Орест и сын - Елена Чижова

Летом, намереваясь закончить докторскую, отец оформил годовой отпуск и все свободное время проводил за письменным столом. Вытирая пыль в кабинете, Чибис косился на груды черновиков, испещренных формулами. Ни теперь, ни раньше, в ходе дознания, он не задавал вопросов. Точнее говоря, случившееся стало пустынным полем, в пределы которого отец и сын ни разу не вступили вдвоем. В этом отношении не могло быть и речи о двустороннем сговоре, во всяком случае словесном, когда одна сторона обращается к другой с прямой или косвенной просьбой.

Мысль о том, что с отцом что-то неладно, посетила Чибиса глубокой осенью. После долгого перерыва в дом зачастил Павел Александрович, и раз от разу выражение его лица становилось все более озабоченным. По себе он оставлял запах спирта — Чибис находил пустые ампулы в помойном ведре.

Ночами, встав из-за стола, отец шагал по комнате, и Чибис, просыпаясь и прикладывая ухо, слушал его голос. Обращаясь к невидимому собеседнику, отец жаловался, что ему не хватает времени, и пытался оправдаться. Вечерами его терзали посторонние запахи, бродившие по квартире: то газ, то керосин. Последний донимал особенно, но Чибис, как ни силился, ничего не мог уловить.

Однажды пришла Светлана. Чибису показалось: сопровождала Павла. Ее присутствия отец словно бы не заметил. Запирая за ними двери, Чибис расслышал “Боже мой”, произнесенное высоким голосом. На следующий день она позвонила и предложила помощь. Чибис отказался: с домашними делами он научился справляться сам.

Зимой, уверившись в том, что отец серьезно болен, Чибис задумал найти Ксению — повидаться и объяснить. Раз за разом он проговаривал слова, которые должен сказать ей при встрече, пока не сообразил, что не знает ее нового адреса, — в записной книжке остался старый. Воспользоваться услугами справочного Чибис не догадался. Этот план сложился ближе к весне. Сведения, которые Чибис смог сообщить телефонистке, оказались скудными: имя, фамилия, возраст, домашний адрес — точнее, улица Кораблестроителей, ни дома, ни квартиры. Ему ответили, что девочка с такими данными на улице Кораблестроителей не проживает.

В апреле, когда снег сошел, Чибис встретил бывшего одноклассника, который — среди прочих школьных новостей — упомянул о том, что Ксения уехала. “Куда-куда? Туда”, — одноклассник запнулся и повертел рукой. Понимая, что опоздал, Чибис все-таки спросил ее телефон и несколько дней подряд набирал номер. Квартира молчала. К маю на звонки начали откликаться чужие люди.

Незадолго до выпускных Павел Александрович сообщил, что собирается в длительную заграничную командировку. Светлана отправляется с ним. Павел настаивал на том, что дальше тянуть нельзя, — если бы его присутствие могло помочь, он, конечно бы, остался, но сознание отца стремительно погружается в сумрак, с которым домашними средствами не справиться. До поры до времени, имея в виду несовершеннолетие Антона, он пытался удержать на краю, но теперь, когда Антон вырос, необходимо принять решение: эта болезнь требует стационарного ухода.

Ссылаясь на свои научные связи, он обещал, что отцу дадут третью группу, а значит, и при самом неблагоприятном течении событий опеки оформлять не придется. В любом случае квартиру не тронут — об этом Павел обещал позаботиться особо. О деньгах Антон может не беспокоиться: надо поступать в институт, они со Светланой будут высылать. Прогноз, насколько можно судить заранее, не самый благоприятный; в общем, впору набраться мужества.

Из больницы отец не вышел. Сын навещал в приемные дни. Отец требовал книг, составлял длинные списки. Чибис рылся в каталогах, находил перечисленных авторов, но на карточках под их именами значились другие названия, как будто в мире, в который погружался отец, эти ученые написали совсем другие книги. Приходя в крайнее раздражение, отец не слушал оправданий, обвиняя Чибиса в том, что сын — своей нерасторопностью — тормозит великое открытие, на пороге которого стоит его отец. По словам отца, это открытие должно было приручить некоторые сверхприродные силы. Точнее, взять над ними власть.

Чибис учился на строительном и, склоняясь над чертежной доской, невесть от кого перешедшей к нему по наследству, не умел разделить научные чаяния отца. Отец же, обращаясь к нему как к химику, рисовал картины теперь уже близкого будущего, в котором вещество, составляющее суть его открытия, заработает в полную силу. Сумеречное сознание отца наделяло его безумными свойствами.

Во-первых, оно могло возвращать к жизни мертвых, но это — в крайнем пределе. Главное же, — на чем отец настаивал особенно горячо, — оно могло остановить окончательный распад Империи, поскольку эта задача, если подойти к ней сугубо исторически, требует создания нового человека, не умеющего отличать Добро от Зла.

Склоняясь к Чибисову уху, Орест Георгиевич шептал о ветхих людях, которых необходимо подвергнуть специальной обработке, в противном случае цивилизация, построенная на крови бесчисленных жертв, погибнет окончательно и безвозвратно. Конечно, эти ветхие люди и теперь пребывают в меньшинстве, но там, где решаются судьбы империй, именно меньшинство представляет особенную опасность, о чем нам, поборникам чистой науки, ни в коем случае нельзя забывать.

В те годы, когда отец еще не лишился дара более или менее связной речи, сын не слишком прислушивался к его словам.

В институте Чибис учился добросовестно. С однокурсниками сложились ровные отношения, однако шумных студенческих компаний он избегал. Девушки, первое время отличавшие его своим вниманием, вышли замуж и родили детей. К этой стороне жизни Чибис относился равнодушно.

По окончании института он сумел избежать распределения и устроился в НИИ — поближе к дому. Без крайней необходимости он старался не покидать Васильевский остров и вообще предпочитал общественному транспорту пешие прогулки.

В те годы, когда сотрудникам НИИ платили советскую зарплату, Чибис зарабатывал неплохо. Деньги он тратил на книги. За десять лет семейная библиотека заметно пополнилась. Он задумал составить картотеку, во всяком случае навести порядок. Разбирая залежи, скопившиеся на верхних полках, Чибис наткнулся на книжку без обложки и с опаленным краем. В нее, надо полагать, его собственной рукой, была вложена зеленоватая тетрадь. За все эти годы Чибис ни разу о ней не вспомнил, да и тогда, по горячим следам, пролистал невнимательно. В те времена его сердце горело отдельно от судеб страны.

Теперь, вчитываясь в строки, выведенные не вполне взрослым почерком, Чибис думал о том, что тетрадка, исписанная Инниной рукой, досталась ему не случайно. Мысленно возвращаясь к своим прежним фантазиям, следы которых сохранились на клочке обоев, похожих на выцветшую газелью шкурку, он счел ее записи аналогом вакцины, которую Инна сумела передать ему после смерти. Эту вакцину он должен был себе привить.

Конечно, этим словом он воспользовался как фигурой речи, имея в виду тайну, которую Инна пыталась разгадать. В том, что в основе ее записей лежит тайна, Чибис не сомневался. Судя по всему, она приблизилась к разгадке вплотную, во всяком случае, тогда, на лавочке, засыпанной снегом, говорила, что оба они, и Чибис, и Ксения, ничего не знают. Правда известна ей одной.

На мысль о тайне наводили не только ее записи, похожие на ребус, но и обрывки его собственных воспоминаний. Чибис помнил настойчивые вопросы о каменщиках: с ними — в его присутствии — она обращалась то к Плешивому, то к Таракану. Теперь, подкрепленные письменными объяснениями, ее вопросы обретали смысл. Для того, кто собирал обрывки прошлого, они могли сыграть роль ключа.

Чибис думал о том, что если сам он, помнивший ее вопросы, сумел опо-знать соответствия, не исключено, что другие действующие лица нашли бы в ее записях то, чем Инна делилась с ними. Их частные догадки могли бы сложиться в общую картину. Подбирая аналогию, Чибис нашел слово — puzzle. В новые времена такие картинки, изрезанные прихотливыми звеньями, продаются в каждом игрушечном магазине.

День за днем, погружаясь в написанное, Чибис сверял его с тем, что держала его память, так что в конце концов одно перетекало в другое, словно память крутила обрывки художественного фильма, а записи были режиссерским сценарием, по которому этот фильм был снят.

Сценарий начинался с цитаты из обожженной книги, и здесь Чибису пригодились бы Ксеньины свидетельства: он помнил расспросы о царе Ироде, с которыми она явилась на кладбище.

Далее шли описания мифологических персонажей. Обратив внимание на сходство их имен с некоторыми личными именами, Чибис обнаружил неприятное соответствие: древние боги как будто передразнивали реально действующих лиц. В особенности это касалось Египта — эти строки словно подсмеивались над его давними размышлениями. За ними следовала тема инцеста. Видимо, и она знала толк в пересмешках, но Чибис по какой-то неясной причине побоялся это обдумать.