

— Крис, — сказала я, уставясь на его спину. — Почему нужно оставаться здесь столько времени, дожидаясь мамы или смерти старика? Ведь мы же сильные, может, нам удрать?

Он не сказал ни слова. Но я увидела, как его руки сильнее сжали края занавесей.

— Крис…

— Я не хочу говорить об этом! — вспылил он.

— Почему же ты стоишь там и дожидаешься поезда, если ты не думаешь, как отсюда выбраться?

— Я не дожидаюсь поезда! Я просто гляжу в окно и все! Он стоял, прижавшись лбом к стеклу, так что любой сосед, выглянув в окно, мог увидеть его.

— Крис, отойди от окна! Кто-нибудь увидит тебя.

— Ну и пусть видят, черт их побери.

Моим первым порывом было подбежать к нему, обнять и осыпать его лицо бесчисленными поцелуями, чтобы восполнить все, что он потерял, когда ушла мама. Я бы склонила его голову к себе на грудь и баюкала бы его, как она, и он стал бы снова бодрым, солнечным оптимистом, которому неведомы хмурые дни. Но я была достаточно мудра, чтобы понимать: даже если я проделаю все, что делала мама, это не будет иметь того эффекта. Никто не заменит ему её. Вся его вера, мечты и надежды воплотились в одной-единственной женщине — в маме.

Она исчезла уже больше двух месяцев назад! Понимала ли она, что один день жизни здесь, наверху, длиннее, чем месяц нормальной жизни? Волновалась ли она о нас, интересно ли ей было, как мы тут живем? Неужели она была уверена, что Крис всегда будет на её стороне, хотя она покинула нас без извинений, без причины, без объяснения? Неужели она действительно верила, что любовь, однажды приобретенная, не может быть уничтожена страхами и сомнениями, чтобы уже никогда-никогда не возродиться вновь?

— Кэти, — вдруг сказал Крис. — Куда бы ты поехала, если бы у тебя был выбор?

— На юг, — сказала я. — На теплый, солнечный пляж, где нежные волны и неглубоко, никакого прибоя в белых барашках, никаких огромных валов, перекатывающихся через скалы. Я хочу туда, где ветер вообще никогда не дует. Пусть мягкий и теплый бриз лишь ласкает мои волосы и щеки, пока я лежу на чистом белом песке и упиваюсь солнечным теплом

— Ну, — согласился он, присвистнув. — Ты нарисовала заманчивую картину. Только я бы не возражал против прибоя. Я бы не прочь заняться серфингом на волнах. Должно быть, это не хуже лыж.

Я отложила в сторону ножницы, журналы, пузырек с клеем и альбом, чтобы полностью сосредоточиться на Крисе. Он был лишен даже своего любимого спорта, да и многого другого. Запертый в этой комнате, он превращался в печального старца вопреки своим годам! Ах, как я хотела утешить его и не знала, как.