Влас Дорошевич - Влас Михайлович Дорошевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VII
В норд-экспрессе
Через два дня я уезжал норд-экспрессом в Петербург.
Что это было за время!
В норд-экспресс за две недели нельзя было добиться билета.
Норд-экспресс был тогда «артерией, соединявшей предприимчивую Европу с естественными богатствами России».
И артерия билась полным боем.
Вагоны были полны предприимчивыми французами, анонимными бельгийцами, деловыми англичанами.
Одни летели, как разведочные отряды, на предварительные рекогносцировки. Другие двигались как уже действующая армия.
Аппетитные разговоры о России не умолкали ни на минуту.
И при виде этих, говоривших о России, французов, бельгийцев, англичан, мне вспоминался почему-то один знакомый владивостокский мичман.
Как он мне рассказывал:
— Иду на свиданье с солдаткой тут одной. В сапогах она, подлая, ходит. Но обилие мяса прямо потрясающее. И сладость предвкушаю, и думать о ней — тфу! — противно!
Во всех купе шел гогот.
— И занимаются эти русские тем, что едят. Сколько они едят! Сколько они едят!
— Во-первых, вероятно, «водки»?
— Представьте! Пьют «водки» перед обедом!
— Тс!
— Нес кофе, после обеда. А перед едой!!
— Ха-ха-ха!
— Затем «закуски».
— Говорят, «закуски» — это очень недурно.
— Они, русские, умеют делать «закуски». Затем подают какую-то холодную вещь. Жидкое. Там… Нет! Вы вообразите себе: огурцы, рыба накрошена, лук.
— Ха-ха-ха!
— Затем поросенок с кашей!
— Хо-хо-хо!
— Затем гусь с яблоками!
— О-хо-хо-хо-хо!
И все покатывались над обжорством «этих русских».
— Они только и делают, что празднуют! — рассказывалось в другом купе. — У них всякий день праздник! Святого Ивана день — праздник. Святого Петра — праздник. Святого Николая — праздник.
— Ха-ха-ха!
Слова «князь», «граф», «барон» так и гремели во всем поезде.
— О, в вашем предприятии князь Икс заинтересован. Он записан учредителем и получает на 200 тысяч учредительских акций.
У него такие связи. Нам все разрешат!
— У нас граф Игрек. Он будет числиться одним из директоров. 24 тысячи в год жалованья. У него такие знакомства. Он что угодно выхлопочет!
— Раз у нас в деле барон Дзэт заинтересован! Что ж нам могут не разрешить, раз его интересы тут замешаны!
Знакомясь с вами, русским, в ресторан-вагоне, иностранные предприниматели первым долгом спрашивали:
— Вы знакомы с графом таким-то?
— Нет.
— Ас бароном таким-то?
— Тоже нет.
— С генералом таким-то?
— И с ним нет.
После этого иностранец смотрел на вас даже с недоумением:
— Как же это, мол. вы после этого можете существовать?
И отодвигался от вас:
— Должно быть, человек неблагонадежный. Ни с одним генералом не знаком!
Один иностранный предприниматель, мой сосед по купе, узнав, что я журналист, спросил:
— А почему вы, monsieur, не издаете свои! газеты?
— Ну, знаете. На это много причин!
— Хотите? Я в дружеских отношениях с графом Икс. Charmant gazcon![11] Хотите, я ему скажу?
— Позвольте! Граф Икс никакого отношения не имеет. Он просто молодой человек, ничем не занимается…
Иностранец посмотрел на меня удивленно, но с благосклонностью:
— Ноу него столько знакомств! Стоит ему сказать слово. Не откажут же ему в таких пустяках. Он — граф Икс. Он все может!
Было и смешно и злость брала.
— Есть, знаете, у меня сын. Рожден не в браке, но совсем, совсем как бы и в браке. Так вот нельзя ли, чтоб он назывался как я…
Иностранный предприниматель подумал только с минуту:
— Что ж! Пусть! Я скажу барону Дзэт. Charmant gazson! Стоит ему сказать слово, и вам, конечно, разрешат. Будьте покойны, я вам сделаю.
Они ехали через «заинтересованных» лиц «правити и володети» нами.
«Варяги» сияли.
А я, когда мелькнуло Вержболово, смотрел на расстилавшиеся кругом унылые родные поля и воссылал смиренную молитву серым и тусклым родным небесам:
— Небо земли русской! Ты, спасавшее нас от монголов, ты, спасавшее нас от двунадесяти язык, защити, спаси и помилуй теперь от нашествия предприимчивых французов, анонимных бельгийцев, деловых англичан. Не дай сожрать нас!
И вспоминались мне слова г. Каталажкина:
— За Европою сила, за Европою капитал, у нас, у азиатов, одна защита — хитрость. Чья возьмет?
Если суждено быть грабежу, пусть судьба поможет нам ограбить тех, кто хочет ограбить нас.
А поезд несся по русским равнинам, словно лихая шайка грабителей неслась по мирным полям.
И в хохоте предпринимателей, рассказывавших друг другу анекдоты про «этих русских», слышались разбойное гиканье, молодецкий посвист и что-то похожее на:
— Сарын на кичку!
Жутко тогда было в этом поезде, и снилися страшные сны. Под хохот и гогот иностранцев, предвкушавших и торжествовавших, мне снился тот же поезд.
Но на паровозе вместо машиниста стоял г. Каталажкин.
В красной косоворотке, с разбойным видом.
Пьяный и наглый.
Он все прибавлял и прибавлял ходу.
— Топи вовсю! — орал он диким голосом кочегарам.
Словно ад бушевал в топке. Г. Каталажкин открыл регулятор вовсю и с хохотом схватился за свисток.
Свисток свистал, словно вопль ужаса несся по полям.
Поезд летел с быстротой 150 верст в час.
Вагоны кидало из стороны в сторону. А в купе все продолжались хохот и гогот предприимчивых иностранцев.
— Эти русские только жрут!
— Ха-ха-ха!
— Эти русские только празднуют.
— Ха-ха-ха!
Поезд давно уже слетел с рельсов, мчался по шпалам, разрезая, кроша их.
Вагоны метались из стороны в сторону, прыгали, а в купе, упоенные, предвкушавшие, торжествующие, — никто не обращал внимания, никто не замечал.
Хохот и гогот ревели в купе.
И вдруг все это с адским шумом, грохотом, треском полетело куда-то в пропасть.
Один огромный вопль, один огромный крик гибнущих предприимчивых иностранцев взлетел к небу.
И все смолкло.
Я проснулся.
Мой сосед по купе приглаживал волосы.
— Скоро Петербург! — сказал он с таким видом, словно хотел сказать: «Скоро начнем жрать».
VIII
В Петербурге
В те времена «розничной продажи своего отечества» у Кюба было весело и шумно.
Русские предприниматели и иностранные капиталисты, — все это сидело вперемежку и пило шампанское:
— За успех общего дела!
— Ура!
— Hipp, hipp, hourrua!
Шел пир.
Приятели встретили меня тысячами новостей:
— Такой-то. Помните, прогорал? Воскрес! Вон он! Иностранцам дело устроил!
— Такой-то. Помните, его описали. Банкрот! Поднялся! Иностранцам дело устроил!
Все, что было в Петербурге прогорелого, обнищавшего, промотавшегося, — поднялось и вместо арестантских рот сидело у Кюба.
— А такой-то? Ужели и он не в остроге?
— В
